Словно в подтверждение этой бредовой догадки, его бессмысленно шарящий взгляд наткнулся на пластмассового чертика в больших солнцезащитных очках. Штуковина, которой было самое место в коробке с игрушками, принадлежащей какому-нибудь малолетнему бесенку, еще легонько покачивалась с бока на бок и слабо дымилась. Захлестнутая скользящим узлом на тощей чертячьей шее пеньковая бечевка была оборвана, ее кончик лениво тлел. Сам не зная зачем, оперативник накрыл лежащую в нескольких сантиметрах от лица игрушку ладонью и зажал в кулаке.
Следующей деталью, которая попалась ему на глаза как подтверждение того, что он в аду, стала лежащая на усеянном стеклянными призмами асфальте кисть правой руки. Оторванная взрывом ладонь все еще сжимала рукоятку пистолета, и пламя пожара оранжевыми бликами играло на тщательно ухоженных, отполированных и, возможно, даже покрытых бесцветным лаком ногтях.
* * *Генерал Потапчук к моменту описываемых событий по-прежнему оставался под домашним арестом на конспиративной квартире и пребывал в полнейшем неведении. Глеб, как и обещал, поддерживал с ним связь посредством текстовых сообщений, приходивших на мобильный телефон, но толку от этого пока что было немного. Он встретился с одним из сотрудников генерала Тульчина и обстоятельно с ним побеседовал. По словам Слепого, парень не произвел на него впечатления оборотня в погонах, сознательно участвующего в грязной игре на выбывание. Впечатлениям Сиверова Федор Филиппович привык доверять – по меньшей мере, как своим собственным, – но это ничего не меняло: майор Барабанов мог даже не подозревать, что Тульчин ведет двойную игру и использует его вслепую как пешку.
Подозрения в адрес Андрея Тульчина выглядели довольно нелепо. Бойню в Припятском заповеднике организовали, чтобы замести следы, когда поняли, что люди Тульчина подобрались слишком близко к организаторам трафика. А зачем, скажите на милость, Тульчину было сначала организовывать этот трафик, потом его выявлять, подбираться вплотную к самому себе, а потом заметать свои же следы, сея смерть направо и налево, как всадник Апокалипсиса?
Впрочем, трафик, скорее всего, выявили случайно, и сделали это не Тульчин и его подчиненные, а какой-нибудь белорусский или украинский таможенник, а то, чего доброго, и обыкновенный гаишник. Участившимися случаями контрабанды оружия и наркотиков с транзитом через радиационный заповедник заинтересовались спецслужбы, кто-то заподозрил существование хорошо отлаженного коридора двухсторонних транзитных поставок, и колесо закрутилось, набирая обороты. Расследование поручили Тульчину – возможно, случайно, просто как грамотному, честному и добросовестному работнику и хорошему руководителю, а может быть, по его же собственной просьбе. И успехов в расследовании, которые послужили причиной появления на свет Слепого номер два, оперативники Тульчина добились, вполне возможно, не благодаря, а вопреки «помощи» своего шефа, даже не догадываясь, что на совещаниях подробно докладывают о своих действиях и планах главному подозреваемому.
Громоздко, но вполне возможно. Может, все именно так, а может, и как-то иначе; кто именно, Тульчин или кто-то другой, стоял за всей этой кровавой кутерьмой, сейчас, пока Федор Филиппович сидел взаперти и оставался под подозрением, просто не имело значения. Он, генерал ФСБ, очутился в дурацком положении жертвенного агнца, которому незачем знать имя того, кто явится к алтарю с большим ножом, чтобы с молитвой отнять у него жизнь. Главная забота этого барашка – как-нибудь незаметно ослабить путы, освободиться и дать тягу. А со своей засухой, наводнением, неурожаем или чем там еще вызвана необходимость с соблюдением надлежащего ритуала перерезать кое-кому глотку, разбирайтесь сами – в конце концов, режьте друг друга или сами себя, если считаете, что без этого так уж впрямь и не обойтись.
Теперь Федор Филиппович уже немножко жалел, что не сбежал из-под ареста сразу, когда была возможность. А впрочем, какой толк был бы от него на воле? Функционировать в привычном качестве наделенного широчайшими полномочиями генерала ФСБ он сейчас не мог. А в роли супермена, играющего в прятки и с чужими, и со своими, был бы просто-напросто смешон – в свои-то годы, со своим больным сердцем и опытом оперативной работы, который остался в далеком прошлом! Глебу пришлось бы его прятать, заботиться о нем и оберегать; иначе говоря, сбежав из-под стражи, Федор Филиппович превратился бы для Слепого в обузу – тяжкую, а возможно, и непосильную.
