– А то! Либо попытаются нас собрать в одно – либо уничтожат!
– Мы их сами уничтожим! – взревел Олег-Грубиян.
– А может, как-то договоримся на финансовой основе? Не в том смысле, чтобы откупиться, а – лишить их средств! – сказал Олег-Финансист-Нехороший.
– Нет тут никаких средств, ты еще не понял? – спросил его Олег-Выпивоха, выпивая седьмой стакан. – Чему я лично очень рад!
– А может, плюнуть на это все? – предложил Олег-Бездельник. – Как я понял, тут легко скрыться.
– Но я-то вас нашел! – напомнил Олег-Гуляка. – Нет, надо что-то придумать!
– Забрать детей! – заявил Олег-Грубиян. – Во-первых, если дети будут у нас, эти гады нас не тронут. Во-вторых, давно пора! Растят из них овощей каких-то, ботаников! Вик даже ругаться стесняется, как девчонка какая-то!
– Зато Ник не безнадежен, – меланхолично сказал Олег-Бездельник, зная, что младший сын не прочь полениться.
– А какой шум был, когда детишки для интереса хотели вина попробовать! – возмутился Олег-Выпивоха, осушая восьмой стакан.
– И журнал отобрали! – вспомнил Олег-Гуляка. – Обычный журнал, женщины почти одетые! А Вик уже взрослый!
– И денег выдают копейки! – добавил Олег-Финансист. – Да еще и отругали, когда Ник свои кроссовки соседскому пацану продал! Они ему малы были, это бизнес!
(О том, что кроссовки были куплены на родительские деньги, а Ник выручку потратил на себя, Олег-Финансист-Нехороший умолчал.)
– Найти детей! – рубанул кулаком по столу Олег-Грубиян. – Отцы мы или нет?
– А то кто же! – ответил Олег-Выпивоха, приканчивая девятый стакан.
Тут к ним подошел официант:
– Господа, вы не могли бы вести себя потише? Посетители в претензии.
– Что?! – поднялся Олег-Грубиян, хватаясь за стул.
– Наглец! – вскочил Олег-Гуляка, берясь за вилку.
– Хам! – с достоинством встал Олег-Финансист-Нехороший, доставая кошелек, чтобы приготовить деньги (он забыл, что они тут виртуальные) и заплатить за причиненный ущерб – что он сейчас будет причинен, в этом Олег не сомневался.
– Мешаешь отдыхать! – еле выполз из-за стола Олег-Выпивоха, выливая в себя последние капли из десятого стакана.
– Да ну его, дурака! – остался сидеть Олег-Бездельник.
Но Олег-Грубиян взмахнул стулом…
И началась драка.
Это была странная драка. Живые, настоящие бермудяне, имевшиеся среди посетителей, стеснились в угол, а официанты, которые все были виртуальными, действовали привычно: будучи бесплотными, они не могли защищаться, зато вставали в такие позиции, что, например, кулак Олега-Выпивохи, пролетев сквозь голову официанта, попадал в плечо Олега-Бездельника, а стул Олега-Грубияна вместо того, чтобы смести на пол служителя, ударял по Олегу-Финансисту.
Таким образом получилось, что Олеги, мутузя и колотя друг друга, вытесняли сами себя из заведения.
На улице они опомнились, хотели ворваться обратно и отомстить, но тут вдруг остановился большой автобус, из него выскочили дюжие парни в спортивной форме и начали окружать двойников.
– Попались! – закричал Бышовец.
– Атас, ребята! – выкрикнул Олег-Гуляка и помчался к кабриолету, а за ним и остальные. Невежливо удалив оттуда девиц, то есть просто выкинув их на тротуар, они гурьбой уселись – и машина помчалась прочь.
Футболисты бросились в автобус, чтобы догнать хулиганов.
28. Дракон Хорхе исчезает, зато появляется самолет
Мануэль дремал возле хвоста дракона.
Проснувшись, потянулся и спросил:
– Ну, и что будем делать?
