Предполагалось, что электрическое освещение (удобство, которое имелось лишь в нескольких тюремных помещениях) уже отключено. В данном случае это не было выполнено. Кроме того, продолжалась поставка водяного газа, которую осуществляла Олдгейтская угольно-коксовая компания. По всей вероятности, взрыв вызвала электрическая искра. В настоящее время электрическая компания Чаринг-Кросса и Сити производит работы по отключению тюремных построек от распределительной коробки на Ньюгейт-стрит.
Как сообщают агенты фирмы-подрядчика, разрушительные последствия взрыва затронули лишь принадлежащее тюрьме небольшое строение, которое подлежало сносу в ближайшие недели. Пламя удалось быстро погасить, не прибегая к помощи лондонской пожарной бригады. Тем не менее событие наводит на тревожные размышления о нарушениях правил безопасности, что имело место при оказании услуг абонентам электрической компании Чаринг-Кросса и Сити. Также недопустима подача водяного газа, обладающего большой летучестью, в старые, плохо вентилируемые постройки. На очередном собрании домовладельцев пожарный комитет Криплгейта представит отчет о случившемся. Причины взрыва будут обсуждаться в следующую среду на ежемесячном заседании суда городского совета, которое состоится в лондонской ратуше».
Подробности этого дела я узнал из уст моего друга. Оказывается, газ, заполнявший камеру висельников, взорвался от соприкосновения с пламенем фонарей как раз в тот момент, когда Холмс шел навстречу своей свободе по Ньюгейт-стрит. Был и другой факт, недоступный газетным репортерам: от взрыва на плац вылетели окна и дверь, а также несколько футов стены. Но даже из статейки «Таймс» я почерпнул в сотню раз больше сведений, чем рядовой читатель, ведь мне, военному медику, не раз приходилось сталкиваться с ранениями, полученными в артиллерийском бою. Сомнений не было, взрыв подобной силы наверняка убил бы всех, кто находился в камере, и многих оказавшихся поблизости. Сидя на диване в библиотеке перед горящим камином, я понимал: передо мной косвенный рассказ о том, как Шерлоку Холмсу удалось пройти самое суровое из бесчисленных испытаний, каким его подвергала судьба. Все ли враги уничтожены? По меньшей мере один — тот, кого мы видели на Пэлл-Мэлл, — продолжает выслеживать Холмса. Знают ли эти негодяи, что их узник спасся? Если они не совсем глупы и осознают, с кем имеют дело, они не припишут происшедшее несчастному случаю. Но ход мыслей может быть таков: пленнику было нечего терять и он принял решение бежать или погибнуть, забрав с собой своих мучителей.
Отмечу без ложной скромности, что прежде, чем Холмс поведал мне о своих злоключениях, я подошел к истине довольно близко. Как врач, я понимал: на месте взрыва водяного газа наверняка обнаружили человеческие останки, однако определить, есть ли среди них труп заключенного, должно быть, весьма непросто. Я тогда не знал, что мой друг надел на ногу мертвому Креллину браслет с цепью. Возможно, обгоревшее до неузнаваемости тело надзирателя приняли за погибшего Холмса. Пока мне оставалось лишь вернуться на Бейкер-стрит и ждать новых вестей.
На следующее утро я снова получил «Таймс». Газета, как и накануне, оказалась позавчерашней, но вырванных страниц в ней не было. Отодвинув от себя завтрак, я с огромным вниманием приступил к чтению. В колонках новостей не содержалось ничего, представляющего хотя бы малейший интерес. Я стал водить пальцем по столбцам с некрологами. Когда я достиг нижних строк первого из них, мое сердце подпрыгнуло и остановилось. Угол страницы был оторван. На первый взгляд могло показаться, что кусочек бумаги застрял в почтовом ящике или кто-то отщипнул его по неосторожности. Взяв экземпляр «Таймс» в библиотеке клуба, я нашел недостающий некролог, который, конечно же, отрезали неслучайно:
…«Генри Кайюс Милвертон, Уиндлшем, Суррей, скоропостижно скончался в Клермонте, Кейптаун, 14-го числа сего месяца. Погребение праха и поминальная служба состоятся в церкви Св. Георга, Уиндлшем. День похорон будет объявлен».
Нам с Холмсом доводилось иметь дело со многими преступниками, но с полдюжины имен мы не забудем никогда. Милвертон из их числа. Того Милвертона, о котором говорилось в траурном объявлении, я не знал. И все-таки без труда понял, что хотел сказать мне мой друг с помощью этого некролога: кем бы ни был покойник, смерть настигла его не в Капской провинции Южной Африки, а гораздо ближе к дому! Сообщение в «Таймс» явно публиковалось для тех любопытных, кто мучился вопросом: куда же бесследно испарился их знакомый? Знали бы они, как недалеки от истины! Конечно, я не мог подтвердить свою догадку, но чутье подсказывало: Генри Кайюс Милвертон разлетелся на куски при взрыве в Ньюгейтской тюрьме.