Поэтому оставалось только ждать и надеяться, что Глеб самостоятельно, без чуткого руководства куратора, справится с задачей. Тем более что задачу эту перед ним никто не ставил – она встала сама, а справляться с такими задачами приходится просто затем, чтобы они не справились с вами. Что же до руководства, то в нем Слепой нуждался, как русская борзая в дополнительной конечности.
И Федор Филиппович ждал, расхаживая по квартире в просторной рубахе навыпуск, которая недурно скрывала торчащий сзади за поясом брюк пистолет. Поначалу из-за этого наряда он чувствовал себя довольно глупо: такой стиль в одежде был ему несвойствен, да и подол рубашки, которая до этого была, как полагается, заправлена в брюки, оказался основательно измятым. Но здесь его не видел никто, кроме оператора камер наблюдения, и эта проблема как-то незаметно отошла на задний план и забылась – быстро, в течение, самое большее, десяти минут, поскольку была далеко не самой серьезной и сложной из проблем, что одолевали генерала Потапчука.
Солнце постепенно клонилось к западному горизонту, дневное пекло пошло на убыль, но с наступлением вечера намного прохладнее не стало: раскалившиеся за день камни, асфальт, бетон и штукатурка щедро отдавали накопленное тепло, и дышать по-прежнему было нечем. Кондиционер в конспиративной берлоге отсутствовал, имевшийся вентилятор помогал слабо. Федор Филиппович распахнул все, сколько их было в наличии, форточки, но сквозняк, на который он рассчитывал, так и не образовался: воздух снаружи был горяч и неподвижен, как залитое в форму, медленно и неохотно остывающее стекло. Генерал часто бегал в ванную, чтобы ополоснуть лицо и руки, четырежды за день принял прохладный душ (каждый раз опасаясь, что его застрелят прямо тут, в ванной, голенького, и стыдясь своей посмертной, выставленной на всеобщее обозрение наготы), но ничего не помогало: тело моментально покрывалось липким потом, стоило только одеться. А ходить голым хотя бы по пояс Федор Филиппович не мог – не потому, что стеснялся сидящего у мониторов оператора, а потому, что должен был где-то прятать пистолет. Изнывая от жары и тревоги и периодически хватаясь за нагрудный кармашек, чтобы проверить, на месте ли валидол, генерал саркастически кривил рот: да, ничего не скажешь, хорош из него сейчас помощничек для Глеба!
Чтобы не уснуть, он пил крепко заваренный и охлажденный в холодильнике чай, добавляя в него лед. Ближе к вечеру лед кончился, а наморозить новую порцию тарахтящий, как колхозная молотилка, старенький «Саратов» в такую жару просто не успел. Федор Филиппович засунул в морозильное отделение стеклянный кувшин с горячим, только что заваренным чаем, на что ископаемый холодильник отреагировал усилившимся гулом и тарахтением компрессора, закрыл дверцу и отправился в гостиную. Здесь генерал включил древний, как все в этой квартире, находящийся при последнем издыхании цветной телевизор, заглушил звук и, усевшись в кресло, стал в полной тишине наслаждаться зрелищем, которое являли собой ведущие очередного выпуска новостей. Зрелище было, без преувеличения, сюрреалистическое: из всего спектра в барахлящем ящике сохранились только красный, желтый и фиолетовый цвета, располагавшиеся по картинке в произвольном порядке. Пока картинка оставалась статичной, это выглядело довольно забавно, а когда на экране начинало что-то происходить, разобрать что бы то ни было в хаосе беспорядочно перемещающихся, мерцающих цветных пятен становилось попросту невозможно. Отсутствие звука довершало абсурдную картину; возможно, такое странное времяпрепровождение могло показаться оператору подозрительным, но Федору Филипповичу было наплевать: пусть думают, что хотят. Чем, скажите на милость, должен заниматься запертый в четырех стенах пленник – обои клеить? Да, сидит и смотрит испорченный телевизор; да, без звука, и кому какое дело? Может, ему так лучше думается, а может, звук в старом сундуке пропал сам по себе, в результате очередной поломки…
На самом деле Федор Филиппович не развлекался и ничего такого не обдумывал, а просто терпеливо ждал. Вся имевшаяся у него пища для размышлений была давным-давно тщательно пережевана, проглочена и переварена; продолжать думать вхолостую означало бы наживать себе мозговой гастрит, а в перспективе и язву – точно так, как это бывает, когда долго остающийся пустым желудок начинает переваривать сам себя. Что же до звука, то его генерал отключил, чтобы не проворонить появление убийцы, вероятность которого расценивал как близящуюся к ста процентам.