– Он меня еще спрашивает! – ответил гулкий голос из пещеры. – Я из-за тебя тут торчу!
– Ты сам застрял!
– Я застрял, чтобы мешать тебе. Потому что ты попал сюда с желанием убить Лауру, но убивать ее не хочешь. Вот и делаешь так, что я тебе мешаю!
– Я?!
– А кто же? Думаешь, я откуда вообще? Ты разве мало видел снов про то, как ищешь Лауру? Как хочешь ее настичь и убить, но тебе мешают! То какой-то Хорхе, то какой-то вообще дракон. Вот я тебе и Хорхе, и дракон – по совместительству! Такой взрослый человек, а такие детские сны! – басом захихикал дракон.
– То есть… То есть ты не Хорхе? Не настоящий Хорхе? Ты мой сон?
– Не совсем. Я реализация твоего сна.
– То есть на самом деле ты не существуешь?
– Вообще-то, если объективно, нет. Но если субъективно, для тебя, существую. И для себя тоже.
– То есть по-настоящему ты не можешь ее защитить?
– Почему? Могу. Сны, знаешь ли, неплохая защита.
– Скажи, где она? Ты мой сон, я тебе приказываю!
– Сну не очень-то прикажешь, он как хочет, так и снится. Ты сам не хочешь, чтобы я сказал. И вообще, стыдись: бывший командир, воин, опытный летчик – угробил целую семью!
– Я не угробил. Они, наверно, тоже захотели оказаться здесь.
– Тогда ищи их! Это тебя отвлечет, а то так и будешь хотеть убить Лауру.
– Где я их найду? Что здесь вообще такое?
– Здесь? Бермудия – страна исполняющихся желаний, искривляющихся пространств, возможности встретиться с кем угодно при невозможности сделать это когда хочешь.
Мануэль не понял. То есть он понял только одно:
– То есть, если я попал сюда с желанием убить Лауру, это желание во мне не исчезнет?
– Дошло наконец. Всего-то с третьего раза, – хмыкнул дракон.
– Нет, но это же ужасно, – сказал Мануэль.
– Еще ужасней то, что даже если ты ее убьешь, все равно будешь хотеть убить ее. Желания тут не пропадают, даже если они исполнены.
– Нет, но как? Нельзя же убить человека два раза?
– Ты будешь выдумывать себе новых Лаур и опять их приканчивать.
– Ерунда. Ты не просто сон, ты дурной и глупый сон!
– С кем поведешься, от того и наберешься! – обиженно проворчал дракон.
– Я хочу ее видеть! Я… я, может, и не так хочу ее убить! В прошлый раз я увидел ее – и не хотел убить.
– Потому что рядом был я, – объяснил Хорхе. – И твоя злость перенеслась на меня. Для этого я вообще и существую. А увидишь ты ее тогда, когда она захочет тебя увидеть. Тут встречи возможны только при взаимном желании.
– Ты-то откуда все знаешь? – подозрительно спросил Мануэль. – Тебе местные сны об этом рассказали?
– Если кто-то считает, что сны не могут общаться… – неопределенно ответил Хорхе.
– И все-таки я не понимаю, – сказал Мануэль. – Как это может быть? Я что, не вправе изменить своего желания?
– Где-то в другом месте – да. А здесь – нет. Можешь его подавлять, конечно. Какое-то время. Знал я там, в другом мире, одну парочку: муж до того ненавидел жену, что купил пистолет, продумал план убийства, но все откладывал, откладывал… Жена состарилась, стала некрасивой – и он вовсе раздумал ее убивать. Какой интерес убивать старую и некрасивую женщину? Да и прожили вместе уже лет тридцать. Он ее даже полюбил под конец.
– Постой! – вскричал Мануэль. – Ты мне морочишь голову! Ты ведь не кто-то посторонний, ты мой сон! Ты можешь знать только то, что знаю я! А я этой истории не знаю! Или тебе опять другие сны рассказали?
