– Прошу прощения. – Журналист прижал трубку к уху.
– Алло, господин Корсак? – раздался в трубке взволнованный голос реставратора.
– Он самый.
– Это Долгих вас беспокоит. Вы можете сейчас приехать?
– А что случилось?
– Не по телефону. Приезжайте, – я все покажу. И вот еще что. Я буду чрезвычайно благодарен, если Елизавета Андреевна приедет с вами.
– Это еще зачем?
– Она владелица картины.
– Будущая владелица, – поправил Корсак.
– Это не меняет дела. Когда вас ждать?
– Это будет зависеть от Елизаветы Андреевны, – сказал Глеб.
– Приезжайте, как только сможете!
– Хорошо. – Глеб, отключил связь и сунул телефон в карман брюк.
– Что? – поинтересовался Северин. – Труба зовет?
– Да, мне пора. Спасибо за бесплатную лекцию, Игорь Федорович.
– А кто тебе сказал, что она бесплатная? – насмешливо вскинул брови Северин.
– Вы правы. С меня бутылка… я забыл, что вы пьете?
– «Зеленую фею», – весело сказал профессор. – Как Ван Гог и Артюр Рембо.
– Значит, ждите нас с «феей». Но разопьем мы ее вместе, если не возражаете.
– Напротив, буду рад!
6
Долгоносика было не узнать. Грустное лицо сияло, как начищенная сковорода. Поглядывая на Корсака, он лукаво усмехался и потирал ладони с видом человека, посвященного в большую тайну, которую он больше не в силах хранить.
– Елизавета Андреевна, вы должны это видеть! – воскликнул Долгих, едва Глеб и Лиза вошли в прихожую. – Идемте же!
Не дав гостям раздеться, Долгоносик потащил их в комнату.
– У него такой вид, будто он нашел бриллианты, – шепнула Лиза на ухо Корсаку.
Реставратор усадил гостей в кресла, прямо напротив мольберта, на котором стояла картина ван Тильбоха. С тех пор как Глеб видел ее в последний раз, она нисколько не изменилась.
– Ну? И где ваши брильянты? – поинтересовался Корсак, вставляя в рот сигарету.
– Какие брильянты? – удивился реставратор.
– Это я так, к слову. – Глеб поднес к сигарете зажигалку, но Долгоносик властно взял его за запястье худыми, длинными пальцами.
– Пока вы у меня в доме, вам придется воздержаться от курения, – строго сказал он. – Это вредная привычка. К тому же это может повредить живописному слою картины.
– Как скажете. – Корсак убрал сигарету обратно в пачку.
– Итак, – снова заговорил Долгоносик, глядя на Лизу Фаворскую сияющими глазами. – Вы готовы узнать кое-что удивительное?
– Я вся внимание, – заверила его Лиза, складывая ладони на коленях, как примерная школьница.
Глеб посмотрел на мятую пачку сигарет и со вздохом запихал ее в карман рубашки.
– Надеюсь, оно того стоит, – пробормотал он.
Долгих бросил на Корсака сердитый взгляд, взял со стола рентгеновский снимок картины и протянул Лизе:
– Елизавета Андреевна, взгляните на этот снимок. Только внимательнее. Вы видите что-нибудь необычное?
Лиза внимательно вгляделась в снимок, затем перевела взгляд на стоящего на мольберте Тильбоха – и обратно на фотографию. Ее светлые бровки взлетели вверх. Она коротко присвистнула и проговорила:
– Вот это да!
– Разрешите взглянуть. – Корсак довольно бесцеремонно вынул снимок из пальцев девушки и подошел с ним к картине. Некоторое время он изучал снимок, сравнивая его с картиной, потом крякнул от удивления и произнес:
– Если не ошибаюсь, вы обнаружили следы позднейших дорисовок?