До наступления темноты этого не произошло – как, впрочем, и следовало ожидать. Кое-как дотянув до начала двенадцатого, Федор Филиппович выключил опостылевший телевизор и нарочито неторопливо совершил вечерние гигиенические процедуры. Прохлада с темнотой так и не пришла, но от очередного холодного душа генерал, хоть и с трудом, все-таки воздержался: сейчас, ночью, опасность быть застигнутым без штанов и спрятанного в них пистолета возросла настолько, что пренебречь ею он уже не рискнул.
Очутившись в мертвой зоне, которая, как он надеялся, не просматривалась ни одной из установленных в квартире скрытых камер, Федор Филиппович достал из кармана переданный Глебом в числе прочего пузырек, вытряхнул из него небольшую сероватую пилюлю, бросил в рот и проглотил. Это простое действие означало гарантированный удар по его больному сердцу, зато теперь он точно знал, что до наступления утра сон его не одолеет. Так же точно он знал еще одну вещь: две, от силы три ночи, проведенные без сна при помощи лекарства доктора Глеба, и киллер ему уже не понадобится.
Перед тем как отправиться в постель, он выглянул в окно. С некоторых пор он старался делать это как можно реже и осторожнее, предпочитая держать окна наглухо зашторенными и находиться от них как можно дальше. С точки зрения того, кто его подставил, предпочтительнее было бы придать смерти генерала Потапчука вид самоубийства – желательно, совершенного подручными средствами. Но и снайпер не исключался: при надлежащей, грамотной подаче версия, согласно которой изобличенного генерала убрали опасающиеся разоблачения сообщники, будет выглядеть вполне убедительно.
Машина наружного наблюдения стояла там же, где и всегда, под каштаном. Это ровным счетом ничего не меняло: Слепой номер два, судя по всему, был достаточно ловок и крут, чтобы без проблем устранить или обойти это мелкое препятствие. А если этот неприятный тип, в придачу ко всему, еще и работает на Тульчина, ему и устранять ничего не придется: Андрей Константинович – мужик неглупый, изобретательный и обязательно придумает предлог, чтобы отозвать группу наружного наблюдения.
Свет в гостиной Федор Филиппович оставил включенным: государство, в самом деле, не обеднеет, а пожилой, пребывающий в расстроенных чувствах человек имеет полное право как на маленькие причуды, так и на элементарную забывчивость. Дверь спальни он оставил открытой – от кого ему тут закрываться? Горящая в зале люстра, таким образом, недурно освещала прихожую, которая отлично просматривалась прямо с кровати. Кроме того, свет в гостиной мог на какое-то время ввести в заблуждение киллера – разумеется, только в том случае, если оператор камер слежения не будет корректировать его действия по рации.
Ухитрившись раздеться и лечь в кровать так, чтобы пистолет очутился вместе с ним под простыней, не попав при этом в поле зрения работающей в инфракрасном режиме видеокамеры, Федор Филиппович устроился поудобнее, закрыл глаза и задышал глубоко и ровно, как спящий. Сна у него при этом не было ни в одном глазу – прописанная Глебом таблетка работала, как надо, – и это оказалось неожиданно тяжело: лежать неподвижно, притворяясь спящим, и гнать от себя так и норовящие вернуться и затеять игру в салочки с бесконечной беготней по замкнутому кругу обрывки уже сто раз передуманных мыслей. Имитировать храп он не пытался. Человеку его профессии надлежит знать все до мелочей не только об окружающих, но и о себе самом. В наш век бурного развития технологий получить такую информацию несложно – ее легко, без усилий с вашей стороны, предоставит простейшая бытовая видеокамера. Федор Филиппович, в отличие от большинства людей, потрудился эту информацию получить и точно знал, как выглядит, дышит и ведет себя во сне – знал наверняка, не хуже, а может быть, и лучше оператора, наблюдавшего за ним на протяжении нескольких проведенных здесь ночей. Он знал, в частности, что храпит, только лежа на спине, и, ворочаясь с боку на бок, намеренно избегал этой позы, дабы не затруднять себя созданием посторонних звуков, из-за которых, опять же, мог не услышать подкрадывающегося киллера.