– Зачем? На вечеринке у Рауля ты крепко принял и заснул, а Рауль как раз рассказывал эту историю. Ты ее слышал – и запомнил.
– Но я спал!
– Мозги никогда не спят, чтобы ты знал! Ты помнишь все, что слышал и видел во сне и наяву. Просто тебе это не вспоминается.
Вконец замороченный Мануэль унизился до того, что спросил у Хорхе – то есть фактически у собственной фантазии:
– Так что мне делать?
– Я уже сказал. Отвлекись, попробуй найти людей, которые вместе с тобой сюда попали. Ты же пилот их самолета. Тебя не мучает совесть?
Мануэль прислушался к себе и сказал:
– Мучает.
Потом еще прислушался:
– А это что?
– Это шум самолета. Тебе уже хочется полететь на поиски.
– В самом деле!
Мануэль выбежал из пещеры.
И не поверил своим глазам: со стороны моря снижался его самолет. Мануэль узнал бы его из тысячи других, в том числе похожих!
Мануэль побежал навстречу самолету.
А Хорхе стал уменьшаться, уменьшаться – и превратился из дракона в человека. Он с наслаждением расправил руки и ноги, потянулся, а потом лег и заснул – потому что снам тоже надо отдыхать, они тоже спят. Иначе где они бывают, когда нам не снятся?
29. Ольмек и Мьянти хвалят Вика и Ника и советуются с Печальным Принцем
Правители Ольмек и Мьянти были заняты серьезным делом: обсуждали результаты тестирования Ника и Вика.
– Потрясающе! – сказал Ольмек. – Этот Ник попал человеку-мишени в лоб десять раз подряд! Сила воображелания феноменальная для такого возраста! А ваш Вик десять раз промахнулся!
– Он не промахнулся, и вы это знаете, – возразил Мьянти. – То есть промахнулся, но нарочно. И попал десять раз подряд в одну точку. Он – добрый человек.
– Ник тоже незлой.
– Ольмек, дорогой мой, мы с вами уже тысячу лет об этом спорим!
– Спорить не о чем, – усмехнулся Ольмек. – Мы оба знаем: воображение – это то, что отличает человека от других существ. Люди способны предвидеть последствия своих действий.
– Если бы! – печально сказал Мьянти. – Если бы люди действительно реально понимали, к чему приведут их действия, если бы они действительно обладали богатым воображением, они избежали бы многих неправильных, дурацких, а часто просто зверских поступков. Поэтому я всегда говорил: быть добрым может лишь тот, у кого развито воображение!
– Значит, Ник – добр! – воскликнул Ольмек.
– Не путайте! – поднял палец Мьянти. – Есть два вида воображения: воображать за себя и воображать за других! Вик вообразил, как больно бывает человеку, и не стал кидать – даже в виртуального!
– А Ник реалист! Виртуальному не больно! Просто ваш Вик слабак, он представил, как ему было бы больно, понимаете разницу? Нет, Ник молодчага! – радовался Ольмек.
– Вик, между прочим, вообразил и показал целый фильм! А ваш Ник даже стакана молока не вообразил!
– Зато вообразил настоящую банку с настоящим напитком! И я знаю почему! Он не умеет воображать то, чего не хочет, зато прекрасно воображает то, что хочет! Сила желания – вот что главное! И у Ника эта сила есть! Как он всех победил своим домом, а?
– Всего лишь подчеркивает его эгоизм, – холодно констатировал Мьянти. – С душем, кстати, та же история: Ник все подстроил под себя, а Вик – для всех. И дом создал такой, что все остались довольны.
– Это ложный путь, все довольны никогда не будут! Довольны бывают единицы, а остальным нужно либо внушить, что они довольны, либо заставить их обслуживать тех, кто доволен!
– Вы не гуманист! – уличил Мьянти Ольмека.