– И вы это говорите таким спокойным голосом?! – Долгоносик вырвал снимок из рук Глеба и снова передал его девушке. – Елизавета Андреевна, вы только посмотрите! – проговорил он дрожащим от возбуждения голосом. – Ну не чудо ли? Это же настоящая сенсация! Видите? Вот тут! Раньше на столе стояла свеча. Кто-то закрасил ее, а поверх нарисовал ключ.
Лиза легонько потерла пальцем призрачно-зеленоватый контур свечи на фотографии. Потом рассеянно посмотрела на палец, словно ожидая, что на нем останутся следы.
– Да. Действительно, похоже на свечу, – проговорила она.
– А теперь посмотрите вот сюда! – Долгоносик ткнул костлявым пальцем в снимок. – Раньше вот этой картины на стене не было!
– Что же было? – изумленно спросила Лиза.
– Голая стена. Просто стена!
– И все?
– И все, – кивнул реставратор.
– Честно говоря, я ничего не понимаю. Кто-то закрасил свечу, а на ее месте нарисовал ключ. Но этого ему показалось мало, и он нарисовал на стене еще одну картину. Кстати, что на ней?
– Монах-алхимик, – ответил вместо реставратора Глеб. – Предположительно, святой епископ Феофил, продавший душу дьяволу.
– Это настоящая сенсация! – прошептал Долгих. Его синие очки сползли на кончик носа. Не замечая этого, он блаженно зажмурил грустные глаза и с улыбкой произнес: – Представляю, что скажут мои друзья-реставраторы, когда я поделюсь с ними своей находкой!
– Ничего не скажут, – снова подал голос Корсак.
Долгих удивленно на него воззрился:
– Это еще почему?
– Потому что вы ничего им не расскажете, – так же спокойно ответил Глеб.
По бледным губам реставратора змейкой скользнула усмешка. Он поправил пальцем очки и сказал:
– Ошибаетесь, Корсак. Я не имею права скрывать эту тайну от общественности.
Корсак уставился на Долгоносика тяжелым взглядом. Тот слегка поежился и повернулся к Лизе.
– Елизавета Андреевна, – заговорил он, – урезоньте своего братца. Объясните ему, что мы не имеем права скрывать нашу находку.
Лиза посмотрела на Корсака, затем перевела взгляд на Долгоносика и твердо произнесла:
– Вы никому об этом не расскажете, Семен Иванович.
– Но позвольте…
– Я владелица картины, мне и решать. И я уже сообщила вам о своем решении.
– Но, Елизавета Андреевна… – растерянно забормотал Долгих. – Вы должны… В конце концов, вы обязаны…
В глазах реставратора читалось отчаяние. Сенсация, а вместе с ней и дивиденды, которые она сулила, ускользали, и он ничего не мог с этим поделать.
– Хорошо, – выговорил Долгих сдавленным голосом. – Видимо, у вас есть резон замалчивать это открытие. И, раз уж вам так угодно, я… я тоже буду о нем молчать.
– Вот и славно, – кивнула Лиза. Она снова сверила рентгеновский снимок с картиной и спросила: – Слушайте, а что означает эта надпись на срезе книги? Ultimam cogita!
– Думай о последнем, – сказал Глеб.
– Думай о последнем? И зачем она здесь?
– По всей вероятности, это девиз Тильбоха, – сказал Корсак. – Фламандцы часто украшали портреты девизами того, кто на них изображен.
– «Думай о последнем»… – задумчиво повторила Лиза. – Это что-то вроде «мементо мори»? Как грустно.
Долгоносик угрюмо посмотрел на Корсака.
– Я смотрю, вы неплохо разбираетесь в искусстве, – проговорил он.
– Разбирался когда-то.
– Что ж, в таком случае вы, вероятно, сможете объяснить, каким образом епископ Феофил и этот ключ попали на картину?
Глеб посмотрел на доску и сказал:
– Пожалуй, могу попробовать. Только для начала нужно определить, к какому времени относятся правки. Может, их сделал сам Тильбох? – Корсак перевел взгляд на реставратора и прищурился. – Семен Иванович, Лиза говорила, что у вас есть лампа Вуда?
