Кен ненадолго задумался.
— А как насчет «Свободы без свободы»?
— Этим закончим.
— Не слишком поздно?
— Думаю, сработает.
— Если что и сработает, то только хореография в сопровождении джаза.
— Ты ведь знаешь, — нахмурилась Барби, — как я отношусь к джазу.
Оба они числились инструкторами в Лагере духовной музыки — «Сонлит». Последняя буква графически изображалась в форме креста. Там они и познакомились, там впервые и… сошлись. Нет-нет, не в том смысле. Просто к слову пришлось. На самом-то деле и Кен, и Барби дали обет воздержания. Кен считал, что это дисциплинирует и позволяет сконцентрировать энергию.
В лагере он был кем-то вроде местной знаменитости, это и побудило Барби искать знакомства и дружбы с ним. Год назад Кен был ведущим исполнителем группы «Вознесись к людям», которая гастролировала по всему миру, сопровождая знаменитую «лидерскую» организацию.
Это не была любовь с первого взгляда, скорее, мгновенно возникшее взаимное внутреннее влечение. На чем оно, собственно, основано, ни тот ни другая сказать не могли — до тех пор, пока им не встретился еще один инструктор, Дуг Уэйтс.
Уэйтс был старшим инструктором, под его опекой находились мальчики от десяти до двенадцати лет. Однажды вечером, когда обитатели лагеря отправились после вечерней молитвы спать, Барби пришла к Кену за советом. «Уэйтс не дает мне прохода, — начала она. — Просто мочи нет. При первой же возможности норовит залезть под юбку. Говорит всяческие непристойности и обращается в высшей степени неуважительно».
У Кена сжались кулаки.
Дослушав рассказ о недостойном поведении Уэйтса, Кен выступил с предложением: «Когда Уэйтс в очередной раз пригласит тебя на свидание, соглашайся, пусть приходит в одно укромное местечко в лесу. Договоритесь о времени». У Барби загорелись глаза — со временем Кен полюбит этот огонек.
Через два дня, после вечерней молитвы, когда подростки уже крепко спали, Дуг Уэйтс отправился в лес, туда, где, как он предполагал, должно было состояться вожделенное свидание. Но ждал его там Кен. Барби же, затаив дыхание, завороженно наблюдала за происходящим. Боль всегда влекла ее. Когда-то, еще подростком, она оказалась в знаменитом Дуомо — флорентийском соборе, купол которого изнутри расписан фресками, изображающими грешников в аду. Там, в святом месте, в церкви, куда не разрешалось заходить в шортах или платьях без рукавов, пребывали обнаженные люди — грешники, — которым прижимали раскаленную кочергу к самым чувствительным местам. У всех на виду. На радость туристам. Большинство из сверстников Барби в ужасе закрывали глаза. Но иные, и она в их числе, не могли отвернуться. Мучения, отражавшиеся на лицах грешников, притягивали ее, захватывали, вызывали дрожь во всем теле.
Развязав наконец Дуга Уэйтса, Кен бросил ему напоследок: «Если хоть слово кому-нибудь скажешь, мы снова увидимся, и тебя эта встреча не порадует».
Два ближайших дня Дуг Уэйтс вообще не открывал рта. А на третий его увезли из лагеря. С тех пор ни Кен, ни Барби больше ничего о нем не слышали.
Они продолжали работать инструкторами, время от времени, в случае необходимости, прибегая к дисциплинарным мерам. Так, пришлось разобраться с одним молодым негодником — неисправимым забиякой, который буквально всех преследовал. Потом возник коллега-инструктор, тайно проносивший в лагерь алкогольные напитки и распивавший их в компании подростков. Обоих препроводили в то же самое место в лесу.
Однажды Кен и Барби совершили то, что кто-то мог счесть ошибкой. Они подвергли пытке одного юного негодяя за то, что он проник в палатку к девочкам и осквернил своими фекалиями чье-то нижнее белье. Только тогда они не знали, что отец юного негодяя — влиятельный нью-йоркский мафиози. И когда ему стало известно о случившемся — сына мучили до тех пор, пока он во всем не признался, — он послал в лагерь двух своих людей разобраться с Кеном и Барби. Но те предвидели нечто подобное. Гостей ждала достойная встреча. Одного Кен задушил голыми руками. Другого отвели в лес, где с ним поработала Барби. На сей раз она действовала с особой педантичностью. В конце концов они все же оставили того человека в живых, хотя, возможно, милосерднее было этого не делать.