Ожидание оказалось долгим – и, как начало казаться к трем часам пополуночи, бессмысленным. То, что творилось в голове у Федора Филипповича к этому времени, стало подозрительно напоминать бред галлюцинирующего наркомана. Он лежал среди смятых, скомканных простыней, укрытый по пояс, с тощей комковатой подушкой под правым ухом, с прикрытым простыней пистолетом в руке и слава богу, что хотя бы перестал потеть: Москва – не тропики и даже не Южная Украина, и даже в самую сильную жару под утро здесь можно рассчитывать на глоточек прохлады – правда, лишь до тех пор, пока вокруг города опять не загорятся торфяники. Но торфяники пока что не горели; генерал как раз пытался угадать, загорятся ли они в этом году, и если да, то когда именно, как вдруг со стороны прихожей послышался тихий, вороватый скрежет вставляемого в замочную скважину металлического предмета – ключа, а может быть, отмычки.
Глава 17
Играть нужно по правилам. Они есть в любой игре, и тот, кто их нарушает, подлежит удалению с поля и дисквалификации.
То, что справедливо для спорта, верно и для профессии – любой, и в особенности профессии наемного убийцы. Здесь правила особенно жестки и незыблемы, поскольку дисквалификация в данной сфере человеческой деятельности означает потерю не только репутации и хорошего заработка: с игрового поля тут не просто удаляют, а выносят вперед ногами – если останется, что выносить.
Одно из основополагающих правил этой профессии гласит: если предоплата получена и заказ принят, он должен быть выполнен – во что бы то ни стало, даже вопреки переменившемуся желанию заказчика. И это справедливо: думать надо до, а не после того, как обратился к серьезным людям за помощью в решении своих проблем. Такие вопросы не решаются сгоряча; такие решения не подлежат пересмотру и отмене.
Как сотрудник спецслужб, пусть себе и бывший, подполковник Молчанов понимал: в свете информации, полученной у ночного костерка под коньячок и печеную картошечку, дальнейшее выполнение задания представляется не только бессмысленным, но и неоправданно опасным. Но спецслужбы распрощались с ним уже давно, выкинув на помойку, как пришедшую в негодность вещь. С тех пор он являлся членом другого профессионального сообщества, жил по его правилам и не собирался от этих правил отступать. В связи с резким изменением оперативной обстановки командование могло передумать и отменить отданный приказ. Но это было не его командование, и приказы этого командования для подполковника Молчанова оставались просто заказами – теми самыми, которые во что бы то ни стало нужно выполнять до конца.
К тому же остановить его пока никто даже не попытался – почему, он мог только гадать. Причин могло существовать множество, но на поиски ромашкового поля и обрывание лепестков у Молчанова не было ни времени, ни желания. Приняв в качестве рабочей ту версию, которая нравилась ему больше других: случается ведь, что отдельные генералы соображают медленнее рядовых в окопах, а его нынешний работодатель явно не семи пядей во лбу, – Черный Подполковник выбросил всю эту чепуху из головы. Выбросил и забыл, потому что никакого воздействия на ход событий она оказать не могла: играть надо по правилам. Заказ должен быть выполнен, а если заказчик дурак и сам роет себе яму, это его, заказчика, личные проблемы.
И потом, чего греха таить: подполковнику нравилась его работа, и правило, согласно которому заказ должен быть выполнен, невзирая ни на какие привходящие обстоятельства, тоже нравилось.
К визиту в квартиру, где содержали генерала Потапчука, он подготовился основательно: во-первых, клиент был важная птица, целый, понимаете ли, генерал ФСБ, во-вторых, не просто генерал, а генерал, взятый под стражу – то есть под круглосуточную вооруженную охрану; а в-третьих… В-третьих, временное пристанище опального генерала наряду с домом майора Барабанова являлось одним из немногих мест, где неуловимого Черного Подполковника (это прозвище ему, кстати, тоже нравилось) могла подстерегать засада. Подполковник был неглуп и понимал: с того момента, как он переместил театр боевых действий с Припяти на Москву-реку, его действия сделались предсказуемыми – отныне их можно было предугадать заранее и подготовить ответные меры.
Причем сделать это мог не только противник в лице генерала Тульчина, но и так называемые союзнички подполковника, они же – заказчик и посредник. Когда кто-то так старательно, не щадя ни своих, ни чужих, прячет концы в воду, исполнитель должен быть последним идиотом, чтобы не понимать: рано или поздно очередь дойдет и до него. Если кто-то начал действовать по старому как мир принципу «мертвый не выдаст», он не остановится, пока не останется в гордом одиночестве – сидеть на горе трупов и, покуривая, подсчитывать барыши.