В угасших было глазах Долгоносика вновь зажглось подобие интереса.
– Лампа есть, – сказал он.
Корсак развел руками:
– Ну так действуйте.
– Прямо сейчас? – неуверенно проговорил Долгих и посмотрел на Лизу.
– А зачем ждать? – ответила она.
Улыбка девушки воодушевила реставратора.
– Да-да, вы правы! – пробормотал он, встал с кресла и вышел из комнаты. Через минуту Долгих вернулся, неся в руках лампу, укрепленную на треножнике. Он поставил треножник на пол и придвинул к Тильбоху. Глеб, который до сих пор никогда не видел лампу Вуда, следил за действиями реставратора с нескрываемым интересом.
– Выключите свет и задерните штору! – скомандовал Долгих.
Глеб выполнил указание. Комната погрузилась в густой полумрак. Ультрафиолетовые лучи упали на поверхность доски.
– Удивительно! – восхищенно проговорил Долгих. – Видите? Имитация картины на стене и изображение ключа совсем черные!
– И что это значит? – спросил Корсак.
– Свет лампы вызывает флуоресцентное свечение старинных красок и лаков, – ответила Лиза. – Более поздние подправки остаются темными.
– Это значит…
– Это значит, что епископ Феофил, продавший душу дьяволу, и ключ, лежащий на столе, появились на картине гораздо позднее, – объяснил реставратор. – Я бы сказал, что этим дорисовкам чуть больше ста лет. Можете раздвинуть шторы и включить свет.
Троица вновь расселась вокруг журнального столика. Реставратор выглядел оживленным. Он протер салфеткой круглые очки с синими стеклами и водрузил их на длинный нос.
– Елизавета Андреевна, должен вам сказать, что я поражен. И как человек, и как профессионал. Не каждый день сталкиваешься со столь искусной фальсификацией.
– Понимаю ваш восторг, и все-таки… Что за варвар мог это сделать? – недоуменно проговорила Лиза, поглядывая на картину.
Долгоносик улыбнулся:
– Вероятно, он был очень тщеславен и хотел оставить след в истории искусства. Хотя бы и таким способом.
– Да, но посмотрите, как он прорисовал детали. Монах, реторты и это желтое облако… Это же просто шедевр!
Долгоносик пожал сутулыми плечами:
– Значит, фальсификатор был не лишен определенного таланта. Непонятно только, почему он выбрал столь жуткий сюжет, как продажа души дьяволу? И зачем закрасил свечу? И что за ключ нарисовал на ее месте?
– Все это неспроста, – задумчиво сказал Корсак, доставая из кармана сигареты. – Он явно подражал фламандцам, а эти ребята ничего не изображали зря. Ключ и картина – символы.
– Или… подсказки, – тихо сказала Лиза.
– Какие? – не понял реставратор.
Лиза пожала плечами:
– К разгадке какой-нибудь тайны. Вы, Семен Иванович, забыли три самых главных вопроса.
– Вы о чем? – продолжал недоумевать Долгих.
– Первый вопрос: какую дверь можно открыть этим ключом? Второй: что за ней скрывается? И третий, самый главный: кто сделал поправки?
Корсак щелкнул зажигалкой. Долгоносик посмотрел в его сторону и простонал:
– Я же просил…
– Извините, запамятовал. – Глеб жадно затянулся и потушил сигарету.
– Что за человек, – пробурчал Долгих, демонстративно зажимая нос платком.
Лиза глянула на него с легкой усмешкой, затем обратилась к Корсаку:
– Вы знаете, кому принадлежала картина сто с лишним лет назад?
Глеб кивнул:
– Московскому парфюмеру Генриху Брокару. У него была большая фабрика на Мытной. Знатный был господин. Снабжал мылом, духами и одеколоном пол-России.
– И что с его фабрикой случилось потом?
