— Знаешь, папа, мне ведь хотят делать операцию! — сообщила Катюха с сияющими глазами.
— Вот как? — поднял я брови. Меня удивила реакция дочери — она совершенно не выглядела испуганной или подавленной. — И что же ты… рада этому?
— Конечно! — возбужденно воскликнула Катюха. — Врач сказал, что после операции я буду со-вер-шен-но здорова!
— Ну что ж, это замечательная новость, — осторожно произнес я, не зная еще, радоваться мне или тревожиться такому обстоятельству.
В этот момент открылась палатная дверь, и я увидел совсем молодую женщину. Вначале я подумал, что это медсестра пришла делать какие-то уколы, но женщина с улыбкой произнесла:
— Вечерний обход! Ну что, девочки, у кого какие жалобы есть?
— Никаких! — хором ответили девчонки.
— Ну, я все-таки вас посмотрю, — сказала женщина, проходя в палату.
Она методично осмотрела каждую, после чего подошла к постели Катюхи.
Я встал и отошел в сторону.
— Скоро ухожу, — пообещал я, поймав брошенный в мою сторону взгляд. — Просто не мог раньше прийти — работа такая.
— Понимаю, — кивнула та. — У меня тоже работа почти круглосуточная!
Женщина присела на край кровати и принялась осматривать Катюху, попутно расспрашивая, как она себя чувствует. Дочь же вдруг принялась с возбуждением рассказывать, что ее папа служит в полиции и занимается тем, что «ловит самых главных злодеев!» Я в смущении отвел глаза. Женщина улыбнулась и потрепала Катюху по щеке.
— Теперь я понимаю, в кого ты такая смелая девочка! — сказала она, поднимаясь.
— Вы лечащий врач Кати? — решился я обратиться к ней.
— Да… Не совсем, — запнувшись, сказала та и добавила: — Меня зовут Наталия Константиновна.
Это длинное Наталия Константиновна совершенно не подходило ей. Она была слишком молода для такого имени-отчества. Ее можно было принять за студентку Наташу…
Словно почувствовав мои мысли, женщина произнесла:
— Я помощник лечащего врача. Я еще прохожу интернатуру…
— Понятно. Можно мне поговорить с вами? Уделите мне минутку?
— Да, конечно, — с готовностью закивала Наталия Константиновна, и я подумал, что она еще не успела набраться высокомерия, так свойственного многим врачам, много лет работающим в медицине. Они, как правило, обожают держаться напыщенно и всем своим видом давать понять, как сильно заняты.
Я попрощался с Катюхой, похвалив ее за то, что держится молодцом, пожелал и дальше вести себя так же и пообещал прийти сразу, как только удастся выкроить свободный часик.
— Подполковник Герасимов опять тебя грузит? — с сочувствием спросила дочь — ей было известно о такой особенности моего досточтимого шефа.
— Да, солнце, — признался я. — Даже в субботу и воскресенье!
Наталия Константиновна стояла в коридоре. Мы отошли к окну, и я спросил, точно ли, что Катюхе будет сделана операция.
— Еще не совсем, — покачала она головой. — Для начала нужно провести полное обследование, сделать компьютерную томографию, а у нас как назло томограф опять сломался… Придется немного подождать…
Она говорила это извиняющимся тоном, словно в поломке томографа была лично ее вина, и это тоже удивило меня. Несмотря на неопытность этой девушки, я подумал, что Катюхе повезло, что именно она помогает лечащему врачу: Наталия Константиновна явно была доброй и не успела утратить сочувствия к своим пациентам. Даже жаль, если эта девушка очерствеет со временем…
«А ты сам не очерствел со временем на своей работе? — спросил вдруг меня внутренний голос. — Или переживаешь каждое горе как свое собственное?»
И вынужден был признать, что, несмотря на то что отношусь к пострадавшим с сочувствием и пониманием, все же воспринимаю чужую беду уже не так остро, как в первые годы службы в милиции. За это время мне довелось повидать и раскрыть немало преступлений, в том числе и убийств. И понял, что невозможно абсолютно каждую боль пропускать через себя. Иначе можно сойти с ума. Вспомнил, что и раньше думал о том, что моя профессия в этом смысле сродни профессии врача. Теперь я почувствовал это особенно отчетливо.
Вспомнил я и о сегодняшней моей визитерше, Надежде Алексеевне Скоробогатовой, у которой пропал муж. Сочувствовал ли я ей? Несомненно. Хотел ли, чтобы ее муж нашелся? Безусловно. Но потерял бы сон, если бы узнал, что его нет в живых? Вряд ли… Пожалел бы по-человечески, конечно, постарался бы утешить, как мог, но и все на этом.
