Что, если бы она тогда не ушла из клуба и своими глазами увидела, что случилось со Стюартом Грином? Осталась бы вся история позади? А «люди кануна Марди-Гра» — люди, словно исчезнувшие с лица земли и канувшие в небытие, от Стюарта Грина до Карлтона Флинна, все еще были бы здесь, с нами, со своими семьями, жили бы спокойно и безмятежно?
Что, если бы она не бросила Рэя?
Никакого сожаления Меган, впрочем, не испытывала. Да и о каком сожалении может идти речь, если у нее дети? Об этом даже думать дико. И к чему гадать, была бы жизнь Меган счастливее или печальнее, если бы все тогда пошло иначе? Ведь в таком случае она жила бы в мире, в котором нет ее детей, Кейли и Джордан даже не родились бы, а можно ли представить себе мать, которая хоть на секунду задумалась бы, а не к лучшему ли это? Так или иначе, даже если теперь ее жизнь утратит прежнюю цельность, даже если ускорится ее бег и не будет в ней больше радости, все равно один сценарий исключен полностью — тот, в котором не было места Кейли и Джордану.
Ни одна мать не пойдет на такое.
Распахнулась дверь, и в комнату влетел краснощекий крупный седовласый мужчина, костюм которого был явно на несколько размеров меньше нужного.
— Это что здесь происходит? — проревел он.
— Шеф Голдберг… — Рик Мейсон вскочил со стула.
— Я спрашиваю, что здесь, черт возьми, происходит?
— Словесный портрет двух подозреваемых составляем.
— А почему здесь?
Мейсон промолчал.
— У тебя ведь свой кабинет есть, не так ли?
— Да.
— Тогда что тебе понадобилось здесь?
— Детектив Брум велел мне работать здесь.
— Ах вот как? — Голдберг упер руки в бока.
— Он сказал, что эту свидетельницу никто не должен видеть.
Голдберг повернулся к Меган:
— Так, так. Уж не Джейни ли это из столовки? Что, очередной дружеский визит?
— Скорее нет, — сказала Меган.
— Прошу прощения? Так как же к вам прикажете обращаться?
— Я обязана назваться?
— Э… — несколько смутился Голдберг, — с юридической точки зрения, по-видимому, нет.
— В таком случае я предпочитаю сохранить инкогнито. Я здесь по доброй воле и по просьбе детектива Брума.
— Да ну? — Голдберг наклонился к Меган. — В таком случае позвольте сообщить, что я являюсь непосредственным начальником детектива Брума.
— Это ничего не меняет.
— Неужели, миссис Пирс?
Меган сжала губы. Итак, Голдбергу известно ее имя. Это явно не сулило ничего хорошего. Он подошел поближе к доске с портретом. Рик Мейсон попытался прикрыть его. Он напоминал сейчас пятиклассника, который боится, как бы его не поймали за списыванием. Голдберг отодвинул его в сторону и водрузил на нос очки. Увидев наброски, он вздрогнул, будто от удара тока.
— Это еще кто такие?
— Не знаю. Мне было просто сказано сделать словесный портрет.
— В связи с каким делом?
Рик Мейсон молча пожал плечами.
Голдберг повернулся к Меган:
— Где вы видели эту парочку?
— Я бы предпочла дождаться детектива Брума.
— Не пойдет. — Голдберг еще раз посмотрел на изображение.
— Как это?
— А так. Либо вы говорите мне, кто это такие. Либо — вон отсюда.
— Вы что, серьезно?
— Вполне.
Этот тип, Голдберг, был как гвоздь в заднице. «Наверное, лучше действительно убраться отсюда, — подумала Меган. — Надо пройтись пешком, может, заглянуть в закусочную и оттуда позвонить Бруму, посоветоваться». У него ведь должны быть основания укрывать ее, и, возможно, речь шла не просто об имени. Вполне вероятно, тут как-то замешан и этот Голдберг, похожий на настоящего носорога.
