Через несколько секунд я буду мертв. Но, по крайней мере, я улыбался.
Вытянув в сторону руку, я выронил планшет.
И грудью прыгнул на провод.
Глава 27 Седьмой свод
Первым моим ощущением от смерти стал полный рот мокрых листьев.
Я вскочил на ноги. Я все еще был в джунглях. Обезьяны продолжали голосить. Мои глаза метнулись к пню, к черным электродам, к которым подсоединялся провод.
Но увидел только электроды. Больше ничего. Неразрывный провод… разорвался?
– Нет… – пробормотал я.
Они первыми коснулись забора. Они успели раньше меня. Я действовал слишком медленно и не сумел спасти жизни своих друзей.
– Эли! Касс! – заорал я.
Обезьяны заухали в ответ. Но их больше не было видно, они скрывались и явно не собирались вновь помогать мне. Без них я не мог обнаружить провод и понятия не имел, куда идти. Все в джунглях выглядело одинаково.
Я порыскал в траве в поисках планшета. Экран треснул, и от нажатия на кнопку питания ничего не происходило. Выбросив бесполезный прибор, я запрокинул голову и криком позвал брата Димитриоса.
Сквозь какофонию обезьян и птиц я различил женский голос, раздавшийся прямо позади меня.
– Поразительно. Я не ожидала ничего подобного.
Я закрутился на месте, но вокруг меня не было ничего, кроме удушающих темно-зеленых декораций.
– Кто вы?! – закричал я. – Где Эли и Касс?!
– Воистину поразительно. Он все еще беспокоится о них. Браво. – Из-за деревьев ко мне шагнул Димитриос. На его лице сияла широкая улыбка. Рядом с ним шла женщина в армейской форме. Судя по глубоким морщинам на ее лице, она была значительно старше моей мамы. Но ее поступь была четкой, а спина – прямой, как у военных, и глаза светились решительностью и интеллектом. Несмотря на преклонные годы, она, похоже, и сейчас могла в одиночку справиться с любым противником.
– Прежде всего, – заговорила женщина, – хочу заверить тебя, что твои друзья в безопасности.
– Ч-что? – запнулся я. – Но если они не… тогда я должен был…
– В проводе не было тока, – сказал брат Димитриос.
Должно быть, я ослышался.
– Постойте. Это все была неправда? Вы заставили меня подумать, что я умру?!
– Понимаю твою растерянность, – ответила женщина, – но это было необходимо.
– А кто вы такая? – резким тоном спросил я.
Димитриос шагнул вперед.
– Джек, мой мальчик, я понимаю, ты расстроен, но это не отменяет уважения к старшим. Прежде чем ты…
Женщина, вскинув руку, заставила его замолчать.
– Можешь звать меня Номер Первый, – сказала она.
– Что… Номер Первый? – переспросил я. Наверное, все дело было в шоке от осознания, что я все еще жив. Или виноваты были отдаленные и изрядно надоевшие мне вопли обезьян. Или последней каплей стало то, в какой серьезной манере она представилась этим дурацким прозвищем. Как бы то ни было, я заржал как пятилетка. – Вас так и зовут – Номер Первый? В смысле, на полном серьезе – Номер Первый?
– Скорее это звание, чем имя, – со смущенной улыбкой заметила она.
– Что ж, полагаю, могло быть хуже – вас могли звать Номер Второй! – У меня началась истерика. – Вот это точно было бы не очень круто!
– Джек, прекрати немедленно! – разозлился Димитриос. – Извинись!
– Простите… извините… – Я с трудом переводил дух.
Я ожидал, что Номер Первый тоже рассердится и надуется. Но она с любопытством смотрела на меня и улыбалась.
– Когда-то у меня был брат, – протянула она. – Ты напоминаешь мне его.
– Итак. Номер Первый, – сказал я. – Приятно с вами познакомиться. Как так вышло, что мы с вами еще не встречались?
– До этого момента в этом не было необходимости. – Она кивнула Димитриосу и повернула назад в сторону лагеря. – Нам о многом предстоит поговорить. Пожалуйста, следуй за мной.
Я, опешив, остался стоять на месте и тупо смотрел ей вслед. Растерянность быстро сходила на нет. Вместо нее меня охватила ярость.
– Погодите секунду. Вы едва не напугали меня до смерти. У меня есть право получить объяснения. Я хочу видеть своих друзей. Я хочу поговорить с ними прямо сейчас.
Я услышал за спиной шорох. Из-за кустов, блокируя мне путь в глубь джунглей, появился брат Йоргос с еще одним головорезом с повязкой на глазу. На лицах обоих не было ни тени улыбки.
– Разумеется, ты знаком с Йоргосом, – сказал брат Димитриос. – А это брат Плутарчос… э-э, Циклоп, для краткости.