— Но вы не волнуйтесь! — продолжала тем временем Наталия Константиновна. — Катюше очень повезло! Операцию берется делать лично заведующая отделением, Маргарита Федоровна! Это очень опытный хирург, поверьте! А может быть, обойдется и без операции!
— А вы считаете, как было бы лучше? — неожиданно спросил я — почему-то интуитивно чувствовал, что эта женщина не станет мне врать.
Ее серые глаза слегка расширились, она покачала головой и медленно проговорила:
— Не знаю…
— То есть существует опасность неблагополучного исхода? — прямо спросил я.
— Такая опасность существует всегда. Но если провести полное обследование, хорошо сделать операцию и потом правильно вести ребенка весь реабилитационный период, все будет хорошо! — твердо сказала она, серьезно глядя мне в глаза.
— Что ж, вы меня обнадежили, — улыбнулся я. — Спасибо!
И, попрощавшись, направился к выходу. Приехав домой, я сразу почувствовал, как проголодался за день. Толком пообедать мне так и не удалось, только возвращаясь из «Диониса» я перехватил бутерброд с сыром, которым со мной не очень охотно поделился эксперт Михаил Черновицкий.
Едва я налил в кастрюлю воды и поставил на плиту, чтобы сварить себе пельмени, как зазвонил сотовый. Звонила Ольга.
— Ты все-таки навестил дочь. Что ж, лучше поздно, чем никогда, — начала она без приветствия. Но хоть и без наездов, и на том спасибо.
— Угу, — неопределенно пробурчал я, бросая в кастрюлю щепотку соли. — Это все, что ты хотела мне сказать?
— Нет, не все! — в голосе Ольги зазвучали деловые нотки. — Ты в курсе, что Катю будут оперировать?
— Еще неизвестно, будут ли, — уточнил я.
— Будут! — категорично сказала Ольга. — Вопрос уже решен.
— Откуда такая уверенность? Я сегодня разговаривал с лечащим врачом, и она сказала, что…
— Ты всегда разговариваешь не с теми людьми, с кем нужно! — перебила меня Ольга. — У тебя совершенно не развита практичность и деловая логика!
— Увы, — констатировал я.
— В общем, я беседовала с заведующей, — подчеркнула Ольга. — Она лично берется делать операцию. Но, как ты понимаешь, не безвозмездно…
— Что? — последнее замечание Ольги было для меня новостью. — А, ну да, операция же плановая, значит, нужно оплатить… Но ведь это же не слишком крупная сумма? Тысяч десять, как я понимаю?
Ответом мне послужил саркастический смех жены.
— Ты не устаешь меня удивлять! Какие десять тысяч? Пятьдесят!
— Что? — удивился я, механически запуская в кипяток пельмени.
— Пятьдесят! — повторила Ольга. — И это не считая услуг анестезиолога.
Тут я уже отреагировал более эмоционально:
— А почему анестезиологу? Наркоз же должен входить в общую стоимость и оплачиваться в кассу, как я понимаю?
— Слушай, Синицын, ты как будто вчера родился, честное слово! — с издевкой прозвучал Ольгин голос. — Я вообще не понимаю — как ты с таким мировоззрением в полиции-то работаешь? Эти деньги пойдут не в кассу, а лично врачам! Лично, понимаешь?
Разумеется, я тут же все понял. Действительно, проклятое интеллигентское воспитание и образование и менталитет юриста сделали свое дело: я всегда в первую очередь думаю о том, что все должно быть по закону. И всем своим нутром ненавижу все эти обходные пути. Я категорически против всех этих конвертов и сований «благодарностей» в карман. И если символическую коробку конфет и бутылку коньяка, подаренные ПОСЛЕ того, как дело сделано, еще приемлю, то от подобного откровенного вымогательства меня просто наизнанку выворачивает.
Разумеется, я родился не вчера. И прекрасно помню, что родился в России, где подобные вещи — обычное явление. Конечно, я наслышан о том, что в медицине процветают поборы, да и не только в медицине. В системе образования, к примеру. Почему-то у нас привыкли считать, что врачи и учителя — самые низкооплачиваемые профессии. Однако при этом не учитывается, что есть люди, которые получают и того меньше. Воспитатели, к примеру, или уборщицы. Библиотекари, музейные работники… Да вся бюджетная сфера! И не только бюджетники. Я как-то разговаривал с девушкой, проходившей свидетельницей по делу об ограблении, так вот она работает кассиром в магазине. И зарплата ее составляет восемь тысяч рублей в месяц. Для нашего региона это совсем немного.
А разве труд представителей других профессий менее важен? Однако врачи и учителя почему-то решили для себя, что раз они такие бедные-несчастные и о них государство не заботится, то они имеют полное право заботиться о себе сами. Просто, по сути, вымогая деньги из пациентов и учеников. А разве кому-то придет в голову дать взятку библиотекарю, уборщице или какому-нибудь корректору, работающему в рядовой газете?