— Ладно, ухожу. — Меган отбросила в сторону стул.
— Давай-давай, и смотри, чтобы тебе задницу дверью не зашибло.
Голдберг отвернулся с недовольным видом. Его грубый тон удивил Меган. Казалось, он действительно хотел от нее избавиться. Наверное, какую-то игру с Брумом вел, но в любом случае все это ей не понравилось. Лучше и впрямь побыстрее уйти отсюда, а то еще наговорит что-нибудь этому типу, о чем сама впоследствии пожалеет.
Меган схватила сумочку и уже сделала шаг к двери, как она снова распахнулась.
На пороге стоял Брум. Она сразу увидела, что он рассержен, и странным образом злость была направлена не на Голдберга, которого Брум еще и не увидел, а на нее. Не успела Меган спросить, уж не случилось ли у него какого-нибудь прокола с Лорен, как Брум заметил Голдберга. Лицо у него сразу вытянулось.
Какое-то мгновение оба, не говоря ни слова и стиснув кулаки, не сводили друг с друга глаз, так что у Меган даже мелькнула мысль, что кто-то нанесет удар первым. Затем Брум отступил на шаг и пожал плечами:
— Сдаюсь.
Атмосфера несколько разрядилась.
— Какого черта, Брум, что здесь происходит? — требовательно спросил Голдберг.
— Эта женщина, имя которой раскрывать мы не будем, возможно, видела убийц Гарри Саттона.
— Ты хочешь сказать, она была на месте преступления? — У Голдберга едва челюсть не отвалилась.
— Она видела, как эти двое выходили из здания, когда она в него входила. И непонятно, что им могло там понадобиться в неурочный час. Разумеется, я не утверждаю, что это именно их рук дело, но проверить стоит.
Голдберг ненадолго задумался, затем искоса посмотрел на Мейсона:
— Словесный портрет готов?
— Почти.
— Заканчивай. А тебя, — он ткнул пальцем в Брума, — через пять минут жду у себя в кабинете. Сначала мне надо кое-кому позвонить.
— Ладно.
Едва он вышел, как на лице Брума снова отразилось раздражение. Он пристально посмотрел на Меган.
— Что-нибудь не так? — спросила она.
Все еще не сводя с нее взгляда, Брум бросил через плечо Мейсону:
— Можешь нас оставить на пять минут вдвоем?
— Ну да, конечно.
Рик направился к двери, но Брум, все еще сверля глазами Меган, вскинул руку. Рик остановился.
— Слушай, вообще-то у меня к тебе просьба.
— Да?
— У нас ведь есть портрет Стюарта Грина с поправкой на возраст?
— Есть.
— Пририсуй к нему выбритую голову, козлиную бородку и серьги в ушах. Сделаешь?
— Естественно. Когда тебе это нужно?
Брум просто нахмурился.
— Ясно. Вчера, — усмехнулся Мейсон.
— Спасибо.
Дождавшись, когда Рик Мейсон выйдет, Меган сразу перешла в наступление:
— Стюарт Грин обрил голову и отпустил бородку? Это вам Лорен сказала?
Брум продолжал молча сверлить ее взглядом.
— Так в чем все-таки дело? — спросила Меган.
Он подошел к ней чуть ближе и, убедившись, что она смотрит ему прямо в глаза, сказал:
— Ну что, будешь и дальше морочить мне голову или расскажешь все-таки о своем старом дружке Рэе Левине?
Делл Флинн принес Марии ее любимые алые розы. Это был ежедневный ритуал.
— Ну, как ты сегодня? — спросил он, опуская цветы в вазу и целуя бывшую жену в холодный лоб.
Сиделка — он никак не мог запомнить ее имени — закатила глаза и вышла из палаты. С самого начала, когда Марию только положили сюда, все сиделки смотрели на него с почтительным обожанием. Подумать только, давно в разводе, а идет на такие жертвы ради женщины, пребывающей в коме. «Что за мужчина! — восхищались они. — Преданный, любящий, заботливый, всепонимающий — настоящий герой».