Следующим вечером меня неожиданно посетил Майкрофт Холмс. Он был, с одной стороны, раздражен игрой, которую, по его мнению, вел его брат, с другой — не на шутку обеспокоен.
— Я говорил с Лестрейдом, — сказал он сердито, сбрасывая пальто и садясь у огня. — Инспектор и его люди стоят ниже нас в правительственной иерархии и должны нам подчиняться. Это бывает довольно кстати. И все же то, что Шерлок валяет дурака на глазах у всего Лондона, никак не на пользу моей репутации. — В чрезвычайном волнении Майкрофт Холмс вскочил с места. Сделав круг по комнате, он, взмахнув рукой, остановился у стола с химическими приборами, которые на протяжении нескольких недель находились в печальном бездействии. — Почему бы брату не успокоиться и не заняться чем-нибудь стоящим? Что он находит во всей этой дребедени? Однажды нам с вами придется расплачиваться за его эскапады!
— Хотелось бы мне, чтобы он сейчас был здесь и смог объяснить вам, чем полюбилась ему эта профессия, — грустно ответил я.
Майкрофт, казалось, немного смягчился. Он налил в стакан виски из графина, плеснул каплю сельтерской и снова сел.
— Я пришел к вам, Ватсон, из-за того, что наговорил мне Лестрейд. На мой взгляд, это звучит как небылица из журнала для школьников, но вы все-таки послушайте.
— Пожалуйста, рассказывайте.
— Хорошо. Так вот, Лестрейд упомянул о преступлении, которое расследовал несколько лет назад. В Англии были убиты трое. Все из одной семьи — Опеншо.
— Дело пяти апельсиновых зернышек. {3}
Майкрофт Холмс состроил гримасу:
— Называйте как хотите. Впрочем, да, Лестрейд сказал, что перед смертью каждый из убитых, по слухам, получил конверт с пятью апельсиновыми зернами. Это был знак, который предупреждал: «Прощайся с жизнью!» Чепуха! Наивная школярская выдумка!
— Ну так что же?
— Преступники прибыли из Америки, из штата Джорджия. Все они оказались членами ку-клукс-клана, а возглавлял эту банду капитан Джеймс Кэлхун.
— Верно, — кивнул я. — После убийства Опеншо он бежал из Англии. Но в ту же осень его корабль «Одинокая звезда» попал в шторм, пересекая Атлантику. От судна остался только ахтерштевень, который потом подобрали посреди океана.
— А вот и нет! — Майкрофт Холмс хлопнул себя по колену.
— Что вы имеете в виду? Пожалуйста, объясните, — осторожно сказал я.
— По словам Лестрейда, все должны были считать, будто корабль затонул. На самом же деле Кэлхун благополучно вернулся в Америку. Но теперь он мертв.
— Не понимаю.
Майкрофт Холмс вздохнул, словно досадуя на мою несообразительность.
— Лестрейд узнал об этом от казначейского чиновника, с которым поддерживает связь по долгу службы. Несмотря на вашу с Шерлоком версию, в американском департаменте финансов никогда не верили, что капитан погиб в море. Ахтерштевень! Все это немудрено было подстроить! С тех пор Кэлхун действовал под вымышленными именами, и ультраправые его старательно покрывали. А тот казначейский инкогнито затесался среди куклуксклановцев и проник на заседание их генерального совета — или как там они называют свое сборище. Он узнал Кэлхуна среди присутствующих.
— Но теперь его нет в живых?
Майкрофт Холмс вытянул ноги к огню точно так же, как делал его брат.
— Да, Кэлхун погиб, причем совсем недавно. Любопытно, что это, как сказал Лестрейд, произошло здесь, в Англии.
В ту минуту я будто бы услышал голос Шерлока Холмса, призывавший меня хранить благоразумное молчание.
— Странная история, — пробормотал я, удержавшись от иных комментариев.
Майкрофт рассмеялся, что было не в его манере, и с раздражением ткнул кочергой в камин.
— Она еще удивительнее, чем вы можете вообразить. Если верить Лестрейду, Кэлхун отправился на тот свет в Лондоне. Вероятно, это преднамеренное убийство, однако тело не найдено.
Ах вот как! Я немедленно вспомнил о Генри Кайюсе Милвертоне, после которого осталась лишь горстка пепла, однако ни словом не обмолвился об этом. Мое объяснение прозвучало довольно беспомощно:
Майкрофт Холмс вытянул ноги к огню точно так же, как делал его брат.