Когда агрессору-мафиози-папе стало известно о случившемся, он по достоинству оценил действия противников, а возможно, и испугался. Не посылая новых людей, он предложил Кену и Барби мир и работу. Те согласились. Все ясно: плохие ребята делают больно другим плохим ребятам. Это их вполне устраивало, более того, в этом они увидели свое предназначение. По окончании лагерных занятий они распрощались со своими семьями, объявив родным и близким, что становятся бродячими миссионерами, что в известной степени соответствовало действительности.
Зазвонил сотовый. Кен включил связь:
— Добрый день, мистер Голдберг!
Дождавшись конца разговора, Барби осведомилась:
— У нас новое задание?
— Да.
— Говори.
— Адвокат по имени Гарри Саттон. Он представляет интересы шлюх.
Барби понимающе кивнула.
Оба опустились на колени рядом с Тони. Та разрыдалась в голос.
— А ну-ка замолчи! — резко бросил Кен. — Дурную ты жизнь ведешь.
Тони продолжала плакать.
— Мы дадим тебе шанс, — лучезарно улыбнулась Барби. Порывшись в сумочке, она вытащила клочок бумаги. — Вот это автобусный билет из Атлантик-Сити.
— Воспользуешься им? — спросил Кен.
Тони энергично закивала.
— Увидев нас, — сказала Барби, — ты подумала, что мы — ангелы, посланные на землю спасти тебя. Ведь так?
— Возможно, — добавил Кен, — ты не ошиблась.
Меган собиралась сразу же ехать домой.
И это было разумное намерение. Свой долг она — насколько могла — выполнила. Пора было возвращаться в свою уютную скорлупу.
Тем не менее направилась она не домой, а в «Ла Крем».
Там она села за стойку бара, того, что расположен в дальнем темном углу. Обслуживала гостей ее давняя приятельница Лорен. При появлении Меган Лорен осведомилась:
— По-видимому, я должна удивиться?
— Да нет, наверное.
— В таком случае что тебе налить?
Меган указала на бутылки за спиной Лорен:
— «Серого гуся» со льдом и четырьмя дольками лимона.
— А может, лучше, — усмехнулась Лорен, — «Брэнд Икс» с содовой, из бутылки «Серого гуся»?
— Давай так.
Подобно большинству взрослых, Меган стала просматривать пропущенные звонки и сообщения, и одно пришлось как раз кстати. Не зря она сказала Дейву, что задерживается, дома будет поздно, не сомневаясь, что по тону он ни о чем не догадается и лишними вопросами донимать не станет.
Меган сделала глоток и рассказала Лорен о встрече с Брумом.
— Помнишь его?
— Кого, Брума? — переспросила Лорен. — Естественно. Мы и сейчас пересекаемся время от времени. Неплохой малый. Как-то — когда же это было? — лет девять-десять назад я переспала с ним разок.
— Смеешься?
— Все ценят мою душевную щедрость. — Лорен протерла стакан старой тряпкой и одарила Меган улыбкой. — И знаешь, он мне понравился.
— Тебе все нравятся.
Душевная щедрость.
Не говоря уж о телесной.
— Нельзя, — раскинула руки Лорен, — чтобы такое богатство даром пропадало.
— Что правда, то правда.
— Ладно, — заговорила, растягивая слова, Лорен, — ты сообщила Бруму, что мне показалось, будто я видела Стюарта Грина?
— Нет.
— Почему?
— Не была уверена, что тебе это понравится.
— А ведь это может быть важно.
— Вполне.
Лорен продолжала протирать все тот же бокал.
— Слушай, вполне вероятно, это был кто-то другой, не Стюарт Грин.
Меган промолчала.
— То есть я хочу сказать, просто похож. Ведь ты говорила, что видела его мертвым, так?
— Во всяком случае, мне так показалось.
— Но если ты видела его мертвым, как я могла увидеть его живым? — Лорен покачала головой. — Господи, неужели я это сказала? Нет, мне точно надо выпить. В общем, куда ни кинь, видно, я все же ошиблась.
— Хороша ошибка, — усмехнулась Меган.
— Ладно, проехали. — Лорен отставила бокал. — Знаешь что? Давай предположим все же, что тот, кого я видела, — действительно Стюарт Грин.
— Давай.
— Где он пропадал целых семнадцать лет? Что делал?
— А главное, — вставила Меган, — зачем вернулся?
— Вот именно, — согласилась Лорен.
— Может, все же следует сказать Бруму?
Лорен на минуту задумалась.
— Может быть.
— То есть если он вернулся…
— Да-да, скажи ему. — Лорен отбросила тряпку. — Только не говори, от кого узнала.
— Ты останешься в стороне.
— Да, именно там мне и хотелось бы быть.
— Несмотря на всю твою душевную щедрость.
Лорен вновь принялась протирать бокал, пожалуй, слишком тщательно.
Лорен вновь принялась протирать бокал, пожалуй, слишком тщательно.