А разве труд представителей других профессий менее важен? Однако врачи и учителя почему-то решили для себя, что раз они такие бедные-несчастные и о них государство не заботится, то они имеют полное право заботиться о себе сами. Просто, по сути, вымогая деньги из пациентов и учеников. А разве кому-то придет в голову дать взятку библиотекарю, уборщице или какому-нибудь корректору, работающему в рядовой газете?
Конечно, все это было мне известно, просто не приходило в голову, что это когда-нибудь коснется меня лично. Или моих близких. Но теперь вот коснулось.
Ольга, выслушав мои эмоциональные доводы, отреагировала в своем стиле:
— Ой, Синицын, замолчи со своими бреднями! Как с луны свалился, ей-богу! О дочери нужно думать, а не о светлом будущем России! Тебе вообще переквалифицироваться надо из ментов в священники! Будешь в церкви свои проповеди толкать!
— Короче! — Я уже начал злиться. — Ты что от меня хочешь? Пятьдесят тысяч я тебе все равно не дам! И не потому, что мне негде их взять! И уж тем более не потому, что мне наплевать на собственную дочь, как тебе хочется думать! А просто я категорически — слышишь? — категорически против того, чтобы потакать коррупции!
— Иного я от тебя и не ждала, — с каким-то удовлетворением констатировала Ольга, и я невольно насторожился — чего она все-таки хочет? — Что ж, могу тебя обрадовать: тебе ничего не придется платить. Все расходы берем на себя мы с Эдиком. Он куда более ответственный человек, чем ты!
Я снова заставил себя сдержаться. За время разлуки с Ольгой я уже научился абстрагироваться от ее язвительных, зачастую низких и откровенно глупых упреков и подколов. С удивлением я стал обнаруживать, что они мне уже довольно безразличны. Не слишком понятно, правда, чего она так бесится? Ведь я никогда не обижал ее. Откуда такая злоба и ненависть? Явно необоснованные…
Но хорошее знание психологии подсказывало мне ответ: Ольга злилась не на меня. Все это недовольство проистекало из ее нынешней жизни. Видимо, она была не такой сладкой и гладкой, как хотелось бы. И по собственным наблюдениям, и по словам Катюхи я знал, что превозносимый ею до небес Эдик вовсе не трепетно относится к моей жене… А она все же за годы жизни со мной привыкла к иному обращению. И осознание того, что Ольга в душе несчастна, помогало мне не злиться на нее в ответ, а просто жалеть.
— Послушай, Оля… — я заговорил серьезно, игнорируя Ольгину желчь. — Я понимаю, что тебе нравится меня унижать, но сейчас я хочу поговорить с тобой как с матерью Кати. Ты вообще уверена, что эта операция необходима? Ведь еще даже обследование не закончено! Вопрос-то серьезный, ты не можешь этого не понимать!
Ольга думала недолго. Но то, что она сказала, заставило меня забыть обо всех тонкостях психологии и этических экивоках.
— Я все решила! — произнесла она. — И хочу тебе сказать вот что. Мы оплачиваем операцию Кати и постреабилитационный период. Тебя эти проблемы не коснутся вообще. Но ты после этого напишешь официальный отказ от дочери. Думаю, что это будет справедливо.
Я не поверил своим ушам. Слава богу, что разговор происходил по телефону, и Ольги не было рядом, иначе я просто, скорее всего, не совладал бы с собой.
— Что ты сказала? — не узнавая собственного голоса, произнес я каким-то свистящим шепотом, непроизвольно сжимая трубку.
Видимо, Ольга почувствовала, что задела меня сильнее, чем рассчитывала. Я редко выхожу из себя, но если уж такое случается, то тому, кто довел меня до такого состояния, не позавидуешь. Ольга это знала, посему моментально сменила пластинку и быстренько произнесла:
— Ну, мы еще обсудим это, я тебе перезвоню.
После чего отключила связь. Я еще несколько секунд сжимал трубку в руке, после чего с размаху шарахнул ею о стену. Телефон жалобно пискнул, отлетела крышка, на пол посыпались аккумулятор и сим-карта… Я присел на стул, пытаясь унять дрожь в руках. Потом взял с подоконника пачку сигарет и закурил. Вообще, я курю лишь в крайних случаях, но сейчас настал как раз такой момент.