– А я и не скрываю! – рассмеялся Ольмек. – Но мой негуманизм ведет к сохранению жизни на земле, а ваш гуманизм приведет к уничтожению человечества! Представьте, что акулы перестали есть морских окуней, окуни – песчанок, песчанки – кораллы, кораллы – водоросли, все перестали есть друг друга! И что? А то, что океан через год переполнится – и все сдохнут!
Тут Мьянти почувствовал, что его ладонь сжимает что-то. Посмотрел – короткий гладиаторский меч.
Одновременно Ольмек увидел в своей руке копье.
– Опять мы увлеклись, – сказал Мьянти, отбрасывая меч.
– Да, – согласился Ольмек, отбрасывая копье. – И о чем мы спорим? Вы считаете Вика хорошим – на здоровье. Я тоже не отрицаю, что он способный парень. Как и Ник. Это мы и хотели проверить. Результаты замечательные.
– Одно меня смущает, – сказал Мьянти. – Все-таки соперниками будут два брата. Как бы нам не помешали их родители.
– Да, это вопрос, – согласился Ольмек.
И они посмотрели куда-то в сторону и вверх.
И там появился прозрачный шар, в котором печально сидел Печальный Принц.
– Что посоветуете, Ваше Высочество? – спросил Ольмек.
– Лучше пусть временно окажутся врагами хорошие люди, чем плохие – навсегда, – ответил Печальный Принц. – Но испытания еще не закончены. Надо, чтобы они попали во Дворец Изобилия. Там станет ясно, кто они на самом деле.
– Создать Дворец Изобилия очень трудно, – заметил Мьянти.
– Я помогу. Послушайте, Мьянти, – обратился Печальный Принц к синему Председателю. – Меня заинтересовали ваши рассуждения. Вы действительно считаете, что добро основано на способности воображать?
– Конечно, – уверенно сказал Мьянти. – Добр по-настоящему лишь тот, кто умеет вообразить печаль и радость другого человека. Злодеи, как правило, люди без воображения.
– Да? – задумался Печальный Принц. – А разве у многих злодеев фантазии было недостаточно? Гитлер, который выдумал газовые печи, разве не обладал воображением?
– Это воображение – больное! – сказал Мьянти. – И его надо было лечить!
– Больное воображение? – опять задумался Печальный Принц… – Больное воображение… Какое интересное выражение – больное воображение…
И с этими словами он стал таять.
– Мне кажется, наш Принц тоже слегка… болен, – прошептал Ольмек.
– Он слишком много думает о людях, – сочувственно сказал Мьянти. – А вы вот отличаетесь завидным здоровьем!
– Я тоже думаю о людях! – с вызовом сказал Ольмек. – Я хочу им лучшего!
– И я.
– Мы оба хотим лучшего. Но по-разному.
И после этого Председатели стали обсуждать детали грядущего испытания кандидатов во Дворце Изобилия, в которые я вас посвящать не буду – иначе неинтересно.
30. Мануэль находит Настю, и тут же появляется Лаура
Мануэль бежал к снижающемуся самолету и очень переживал: приземлиться тому было некуда. Полоса прибрежного песка не годится для посадки, а дальше – заросли кустарника и лес. Но тут он разглядел, что вместо колес у самолета – лыжи.
Значит, он будет приводняться.
И самолет действительно приводнился, сделал круг и подплыл к самому берегу.
Мануэль ждал, что сейчас появится пилот, но дверца кабины не открывалась. Тогда Мануэль подбежал по воде к самолету, взобрался на шасси-поплавки, оттуда на крыло, прошел вдоль фюзеляжа к кабине, заглянул. В самолете никого не было.
Мануэль не очень удивился, он начал привыкать к тому, что тут все необычно.
Открыв дверцу, он забрался в кабину, сел в кресло.
Без сомнения, это его самолет – вот фотография Лауры, прикрепленная к приборной панели.