— Да, Кэлхун погиб, причем совсем недавно. Любопытно, что это, как сказал Лестрейд, произошло здесь, в Англии.
В ту минуту я будто бы услышал голос Шерлока Холмса, призывавший меня хранить благоразумное молчание.
— Странная история, — пробормотал я, удержавшись от иных комментариев.
Майкрофт рассмеялся, что было не в его манере, и с раздражением ткнул кочергой в камин.
— Она еще удивительнее, чем вы можете вообразить. Если верить Лестрейду, Кэлхун отправился на тот свет в Лондоне. Вероятно, это преднамеренное убийство, однако тело не найдено.
Ах вот как! Я немедленно вспомнил о Генри Кайюсе Милвертоне, после которого осталась лишь горстка пепла, однако ни словом не обмолвился об этом. Мое объяснение прозвучало довольно беспомощно:
— Ваш брат лишь предположил, что Кэлхун погиб при кораблекрушении, но никогда не считал это доказанным фактом.
Майкрофт Холмс насмешливо приподнял густые брови:
— Говорите, он только предположил? Шерлок никогда не ограничивается догадками — так он уверен в себе и своей неуязвимости! Думаю, вам стоит при встрече рассказать ему о нашем разговоре. Кстати, доктор, вы точно не знаете, где скрывается мой брат?
— Мне ничего не известно, — скромно сказал я.
Мой посетитель поднялся, с грохотом отодвинув кресло.
— Просто безобразие, что он ломает комедию на виду у всего Лондона. Подумать только! Однорукий нищий! Скажите вашему другу, что этот чертов маскарад вредит не ему одному. К вам он, кажется, прислушивается. И еще: человеку его положения не пристало якшаться с Лестрейдом и ему подобными. Непременно передайте мои слова Шерлоку, когда увидитесь с ним.
— Не сомневайтесь. Передам.
На этом наша беседа закончилась. Майкрофт, тяжело ступая, спустился по лестнице. Кучер с лошадью в течение всего визита терпеливо ожидали его у входа. С присущей ему респектабельностью мой гость сел в кеб и направился в свой маленький мирок, где солнце каждое утро всходит над Уайтхолльским дворцом [10] и каждый вечер садится на Сент-Джеймс-стрит. Все, что было вне этих пределов, казалось Майкрофту Холмсу погруженным в беспросветный мрак.
Итак, двое таких субъектов, как Генри Кайюс Милвертон и Джеймс Кэлхун, сгинули в одно и то же время при невыясненных обстоятельствах. Это навело меня на мысль, что в истории со взрывом в Ньюгейтской тюрьме явно оставалось много пробелов. На следующее утро я не получил «Таймс». Как обычно, мне доставили свежий номер «Морнинг пост». Я прочитал его за кофе с гренками, свернул и хотел было отложить в сторону, но вовремя заметил, что на первой странице вместо «Бейкер-стрит, № 221б» был указан карандашом другой адрес: «Денмарк-сквер, № 23». Мне приходилось бывать там в студенческие годы. Денмарк-сквер находится близ Сити-роуд, в той части улицы, где она спускается к Финсбери-Пейвмент. Это место нельзя назвать самым красивым и чистым в городе: ряды одинаковых обветшалых домов обступают клочок земли, поросший пыльной травой, с несколькими чахлыми деревцами посредине. Взяв на полке папку с картами Лондона, на 53-м листе я отыскал дом № 23, расположенный в юго-восточном углу площади. На оборотной стороне, в списке указанных на карте заведений, значилось, что первый этаж интересующего меня здания принадлежит фирме «Джеймс Покок и сын: починка фортепьяно и других музыкальных инструментов».
Должно быть, здесь-то я и найду Шерлока Холмса. Скрывается он там, удерживают его силой или же он просто ожидает моего прихода? Несомненно, лучше отправиться туда не мешкая. Иначе может быть слишком поздно. Через час я спустился на станцию метро, чтобы сесть в поезд, идущий от Бейкер-стрит до Ливерпуль-стрит. В подземке висел табачный дым и было так людно, что я не мог определить, следят ли за мной. Состав с грохотом покатился по глубокому тоннелю с облицованными камнем стенами. Над нами тянулись кварталы складских помещений и газовых заводов, чьи высокие трубы напоминали минареты. Огнедышащее горло открытой реторты алело, как жерло вулкана. Сити-роуд, застроенная грязными некрашеными зданиями, была наводнена громоздкими телегами. В захудалых устричных барах и маленьких пивнушках с немытыми окнами без штор царило утреннее оживление.