– Достаточно. Твои друзья в порядке. Идем. Я не большой любителей москитов, Джек, – бросила через плечо женщина, так и не остановившись. – А ты, как я подозреваю, не любишь, когда тебя тащат.
* * *Со мной случился сильный приступ ХПвЯ – Ходьбы, Пребывая в Ярости. Я едва мог видеть, куда ступаю. Сердце гремело, точно молот об наковальню.
Я хотел найти Касса и Эли, рассказать им обо всем и напасть на Масса – любым способом. Но стоило мне замедлить шаг, как Йоргос начинал дышать мне в затылок. Что, поверьте мне, любого бы заставило ускориться.
Женщина провела нас через джунгли, затем по лагерю и первой поднялась по ступенькам здания, когда-то известного как Дом Вендерса. Я едва узнал холл. При ИК это был просторный атриум с панелями из темного дерева на стенах и огромным скелетом динозавра. Сейчас же здесь кипели строительные работы. Скелет куда-то унесли, а вместо великолепного балкона из красного дерева из стен торчали неровные обломки балок.
– Предстоит немало работы, – заметила женщина.
– Вы сами все это и натворили, – напомнил я ей.
Она лишь улыбнулась.
– Что ж, в любом случае эту развалюху следовало освежить.
Пока я поднимался за ней на второй этаж, у меня неприятно сжалось сердце. Она заняла кабинет Профессора Бегада, вместе с его разваливающимся старым кожаным креслом и деревянным столом. От царящего при нем беспорядка не осталось и следа – не было ни высоченных стопок из папок, ни забитых донельзя картотечных шкафов. Ни скрипящего покрытого пылью вентилятора над потолком, ни грязных окон. Остался лишь старый турецкий ковер, на котором можно было четко различить протоптанную ногами Бегада дорожку от стола к двери.
Именно эта дорожка пробудила во мне целый ворох воспоминаний о Профессоре. Я буквально увидел, как он тяжело ступает по ковру, как поправляет очки на своем носе картошкой и как говорит сухим и формальным языком. В тот день, когда Марко, спасая наши жизни, упал в вулкан, Профессор Бегад плакал именно в этом самом кабинете. Ради нас.
Впервые я в полной мере осознал, как же сильно мне не хватало старика.
– Присаживайся. – Женщина указала на свободный стул.
Я смотрел в серые глаза лидера Масса и гадал, способна ли она плакать. Способна ли она вообще испытывать какие-либо эмоции.
На стене над ее плечом висели две черно-белые фотографии в рамках. На одной, похожей на снимок для школьного альбома, был запечатлен мальчик с темными глазами. На второй – кудрявый мужчина со слезящимися глазами и широченной до абсурда улыбкой.
– Не замечаешь семейного сходства? – спросила женщина. – Оба, мои отец и брат, давно меня оставили.
– Вы и с ними сыграли смертельную шутку? – буркнул я.
Женщина вопросительно подняла бровь.
– Прощу прощения?
Мне было плевать, что она взрослая, плевать, кем она была, судя по имени «Номер Первый», – главой Масса или Властительницей Вселенной. Важно было лишь то, что эти семейные фото были очередной ложью.
– Я думал, я умру! – Я вскочил на ноги и схватился за край столешницы. – Ваши стихи были ложью! Шифр был ложью! Ксилокрикос ничего не значит, и вы все придумали насчет неразрывных проводов! Это у вас юмор такой?
Брат Йоргос заломил мне руки за спину. Женщина, назвавшаяся Номером Первым, резко встала.
– Отпусти его. Он зол, но не опасен.
Недовольно заворчав, монах толкнул меня на стул. Номер Первый обошла стол, села на край и наклонилась ко мне. Когда она заговорила, ее тон был тих и печален.
– Пока ты собственными глазами не увидишь смерть родного тебе человека, ты не сможешь в полной мере осознать, каково это – любить и терять любимых.
– С чего вы взяли, что мне это незнакомо? – огрызнулся я.
И отвернулся, борясь с искушением проговориться о матери.
– В таком случае мы с тобой можем найти общий язык. – Женщина, глядя на фотографии на стене, встала. – Моего брата звали Осман. Вы с ним очень похожи. Он был Избранным. Не проходило и дня, чтобы я не думала о нем.
– Ваш брат был Избранным? – переспросил я. – То есть вы уже тогда обо всем знали?
– Знала, – подтвердила Номер Первый. – Точнее будет сказать, их обоих, Османа и отца, забрала Артемиссия, точно так же, как Радамантуса Бегада.