Персонал всегда держал в палате вазу с водой. Времени много прошло, и все изучили его привычки. Делл поправил букет и подсел к Марии. Он посмотрел в сторону двери и, убедившись, что прикрыта она плотно и никто не подслушивает, заговорил:
— Мария!
По каким-то одному ему ведомым причинам ему хотелось, чтобы она откликнулась. Всегда хотелось.
— Мне бы раньше надо было тебе сказать, но у нас плохие новости.
Он присмотрелся — не изменилось ли выражение ее лица? Нет. Оно давно уже не менялось. Делл обежал палату взглядом. Ни за что не скажешь, что это больница. Ну да, конечно, постоянно попискивает медицинская аппаратура и слышен монотонный шум, который бывает только в подобных заведениях. Но саму палату Делл обставил по-своему. Он принес сюда любимые вещи Марии — плюшевого медвежонка, которого он выиграл, бросая кольца в парке «Шесть флагов», разноцветный ковер индейцев племени навахо, что был куплен, когда он с Марией отдыхал в Санта-Фе, мишень для игры в дротики, которая висела в цокольном этаже старого дома на Дрексел-авеню.
Еще Делл буквально завалил Марию старыми фотографиями: свадьба, первое Рождество после рождения Карлтона, выпускной вечер сына. Любимый снимок Делла был сделан на поле для игры в мини-гольф в Атлантик-Сити, на перекрестке эспланады и Миссисипи-авеню. Они с Марией частенько туда наведывались. По всей длине эспланады были расставлены бронзовые фигурки мальчишек-гольфистов. Марии нравилось там бывать — словно одновременно и в гольф играешь, и по музею ходишь. Однажды Мария положила шар в последнюю лунку одним ударом, и кассир, тот самый малый, что спрашивал у них, какого цвета шар они предпочитают, сфотографировал их — они улыбались так, словно не игру, за которую никаких призов не полагается, выиграли, а поездку на Гавайи.
Именно на этой фотографии задержал взгляд Делл, а потом, повернувшись к Марии, сказал:
— Это касается Карлтона.
Ни малейшей реакции.
Полтора года назад пьяный водитель проехал на красный и врезался в машину, за рулем которой сидела Мария. Было уже поздно. Мария ехала в круглосуточную аптеку за рецептом для Карлтона. Таков, по суждению Делла, удел одиноких женщин. Если бы они по-прежнему были вместе, если бы вопреки дурацкому упрямству Мария простила его, ни за что в жизни она не поехала бы одна так поздно, и все было бы хорошо: они по-прежнему ходили бы на мини-гольф, а потом играли в покер у «Цезаря», или ели бифштекс у «Галахера», или заказывали на двоих плетенку с пирогами на эспланаде. Но все это он давно профукал.
— Карлтон исчез, — сказал Делл, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза. — Никто не знает, что с ним случилось. Полиция разыскивает его, но ты ведь сама понимаешь: этого мало. Так что я нанял кое-кого. Ты знаешь эту публику, и, наверное, тебе это не понравилось бы, но ведь если речь о нашем мальчике, ты сама кому угодно горло перегрызла бы, разве не так?
И вновь молчание. Врачи давно сказали Деллу, что надеяться не на что. Мозг мертв. Одни настаивали, что необходимо дать ей спокойно уйти. Другие — тоже, кто мягко, кто настойчиво — повторяли это Деллу. Сестра Марии даже пыталась обратиться в суд, чтобы попечение о здоровье больной было передано ей, но Мария давно назначила распоряжаться всем его, и ничего у сестры не вышло. Всем не терпелось вытащить вилку из розетки. Все твердили, что жестоко оставлять ее жить вот так, как сейчас, день за день, месяц за месяцем, а может, и год за годом.
Но Делл стоял на своем.