– То же, что и с остальными, – ответил Корсак. – Национализация. Впрочем, ничто не исчезает бесследно. Фабрика действует и поныне, только называется она «Новая заря».
– Откуда вы знаете?
– Я журналист, – просто ответил Корсак. – Знать все и обо всем – моя профессия.
– Про Брокара вам любой москвич расскажет, – угрюмо заметил Долгих. – И, кстати, если картина принадлежала ему, это многое объясняет.
– Что именно? – повернулась к нему Лиза.
Заполучив внимание девушки, реставратор вновь воспрял духом:
– Как известно, Брокар переписывал картины, которые ему принадлежали. Однажды он закрасил некую кошку, потому что, по его мнению, она портила композицию картины.
– С ума сойти! – снова покачала головой Лиза.
Долгих оживился еще больше.
– А однажды, – продолжил он, – Брокару показалось, что герцогиня, изображенная на портрете четырнадцатого века, слишком худосочна. И тогда он… Он… – Долгих вдруг замялся.
– Что? – спросила Лиза. – Что он сделал?
– Он…
– Семен Иванович хотел сказать, что Брокар увеличил герцогине грудь, – с ироничной усмешкой проговорил Корсак.
Долгоносик смущенно закряхтел.
– Вот это да! – еще больше восхитилась Лиза. – Но как он решился? Ведь тут нужно… особое мужество.
Долгоносик пожал плечами:
– Чего только не взбредет в голову дикарю? – Выдав эту сентенцию, реставратор посмотрел на часы и сказал, как бы невзначай глянув на Корсака: – Однако уже поздно. На дворе почти что ночь. Глеб…
– Иванович, – подсказал Корсак.
– Глеб Иванович, у вас наверняка есть важные дела, которые необходимо сделать сегодня.
– Вовсе нет.
– А у меня есть.
– Вы нас выпроваживаете? – поинтересовалась Лиза.
Долгоносик сконфуженно покраснел и выдавил:
– Я не это имел в виду.
– Семен Иванович имел в виду, что хотел бы остаться с вами наедине, – сказал Корсак.
Реставратор метнул в журналиста полный яда взгляд и покраснел еще больше. Лиза улыбнулась:
– Глеб, не наговаривайте, пожалуйста, на Семена Ивановича. Ему очень приятна ваша компания. Правда, Семен Иванович?
Лоб реставратора заблестел от капелек пота.
– Конечно, – сдавленно выговорил он.
– Ну вот, что я говорила! Хотя нам с вами и в самом деле пора уходить. Час уже поздний.
Лиза поднялась с кресла. Долгих сделал неопределенный жест, словно хотел ухватить девушку за руку, да на полпути испугался.
– Елизавета Андреевна, вы можете остаться, – нахмурившись, произнес он.
– Зачем?
– Мы могли бы еще раз посмотреть на картину под лампой Вуда.
– Я бы рада, но Глеб Иванович забирает картину. Я права, Глеб Иванович?
– Истинно так, – заверил ее Корсак, тоже поднимаясь с кресла.
Долгоносик выглядел сконфуженным и растерянным.
– Ну что ж… Раз так…
Он тоже встал.
В прихожей, пока Лиза натягивала сапожки-казаки, реставратор взял Глеба под локоть и отвел его в сторону.
– Вы меня обманули, – прошептал он.
– О чем вы?
– Никакой вы не брат. Вы самозванец.
Корсак дернул уголком губ и холодно проговорил:
– Полегче на поворотах, приятель.
– Предупреждаю вас, если вы вздумаете ухлестывать за Елизаветой Андеевной, я… – Глаза реставратора злобно сверкнули. – Я ни перед чем не остановлюсь. Так и знайте.
– Хорошо, я запомню, – спокойно сказал Корсак.
– Эй, заговорщики! – окликнула их Лиза. – Долго мне еще томиться в ожидании?