Я вспомнил, как душу Бегада вырвало из его тела. Вспомнил последний раз, когда я видел его, держащимся за мою лодыжку, пока мы летели верхом на грифоне. Меня затрясло. Перед моими глазами встала картина, как он падает, падает так быстро, без малейшего крика…
Я вспомнил, как душу Бегада вырвало из его тела. Вспомнил последний раз, когда я видел его, держащимся за мою лодыжку, пока мы летели верхом на грифоне. Меня затрясло. Перед моими глазами встала картина, как он падает, падает так быстро, без малейшего крика…
– У нас есть необходимые ресурсы, чтобы предотвратить новые смерти, Джек, – продолжила женщина. Ее голос смягчился. – Чтобы вернуть мир на путь процветания, что был утерян с падением Атлантиды, – путь разума и равенства, здоровья и прогресса, сотрудничества. После того как Атлантида погрузилась на дно океана, мир скатился в бесконечное варварское побоище, участники которого не в состоянии различить признаки надвигающейся погибели для всех без исключения. Ты наша надежда, Джек. Покажи ему, Димитриос.
Брат Димитриос повернул ко мне экран планшета.
– Тебе не кажется это знакомым? – спросила женщина.
– Кажется, – ответил я. – Я видел ее среди других картин в монастыре на Родосе. Они рассказывали о жизни Массарима.
– А теперь взгляни на это. – Номер Первый провела костлявым пальцем по экрану, открывая следующий файл.
– Это два изображения одной и той же картины, – пояснил Димитриос. – Это было получено с помощью рентгенограммы, благодаря которой стало видно пентименто.
– Пенти-что? – не понял я.
– Когда на холсте сначала делают надписи, а потом художник, чтобы скрыть их, накладывает поверх краски, – сказал брат Димитриос. – Это называется «пентименто». История Атлантиды была записана в шести книгах, или сводах. Мы называем это Седьмым сводом. Он был сокрыт под картинами.
– Седьмой свод, – подхватила Номер Первый, – повествует о двух проклятьях. Когда Массарим украл и спрятал локули для их сохранности, Ула’ар обвинил своего сына в разрушении королевства. Он заподозрил Массарима в желании построить новую Атлантиду и провозгласить себя ее королем. Массарим пытался достучаться до него, объяснить, что это необдуманные эксперименты королевы расшатали баланс сил острова и что он, Массарим, лишь хотел сберечь локули. Но Ула’ар не желал слушать. Он проклял собственного сына, чтобы Массарим не смог стать свидетелем того, как локули опять увидят свет.
– Что ж, так оно и вышло, – заметил я.
– Да, но Массарим в свою очередь тоже проклял отца, – продолжила Номер Первый. – Ула’ар не мог умереть и был обречен навеки оставаться на земле, будучи ни живым, ни мертвым.
– Он превратил Ула’ара в привидение? – спросил я.
Брат Димитриос заговорил нараспев, точно декламировал по памяти.
– «Проклятье Ула’ара будет жить, пока Законный Правитель не вернет все семь локули на гептакиклос. Лишь тогда проклятье будет снято, и континент поднимется вновь».
– Погодите – поднимется? – изумился я. – Типа, со дна морского? Прямо здесь?
Номер Первый ослепительно улыбнулась.
– Согласись, прямо мурашки по коже?
– Так… Ладно… – пробормотал я, пытаясь утрамбовать в голове все услышанное. – Ула’ар преследовал Массарима – это правда, я знаю об этом из моих странных снов о прошлом. Но что с локули? Я думал, мы должны были вернуть их на гептакиклос, и все. Никто нам ни слова не говорил о каком-то там Законном Правителе.
– Димитриос, продолжай, – попросила Номер Первый.
– «На истинного Правителя укажут его деяния, – процитировал брат Димитриос. – Первым станет разрушение одной из сфер. Вторым станет акт самопожертвования».
Я откинулся на спинку стула.
– Ну класс. Он единственный, кто может запустить локули, но при этом он должен уничтожить один, после чего покончить жизнь самоубийством. Отлично. Все ясно и понятно.
– Парадокс, – согласился брат Димитриос.
– Поступки и слова Массарима всегда были окутаны завесой тайн, – сказала Номер Первый. – Пророчество следует читать очень внимательно на том языке, на котором оно было написано. Слово «разрушение» имеет значение чего-то окончательного и бесповоротного. Но что, если имелось в виду, что локулус будет сломан, а ведь сломанные вещи можно починить, не так ли? И что, если акт самопожертвования будет всего лишь актом? Постановкой?
Я закрыл глаза и сделал глубокий вдох, пытаясь вычленить из этого потока безумия хоть крупицу чего-то разумного.
– То есть вы видели, как я бросил локулус под поезд. Тадам! – вот вам разрушение сферы. Теперь же вы провели меня, чтобы проверить, решусь ли я пожертвовать собой.
Они оба кивнули.