Пока рано. Он не хотел, чтобы она ушла, не простив его. И каждый день молил о прощении. Умолял вернуться, и пусть все будет как прежде и как должно быть. Короче говоря, он повторял все то, что следовало сказать до этого несчастного случая.
Иногда Деллу казалось, будто искупление возможно. Иногда ему казалось, что вот-вот Мария откроет глаза и увидит все, что он для нее сделал и делает, оценит все жертвы, что он приносит ради нее, оценит его преданность. Она услышит все, что он говорит, сидя у ее постели, и простит его. Но в глубине души Делл понимал: этого не будет никогда. Он понимал, что и впрямь то, что он делает или, вернее, не делает, — жестоко, надо дать ей уйти. Сейчас он с Марией в разводе уже дольше, чем они были женаты. С тех пор Делл сменил еще двух жен. И теперь живет с Дарией.
Бывали и такие дни — редко, но бывали, — когда Делл задумывался, уж не по злобе ли он цепляется за нее. Мария так и не простила его, и от этого вся жизнь пошла под откос. И он, быть может, подсознательно, злился на нее. И такая «жизнь», как сейчас, — расплата за былое упрямство. От всей души Делл надеялся, что это не так, и все же случалось, он никак не мог отделаться от ощущения, что его поведение — лишь стопроцентный эгоизм.
Делл не умел отпускать людей. Так он не мог отпустить единственную женщину, которую любил. И не мог — и никогда не сможет — отпустить сына.
— Я отыщу его, Мария. Я отыщу его и приведу сюда, а когда ты его увидишь, я хочу сказать, по-настоящему увидишь, что он жив и здоров…
Он сидел рядом с ней и теребил медальон с изображением святого Антония. Он любил этот медальон и никогда не снимал его. Несколько недель назад Делл заметил, что Карлтон свой не носит. А носит вместо него армейский жетон с двухголовым псом. Увидев это впервые, Делл пришел в ярость. А когда Карлтон спокойно пожал плечами и пояснил, что любит такие украшения и всем его приятелям они тоже нравятся, потому что это «круто», Делл едва не ударил сына.
— Твой дед носил такой жетон, когда высаживался с десантом в Нормандии, и ты уж поверь мне, крутым этот жетон ему не казался!
На самом деле Делла звали Делано, по имени Франклина Делано Рузвельта, которого обожали его родители. Тогда Карлтон просто повернулся и ушел, но вечером того же дня Делл заметил, что святой Антоний вернулся на свое место — наряду с двухголовым псом.
Мальчик осваивал искусство компромисса.
Ожил сотовый — Дария недавно записала на нем мелодию песни «У меня такое чувство», — и Делл поспешно вытащил телефон из кармана. Песенка с ее знаменитым хоровым припевом: «Нынче будет хорошая ночка» — звучала в этой остановке особенно непристойно. Делл прижал трубку к уху и бросил отрывисто:
— Флинн.
— Голдберг.
Что-то странное почудилось Деллу в голосе полицейского. Обычно ленивый и монотонный, сейчас он звучал возбужденно.
— Что, новости есть?
— Знаете, что выкинули эти двое ваших сумасшедших?
— Это вас не касается.
— Еще как касается. Одно дело — прижать хвост шлюхе, но ведь этот малый был…
— Стоп, — прервал его Флинн. — Вы что, собираетесь делиться своими проблемами по телефону?
Молчание.
— В общем, мы угодили в кучу дерьма, — сказал Голдберг.
Флинна это не особенно волновало. Его волновало только одно — как отыскать Карлтона.
— Об этом можете не беспокоиться. С дерьмом я справлюсь.
— Вот этого я как раз и боюсь. Эта парочка, что на вас работает, — они же психи, Делл. Их не проконтролируешь…
— Это моя забота, — прервал его Делл, накрывая ладонью руку жены. Она была холодна, как камень. — Вы мне только сына найдите.
— Да уж почти нашли, — помолчав немного, сказал Голдберг.
Теперь в его голосе не было никакого возбуждения. Он сменилось холодом, проникшим прямо в сердце Делла.