— Домой поеду, — пожала плечами Меган.
— Что, вот прямо так возьмешь и поедешь?
— Ну, если Стюарт Грин действительно вернулся… — Сама мысль об этом заставила ее содрогнуться.
— …тогда тебе грозит серьезная опасность, — договорила за нее Лорен.
— Верно.
Лорен перегнулась через стойку. Духи ее отдавали жасмином.
— Брум спрашивал, зачем ты появилась?
— Да.
— И ты ему принялась лапшу на уши вешать, будто до правды решила докопаться, и все такое?
— Почему это лапшу на уши?
— А что же еще? Тебя семнадцать лет видно не было. А тут вдруг на поиски правды отправилась.
— Слушай, не тебе говорить. Разве не ты меня нашла?
— Это совсем другое дело. — Голос Лорен смягчился. — Ты ведь сама призналась, что заходила сюда.
— Только однажды.
— Хорошо, пусть однажды. Зачем?
К стойке подошел и сделал заказ один постоянный посетитель. Лорен налила ему выпить и одарила соблазнительной улыбкой. Тот рассмеялся, взял бокал и вернулся за столик.
— Лорен!
— Да, малыш?
— Скажи мне, как стать счастливой?
— О, это совсем просто. Смени гардины на окнах. Ты даже не представляешь, к чему это может привести.
Меган недоверчиво посмотрела на нее.
— Слушай, проблем у меня не меньше, чем у всех остальных. Просто я научилась спокойно ко всему относиться. Понимаешь? Мы воюем за свободу, а потом как этой свободой распоряжаемся? Связываем себя и попадаем в зависимость от всяких вещей, долгов, да и от людей тоже. Если я кажусь счастливой, так это потому, что делаю то, что мне хочется и когда хочется.
Меган допила бокал и знаком попросила повторить.
— Я действительно счастлива, — объявила она. — Просто дергаюсь иногда.
— Так это естественно, кто не дергается? У тебя ведь есть дети, верно?
— И еще какие! — Меган почувствовала, как, несмотря ни на что, ей становится лучше.
— Ну вот. Это же здорово, хотя и не для меня.
Меган посмотрела на бокал, любуясь коричневатым оттенком напитка.
— Знаешь, что высасывает все соки у матери?
— Подгузники?
— И это тоже. Но только на первых порах. А я про то, что сейчас происходит. Сейчас, когда они подросли и стали более или менее настоящими человеческими существами.
— И что же?
— То, что живешь ради их улыбки.
Продолжения не последовало, и, помолчав, Лорен спросила:
— А подробнее нельзя?
— Когда у них что-то получается — ну, допустим, Келли гол в игре забьет, — тогда они улыбаются, и ты сама вся расцветаешь. Тебе становится так хорошо, просто невероятно хорошо. Но потом, понимаешь, когда у них…
— Ты становишься несчастна.
— Ну, не так просто, но в принципе — да. И вот с этим я никак не могу примириться. Мое счастье зависит исключительно от их улыбок. А я ведь не из тех мамаш, кто живет только детьми. Конечно, мне хочется, чтобы они были счастливы. Но я привыкла к тому, что у меня есть собственные чувства. И вот, став матерью, я попала в зависимость от их улыбок. И они тоже понимают это.
— Интересно, — заметила Лорен. — Знаешь, как это называется?
— Как?
— Злоупотреблением родственными отношениями. По этой части мой бывший был мастер. Живешь, чтобы ублажить близких. А они этим пользуются.
— Ну, это ты уж слишком.
— Может быть. — Лорен явно была не согласна со своей давней приятельницей, но спорить у нее не было никакого настроения. — Однако ты так и не сказала, что заставило тебя вернуться сюда. То есть я хочу сказать, еще до того, как я тебя нашла.
Ответ был прост: Меган скучала по клубу. Это она и собиралась сказать, но Лорен вдруг отвернулась и посмотрела направо. Меган проследила за ее взглядом и нахмурилась.
— Столик Рэя, — констатировала она.
— Он самый.
Сейчас там никого не оказалось, но это был его столик — Рэй всегда сидел в этом углу. Господи, до чего же Меган была влюблена в него когда-то! За минувшие долгие годы она превратила в своей памяти их отношения в нечто вроде фантазии — стремительный безрассудный курортный роман, не способный выдержать беспощадной действительности. Но сейчас, на какой-то неуловимый миг, она вспомнила устремленный на нее пронзительный взгляд Рэя, жар его поцелуев, тесные объятия, когда буквально с ума сходишь от охватившей тебя страсти.
— Любовь — дело тонкое, — улыбнулась Лорен.
— Угу. Как он, не знаешь?
— А тебе это действительно интересно? — Улыбка исчезла с лица Лорен.