Мануэль грустно усмехнулся: Лаура, Лаура, ты смеешься надо мной! Ты заставила меня забыть о моих обязанностях! Все, хватит дурацких мечтаний. Надо найти семью, людей, доверивших ему свои жизни.
Мануэль надел наушники, покрутил ручки. Он услышал позывные и голоса многих радиостанций. Попробовал связаться с ними, назвал свое имя, номер борта – никто не отозвался. Он слышал весь мир, но мир не слышал его. Тогда Мануэль запустил двигатель. Ему никогда не приходилось взлетать на гидроплане с воды, но с его-то опытом он сообразит, как это делается.
Самолет разогнался. Скорость была, конечно, меньше, чем на земле, но вот Мануэль почувствовал знакомый напор воздуха под крыльями, уловил облегчение веса самолета. Очень тонкий момент: если не оторваться, самолет может потерять управление и вместо того, чтобы взлететь, зароется носом в землю – то есть в воду. Мануэль потянул штурвал на себя – самолет поднялся в воздух.
Ему хотелось петь, так приятно было ощущение полета. Он набрал высоту. Увидел внизу остров, вытянувшийся дугой на много миль. Проклятый остров. Что, если улететь от него? Ведь одному, пожалуй, не справиться, разумней сообщить береговым поисковым службам.
Мануэль размышлял так, а остров удалялся. Оглянувшись в очередной раз, Мануэль не увидел его. Теперь вперед. Куда? Конечно, на запад. Где-то там должны быть Багамы. Или, в крайнем случае, Флорида. Или Гаити. А если он вдруг пролетит мимо, дальше все равно будет земля – Панамский перешеек, Юкатан… что-нибудь да будет!
Но Мануэль не ожидал, что земля появится так скоро.
Вон уже видна полоска лесистого берега.
На что-то он похож…
Изогнутая дуга острова.
Он похож на то место, откуда я только что улетел, понял Мануэль.
А вон вдали, в туманной дымке, какой-то город. Мануэль направил самолет туда – уверенно, будто знал, что его там ждут.
А все дело было в том, что Настя, постоянно думавшая о детях, представила: если бы у нее был самолет (конечно, с пилотом, сама она не умеет им управлять), она облетела бы этот остров (Бермудия почему-то представлялась ей островом, как и Мануэлю) и попыталась сверху разглядеть Ника и Вика.
Таким образом она пожелала увидеть самолет и пилота Мануэля, а Мануэль в то же самое время пожелал увидеть ее, их желания совпали, а это, как мы помним, в Бермудии гарантия встречи – и вот самолет пролетает над домом, на балконе которого стоит Настя и машет рукой.
Непонятно, как Настя догадалась, что это самолет Мануэля. А Мануэль с высоты разглядел Настю и озирался в поисках места для посадки.
Балкон вдруг вытянулся и одновременно расширился – и превратился во взлетно-посадочную полосу, достаточную для приземления. А лыжи у самолета стали обычными колесами.
Мануэль сделал разворот и приземлился аккуратно и четко, остановившись возле Насти. Он пошел в салон, чтобы открыть дверь и спустить трап, но дверь уже была открыта, и трап спущен – и Настя уже вбегала в самолет.
Пилот хотел принести свои извинения, но, пока мысленно конструировал фразу на английском языке (он знал, что его пассажиры понимают английский), Настя воскликнула:
– Здравствуйте, Мануэль! Как я рада вас видеть!
Воскликнула, показалось Мануэлю, на чистом испанском.
– Очень сожалею, что так случилось, – сказал Мануэль. – Я виноват. Я захотел здесь оказаться, вот мы все и пропали.
– Почему пропали? Плохое слово – «пропали». Будем считать, что у нас неприятности! Взлетайте, Мануэль, я хочу найти своих детей!
Смелому пилоту понравилось, что женщина сохраняет присутствие духа. Ему вообще нравилась Настя – он разбирался в людях и с первой минуты понимал, кто есть кто. Настя была любящая мать и жена, готовая на все ради детей и мужа, вот что он сразу понял.