– Так и знайте, – еще раз проговорил Долгоносик, выпуская локоть журналиста из тощих, бледных пальцев.
* * *Вечер выдался теплый. В воздухе пахло сухими листьями и влажной землей. Девушка подняла ворот джинсовой куртки и небрежным движением взяла журналиста под руку.
– В тщедушном теле этого господина бушуют поистине шекспировские страсти, – с усмешкой проговорил Корсак и затянулся сигаретой.
– Вы злой.
Прикурив от зажигалки Глеба, Лиза с любопытством спросила:
– Что он вам сказал?
– Когда?
– Там, в прихожей.
– Ну… Он сказал, что очень рад был со мной познакомиться. Просил не забывать и почаще заходить в гости.
Лиза легонько стукнула Глеба кулаком по плечу:
– Хватит дурачиться. Я вас серьезно спрашиваю.
– Ну если серьезно… Он сказал, что, если я буду к вам клеиться, он меня «зарэжэт». К счастью, мне это не грозит.
– Почему?
– Потому что мне и в голову не придет к вам кле… – Глеб осекся и покосился на Лизу.
Щеки девушки покраснели.
– Если вы думаете, что это комплимент, вы ошибаетесь, – холодно проговорила она, убирая руку.
– Я совсем не то имел в виду.
– Мне плевать, что вы имели в виду!
«Дурак. Самый настоящий дурак», – подумал Корсак и поморщился.
– Лиза, на самом деле вы очень обаятельная девушка. Лет десять назад я бы горы свернул, чтобы завоевать ваше внимание.
– Что же вам мешает сделать это сейчас? – прямо спросила Лиза.
– Я… – Глеб повернулся к ней.
Свет фонаря ярко осветил лицо девушки. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.
– Я уже слишком стар для таких игр, – пробормотал Корсак и отвел взгляд.
Губы девушки дрогнули.
– Хорошая отмазка, – насмешливо произнесла она. – Ладно, парниша, не волнуйтесь. Будем дружить семьями. – После секундного молчания она улыбнулась и добавила с напускной веселостью: – Ужином-то вы меня, по крайней мере, можете накормить? Или вы и на это не годитесь?
– Это запросто, – в тон девушке ответил Корсак.
– Ну тогда ноги в руки – и вперед!
7
В баре «Пьяная креветка» стоял страшный гам. Народу – не протолкнуться. Глеб и Лиза кое-как пробрались к барной стойке.
– И в это заведение вы постоянно заходите? – удивленно спросила Лиза, диковато поглядывая на облепивших барную стойку парней и девушек.
– Раньше здесь все было иначе, – сказал Глеб.
– Как «иначе»?
Глеб хотел объяснить Лизе, что по-настоящему любит только вновь открывшиеся заведения. Стоит вездесущим клеркам и менеджерам среднего звена пронюхать о новом баре, как орды этих вечных тружеников заполняют залы под завязку. После этого на заведении можно ставить крест. Через два месяца в нем портится пиво, еще через два месяца наглеют официанты, а полгода спустя из меню таинственным образом исчезают лучшие блюда. Постепенно отличный когда-то бар окончательно превращается в помесь вокзальной тошниловки и проходного двора.
Глеб подумал, как бы выразить все эти мысли одной фразой, и не надумал ничего лучше, как сказать:
– Здесь стало слишком много менеджеров.
– Ясно, – кивнула Лиза, словно и в самом деле что-то поняла.
Из толпы вынырнул взлохмаченный, угловатый парень. Он был румян, голубоглаз и курнос. Щеки и подбородок покрывала трехдневная рыжеватая щетина. Над низким лбом курчавились густые рыжие волосы. В левом ухе странного субъекта болталось дешевенькое серебряное колечко. Одет молодой человек был в застиранную желтую водолазку и потертый пиджак из коричневого велюра. На плече у него висел старенький фотоаппарат «Пентакс».
– Здравствуй, б-бродяга! – завопил он, обнимая Корсака.