— Ты же сама открыла эту дверь.
— Нет, малыш, не я. Ты. А я просто стараюсь помочь тебе закрыть ее.
Так оно и было.
— Ну так и помоги. У него все благополучно?
Лорен вновь принялась протирать бокал.
— Лорен, ты слышишь меня?
— Какое-то время — то есть какое-то время после твоего исчезновения — он приходил сюда каждый вечер. Садился за свой столик и пил. А днем кружил у твоего дома. Так продолжалось, ну, я точно не помню, месяца два. А может, и целый год. Он просто ждал твоего возвращения.
Меган промолчала.
— Худо ему было. А потом он перестал приходить сюда. И вообще уехал из Атлантик-Сити. По-моему, в Калифорнию подался. Кажется, там тоже пил первое время. В конце концов вернулся.
Меган по-прежнему слушала молча, не задавая вопросов. Да, поступила она с Рэем не лучшим образом. Молодая была, может, глупая, однако, если подумать, разве существовал для нее другой выход? Меган почувствовала на себе взгляд Лорен. Прямо она ничего не спрашивала, но Меган прочитала вопрос в ее глазах: «Почему ты хотя бы не предупредила его?» Она отвернулась, чтобы скрыть ответ, который можно было прочитать на сей раз в ее глазах: «Потому что не была уверена, что это не он убил».
Теперь-то все сдвинулось. Может, Стюарт Грин вовсе не умер. А если он не умер…
На лице Лорен появилось какое-то странное выражение.
— Что такое? — вскинулась Меган.
— Ничего.
— Хорошо, ну и где Рэй сейчас?
— Да где-то здесь, наверное.
— Наверное? Не валяй дурака, Лорен. Просто скажи, чем он сейчас занят. По-прежнему фотографирует?
— Можно и так сказать, — поморщилась Лорен.
— Что значит «можно и так сказать»? Минуту, минуту. О Господи, он что, порнухой занялся?
— Нет, малыш, порнуха классом повыше того, что сейчас делает Рэй.
— И что же это такое? Хватит говорить загадками.
— Знаешь, дорогая, кто я такая, чтобы судить кого-то? Ты хочешь, чтобы я бросила камешек в твою тихую заводь? Что ж, изволь. — Лорен потянулась к ящику и вытащила продолговатую металлическую коробку. Меган с трудом подавила улыбку — ей вспомнилась волшебная картотека визиток знакомых Лорен.
— Все еще хранишь? — спросила Меган.
— Естественно. У меня все по порядку разложено, кто поближе, кто подальше. Так, минуту… Ага, вот она. — Лорен вынула визитку, перевернула ее, нацарапала что-то на обратной стороне и протянула Меган. Логотип походил на звезду с голливудской Аллеи славы, только в центре звезды помещалась фотокамера. Надпись гласила: «Работа со знаменитостями — папарацци внаем».
О Господи.
Меган перевернула карточку. Там было название: «Слабый сигнал. Бар и гриль».
— Что, Рэй теперь там обретается?
— Не он — Фестер.
— А кто это?
— Тип, на которого работает Рэй. Когда-то он был вышибалой в соседнем клубе. Не помнишь его?
— А что — должна?
— Да нет в общем-то. Так или иначе, я знаю Фестера много лет. Помню его еще под прозвищем Круглолицый Бабник. Вот оно — преимущество возраста. Для всех хороша. Для круглолицых бабников — достаточно в теле. Для любителей охоты на пум и порносайта «мамочек» — достаточно в годах. На любой вкус.
Меган продолжала сосредоточенно изучать визитку.
— Хочешь совет? — спросила Лорен.
— Вернуться домой и поменять гардины?
— Ну да, примерно так.
Глава 12
Брум въехал на дорожку, ведущую к кирпичному, с алюминиевой крышей коттеджу, поставил машину перед расположенным прямо под окнами спальни гаражом на две машины и двинулся вверх по бетонным ступеням. К перилам, загораживая вход в дом, был прислонен трехколесный велосипед. В этом совершенно обыкновенном, ну просто стандартном доме жила с мужем Шоном, занятым в рекламном бизнесе, офицер полиции Атлантик-Сити Эрин Андерсон, единственная женщина, которую Брум никогда не разлюбит.
Всякий раз, оказываясь здесь, он не мог не думать: «А ведь это мог быть я». Отсюда следует как будто, что Бруму должно было постоянно не хватать этой женщины. Так оно и было, но только отчасти. Ибо самым непосредственным и самым сильным его чувством было облегчение: какое счастье, какая невероятная удача, что удалось ускользнуть от судьбы. Но с другой стороны, стоило ему посмотреть на Эрин, как это чувство мгновенно рассеивалось.