– А с Марко вы уже пробовали? – взорвался я. – Потому что, когда мы были в Вавилоне, он сказал нам, что это он будет королем. В этом и состоит ваша задумка – сначала вы сказали ему, теперь – мне, затем придет черед Касса и Эли?
Брат Димитриос вздохнул.
– Прости нас за нашу поспешность с Марко. Нам стало известно о том, как он спрыгнул в жерло вулкана ради своих друзей, и решили, что он тем самым выполнил второе условие пророчества…
– Он не спрыгивал, – возразил я. – Он сражался с вромаски, и они оба сорвались с края.
– Да, мы узнали подробности, – ответил брат Димитриос. – Но увы – это случилось уже после. А в Древнем Вавилоне он уничтожил локулус, и мы посчитали, что и первое условие соблюдено! Но затем мы поняли, что ошиблись. Он уничтожил лишь замену, так называемую Шелли.
– Локулус он не уничтожал, – повторила Номер Первый. – Это сделал ты, Джек.
Я вспомнил, что случилось, когда я, невидимый, стоял у железнодорожного полотна в Нью-Йорке, как мама посмотрела прямо на меня, словно каким-то образом знала, где я.
Первым тогда ушел Димитриос, по пути он, не скрываясь, бормотал себе под нос. Мы все – я, Касс и Эли – слышали его. Мама дождалась, пока он скроется из вида, после чего указала на меня.
Я шепотом повторил произнесенные тогда братом Димитриосом слова:
– Разрушивший… будет править.
– Ты выполнил оба условия, Джек Разрушитель, – подытожила женщина. – Нет никаких сомнений в том, что Марко с его выдающимися талантами ждет великая судьба, как Эли и Касса. Но твой дар превосходит все.
Взгляд брата Димитриоса напрягся.
– Мы должны сохранять это в тайне, пока не завершится обучение.
– И затем начнется настоящая работа… – Губы Номера Первого растянулись в улыбке, в которой была и ирония, и уважение. – Мой вассал.
Глава 28 Его Джекоство
Между великим предназначением и полнейшим идиотством есть тонкая грань, и я находился как раз на ней.
По дороге назад в общежитие я смог в полной мере прочувствовать на себе состояние раздвоения личности. Одна моя личность тряслась от возбуждения, тогда как вторая истерически хохотала.
Мой вассал.
Это была такая шутка? Она пыталась мне польстить? Что означала ее улыбка?
И что на самом деле было написано под картиной? По мне, так там могло быть все, что угодно, начиная чьим-то дневником и заканчивая списком стирки какого-нибудь атлантийца. Как могло все так сложиться, что из всей огромной массы людей, успевших родиться на земле после затопления Атлантиды, именно я, Джек Маккинли Полнейшая Посредственность, должен буду занять трон?
Нет, это было попросту невозможно. Но ведь магические сферы размером с мяч для пляжного волейбола, невидимость, оживающие статуи, временные проломы, зомби и плюющиеся ядом чудовища тоже относятся к разряду невозможного.
Я запнулся сандалией о какую-то лиану и едва не упал. Строители из Масса, привлеченные шумом, уставились на меня с каким-то странным выражением в глазах. Что, если им все было известно? Может, у них тут своя сеть контактов, по которой уже успели разнестись последние новости? О чем они думали?
Славься, король Джек!
Его Королевское Высочество, Джек Первый Бельвильский!
Хорошего дня, Ваше Джекоство, Повелитель королевства Атлантийского и Властитель всего мира!
Рано или поздно всем придется привыкнуть к «королю Джеку». В том числе и мне.
Я выпрямился во весь рост и по-царски благосклонно взмахнул рукой:
– Продолжайте!
На что один из моих новых поданных ответил:
– Э-э, парень, ты только что наступил в обезьянье дерьмо.
* * *Касс первым выбежал мне навстречу из общежития.
– Ну что, они высосали у тебя мозги и заменили их мармеладом?
– Ты видел Марко? – спросила Эли. Ее лицо светилось возбуждением и надеждой.
– Нет и нет, – ответил я.
Касс сморщил нос.
– Чем воняет?
Остатки королевской заносчивости вылетели из моей головы. Я обтер сандалии о мокрую траву.
– Извините, кажется, я вляпался во всех смыслах этого слова.
– Нам нужно поговорить, сейчас же, – заявила Эли. – И там, где никто нас не услышит.
– И быстро, потому что мы умираем с голода, а столовая уже открыта, – добавил Касс.
– Смотрю, тебе лучше, – заметил я.
Касс кивнул.
– А. Ты об этом. Ну да, извини за вчерашнее. Мы с Эли все обсудили. Она была права. Я не буду больше винить себя и обещаю в дальнейшем равняться на Торквина. На смелого Торквина, без его отрыжек и неумения по-человечески водить машину.