После нескольких затяжек я почувствовал, что постепенно прихожу в норму. Поднялся, собрал рассыпавшиеся детали, аккуратно вернул их на место в трубку. Проверил — работает. Потом перевел взгляд на плиту и выключил. Доставая расплывшиеся, переваренные пельмени, ощущал, как в висках стучат маленькие молоточки. Сильнее оскорбить Ольга меня не могла…
И уже поздно ночью, засыпая на своем диване, я и сквозь дремоту слышал ее жестокие слова, произнесенные холодным, абсолютно чужим голосом…
* * *Выехав по трассе за десять километров от города, машина повернула направо в густую дубраву. Прошелеств шинами, она вскоре подъехала к берегу красивого озера и уперлась в высокие металлические ворота. Через несколько секунд ворота, повинуясь воле охранника, сидевшего в будке, распахнулись. Охраннику отлично был знаком номер подъехавшего джипа, на переднем сиденье которого сидел Виктор Иннокентьевич Новожилов.
За воротами расположилось несколько коттеджей, а еще чуть дальше стояло причудливое двухэтажное здание с выступом в виде ротонды. Это и была база отдыха «Лагуна», которую уже несколько лет как облюбовали городские чиновники. Сюда приезжали отдохнуть, отвлечься от суетных городских дел, здесь проводились серьезные переговоры и решались различные вопросы. Территория была закрытой, и никто из посторонних сюда не мог попасть в принципе.
И Виктор Иннокентьевич Новожилов, и министр здравоохранения были здесь довольно частыми гостями. Конечно, эти два человека были птицами разного полета, но все же прямое отношение обоих к медицине обеспечивало им совместные интересы, которые они и обсуждали преимущественно в «Лагуне», не боясь быть подслушанными.
Виктор Иннокентьевич выбрался из машины, машинально ширкнул ладонью по брючинам, слегка помявшимся за время пути, и, чуть нахмурившись, поднял голову. Погода к вечеру испортилась, от утреннего солнца не осталось и следа. Напротив, подул ветер и даже начал накрапывать дождь. Настроение Новожилова невольно снова стало падать. В самом деле, бывали и более подходящие деньки для отдыха в «Лагуне». Однако он отдавал себе отчет, что Андрейченко позвал его сюда сегодня не столько для отдыха, сколько для разговора о делах. О каких, он пока еще не знал.
Автомобиля Андрейченко Новожилов не заметил, следовательно, министр еще не подъехал.
Виктор Иннокентьевич прошел в холл, кивнул знакомой администраторше и направился по коридору направо. Именно там располагался номер, который был закреплен за ним. Едва успев присесть в кресло и закурить, Новожилов услышал, как зазвонил сотовый. Включив связь, Виктор Иннокентьевич услышал голос Андрейченко, который без обиняков заявил:
— Так, ну ты давай не рассиживайся, а подходи ко мне. Я в бассейне.
«Черт бы его побрал! — с раздражением сминая окурок в пепельнице, подумал Новожилов. — Вездесущее око у него, что ли?»
Стало понятно, что Андрейченко уже давно на базе. А то, что Новожилов не увидел его машины… Да мало ли что! Новая машина у министра, к примеру. Запросто может быть. Он вообще частенько их меняет.
Виктор Иннокентьевич вышел из номера, прошествовал в конец здания по коридору, где был устроен небольшой бассейн, вкупе с озером призванный оправдывать романтичное название базы отдыха.
Роман Валентинович Андрейченко, достаточно крупный мужчина лет пятидесяти пяти, лениво плавал в бассейне в одиночестве, шумно фыркая при этом. Заметив вошедшего Новожилова, министр подплыл к поручням и медленно, даже степенно, стал подниматься по лесенке, протягивая главврачу мокрую руку для приветствия. Другой рукой Андрейченко указал на угол помещения, где стоял столик с вазой, в которой аппетитно лежали виноград, апельсины, груши, а также стояли закупоренная бутылка коньяка и две рюмки.
Андрейченко первым сел на стул, набросил на себя полотенце и, отдуваясь, кивком показал Новожилову, что именно ему нужно разлить этот коньяк. Виктор Иннокентьевич откупорил бутылку, разлил коньяк по рюмкам, Андрейченко поднял свою и со словами: «Ну, давай за здоровье!» — опрокинул ее. Новожилов последовал его примеру. Андрейченко отщипнул от виноградной кисти несколько ягод и отправил их в рот. Не став растягивать, он сам наполнил рюмки повторно, и они с Новожиловым выпили по второй.
— Хороший коньяк, — развалившись в кресле, прокомментировал министр здравоохранения. — Кстати, как здоровьичко-то, а?
— Вы уже спрашивали, Роман Валентинович.
— Ну, по телефону-то всего не скажешь, — заметил Андрейченко.
В это время к их столику подошла девушка в короткой форме, украшенной белым передничком, и поставила огромное блюдо, на котором лежали шампуры с горячими кусками мяса, перемежающегося с колечками лука и кружками помидоров.