— Что вы сказали?
— Помните, я говорил, что мы нашли следы крови в парке?
— Помню.
— На ДНК или что-нибудь в этом роде мы их еще не проверяли. На это может уйти несколько недель. И вполне возможно, ничего это нам не даст. Это я не просто так говорю. Так что давайте не будем забегать вперед.
Узел в животе, что не давал покоя Деллу с тех самых пор, как исчез его сын, сделался еще туже.
— Но?…
— Но судя по результатам предварительного анализа, — закончил Голдберг, — можно предположить, что это кровь вашего сына.
Глава 27
— Ты что, Меган, язык проглотила? — Брум наклонился к ней. — Меня интересует твой старый дружок Рэй Левин.
Лишь только прозвучало это имя, у нее сердце в пятки ушло.
— Эй, ты слышишь меня?
— Это не то, что вы думаете, — сказала Меган.
— Так-так. Вот этого я, признаюсь, не ожидал. Позволь в таком случае и мне, в свою очередь, задать неожиданный вопрос: что это за «не то, что я думаю»?
Меган не знала, как объяснить. Мелькнула мысль о вчерашнем вечере, ожило чувство, испытанное ею в объятиях Рэя, когда за ними почти по-матерински наблюдала «Старая Слониха».
— Зачем тебе понадобилось лгать мне?
— Я не лгала.
Брум бросил что-то на стол.
— Кто сделал этот снимок, Рэй Левин?
Это была фотография Карлтона Флинна в парке.
— Я знаю, твой давний любовничек был когда-то знаменитым фотожурналистом. И к тому же я видел выражение твоего лица, когда я показал тебе этот снимок в первый раз. Хватит вранья, договорились? Итак, кто сделал этот снимок, Рэй Левин?
Меган промолчала.
— Отвечай, черт бы тебя побрал! Если он ни в чем не виноват, то и беспокоиться ему не о чем.
— Ну да, конечно, — бросила она. — Точно так же, как Рику Мэниону. Сколько лет, говорите, он сидит в тюрьме?
— Восемнадцать. За преступление, которого не совершал. — Брум пересел к ней поближе. — Хочешь помочь ему выйти на свободу?
— Чтобы его место занял другой невиновный?
— Послушай, Меган, я знаю, что в свое время ты была близка с этим Рэем, но есть нечто более важное, чем ваш роман или игра, которую вы затеяли со Стюартом Грином.
— Игра?
— Да, Меган, игра. В тот вечер, когда Стюарт Грин исчез… ведь Рэй Левин был там?
Она не решилась ответить сразу, и этого оказалось достаточно.
— Ну вот, — сказал Брум, — я так и думал: что-то ты не договариваешь. Только не знал, что именно. Давай, если не возражаешь, начнем сначала. Рэй Левин был в парке в тот вечер, когда исчез Стюарт Грин, а по прошествии семнадцати лет — надо же такому случиться! — вернулся туда же, когда исчез Карлтон Флинн. Как насчет того, чтобы сложить одно с другим?
— Это не то, о чем вы думаете. — Рэя ей не защитить, по крайней мере не защитить ложью.
— Вопрос: был там Рэй в тот вечер, когда исчез Стюарт Грин, или нет?
Меган пыталась придумать, как бы лучше ответить.
— Да, мы условились там встретиться, но Рэй пришел слишком поздно.
— В каком смысле поздно?
— Уже после того, как я убежала.
— Убежала? — удивился Брум.
— Да.
— Не понимаю. Как ты можешь знать, что случилось, если тебя там уже не было?
— Он рассказал.
— Кто он? Рэй?
— Да.
— Когда?
— Вчера вечером.
— Ты что, голову мне морочишь? — На лице Брума отразилось такое недоумение, словно он только что увидел себя в зеркале после пластической операции. — Давай-ка расставим точки над i. Получается, Рэй Левин сказал тебе, что появился там уже после того, как ты увидела Стюарта Грина на земле?