Я свернул на Денмарк-сквер. В высоких неухоженных домах, окружавших площадь, когда-то проживала вполне процветающая публика: адвокаты, биржевые маклеры, торговцы индийским каучуком и норвежским лесом. Теперь нарядные фасады заросли сажей, а в каждой комнате над мастерскими первых этажей ютилось по семейству. В центре площади было некое подобие газона с вытоптанной до земли травой. Над ним покачивались два голых каштана, которые, судя по всему, не собирались распускаться. Я сел на скамью, стоявшую посреди этого пропыленного пустыря. Слежки за собой я не замечал, однако это вовсе не значило, будто за мной не наблюдают.
Я достал газету и принялся читать. С Сити-роуд доносился несмолкающий шум повозок, кебов и двухпенсовых омнибусов. Из окон музыкальной лавки лились гаммы и арпеджио. Бо́льшую часть прибыли подобным заведениям приносит починка скрипок, и я не удивился, когда мастер стал настраивать струны, а потом заиграл, все громче и увереннее. Потеряв интерес к чтению, я подумал, как удивительно слышать столь благородные звуки в таком убогом месте. Но что это была за музыка? Безусловно, сочинение Баха. Мелодии вились и переплетались, образуя причудливую ткань величественного контрапункта. Я без труда узнал манеру игры и возблагодарил небо за то, что Шерлок Холмс никому, кроме меня, ни врагам, ни союзникам, не открывал своего музыкального таланта. Сейчас на Денмарк-сквер пела не его любимая скрипка, творение Страдивари, но я знал, что мой друг способен извлекать божественные звуки даже из самого дешевого инструмента. Как бы то ни было, концерт предназначался не для того, чтобы подбодрить и успокоить меня. Если Холмс вел расследование, то каждый его шаг, каждый его жест имел одну-единственную цель. {4}Великолепная фуга брала начало от простой темы. Она то исчезала, то прорастала снова, и я поймал себя на ощущении, что произведение смутно мне знакомо. Но название ускользало от меня. «Я слышал эту пьесу раньше, готов поклясться! — сказал я про себя. — Просто я малосведущ в музыке и не отличаю одну фугу Баха от другой. Вероятно, ее исполняли в Сент-Джеймс-холле, куда мы ходили вместе с Холмсом».
Сложная и бесконечно щедрая композиция наливалась соком и становилась все мягче — близился финал. Словно вечерние облака, темы растворялись друг в друге, сливаясь в триумфальном созвучии. Наконец минорная тональность уступила место торжествующему мажорному аккорду, который медленно растаял. Неуловимый мотив опять зазвучал в одиночестве. Теперь я узнал его и, слушая, стал тихо подпевать:
Только Холмс мог соткать роскошную материю из такой грубой нити! Подивившись одаренности своего друга, я вдруг вспомнил следующую строчку этого детского стишка:
«Орел»! Отсюда было рукой подать до знаменитой таверны на Сити-роуд. Я частенько захаживал в нее в молодые годы, когда был практикантом в больнице Святого Варфоломея, старейшей в Лондоне. Увеселительное заведение славилось своим музыкальным залом, оркестром, играющим в саду, волшебными зеркалами, канатными плясуньями-француженками и маленькими фокусниками. Бывало, сидя в «Орле», мы с приятелями громко распевали немудреную песенку — именно ее только что так виртуозно исполнил Холмс. Ведь я не раз делился с ним воспоминаниями о студенческих днях…
Делая вид, будто просто коротал здесь время, я встал и кружным путем отправился на Шепердс-Уок, к знакомому зданию, верхние этажи которого облицованы желтоватым лондонским кирпичом, а черный цоколь украшают золоченые надписи и блестящие зеркальные стекла. Миновав вестибюль с выложенными керамической плиткой стенами и зелеными мраморными колоннами, я проследовал к длинной буфетной стойке. В таверне было довольно пусто. Никто из посетителей даже отдаленно не напоминал Холмса.
Вдруг какой-то человек, сидевший за столом один, поднялся с места. Это был тучный краснолицый мужчина. Его яркая рыжая шевелюра с годами слегка потускнела. В ту секунду, когда он проходил мимо меня, я не узнал его, за что впоследствии возблагодарил судьбу. Иначе я машинально поприветствовал бы его, тем самым выдав себя. С тех пор как мы в последний раз виделись, прошло несколько лет, и сейчас я понял, кто он, не столько по лицу, сколько по выражению глаз. Мистер Джабез Уилсон! Годами я вел журнал наших с Холмсом расследований, и одна из первых записей касалась Союза рыжих, который был создан изобретательными злодеями, замышлявшими дерзкое преступление. Мой друг спас Джабеза Уилсона от невольного участия в ограблении банка и обеспечил ему скромное вознаграждение от страховщиков. Тогда мистер Уилсон навеки объявил себя должником Холмса. Вовсе не удивительно, что теперь, в трудную для своего благодетеля пору, он приютил его у себя, в доме № 23 на Денмарк-сквер. {5}