— Я уже веселюсь, конунг, — сказал Локи.
Он спрыгнул с пригорка и сгинул в тумане, как и не бывал.
16
Между тем Бьярки, которому наконец достало храбрости войти в хижину Хейд Босоногой и сесть у очага, смотрел, как Локи раскладывает вокруг себя какие-то магические предметы, ни на что прежде им виденное не похожие.
— Это и есть те самые книги, из-за которых поднялась такая буча? — спросил Бьярки, когда любопытство возобладало над страхом.
— Они самые, — сказал Локи. — Все восемь сестричек.
— В них и впрямь записано все, что было, что есть и что будет?
— И даже то, чего не будет никогда, — отвечал Локи. — Это и есть самое интересное, что в них можно найти.
— А кто же тот мудрец, который прознал все о человеческих временах от начала и до конца?
— Я, — промолвил Локи. — Это мои книги, я их и сочинил от первой руны до последней.
—Ты говоришь — сочинил, — усомнился Бьярки. — Но ведь то, что ты сочинил, случилось на самом деле. Или случится рано или поздно.
— Когда я написал первую руну, — сказал Локи, — в этом мире не было ничего. Совсем ничего. Тишина и пустота. И я решил заполнить этот мир своими мыслями. Ну, поначалу с мыслями у меня было небогато, да и умными их назвать было бы самонадеянно. Но у этих книг есть такое свойство, что записанное в них непре менно сбывается.
— Что, совсем всё? — удивился Бьярки.
— Даже самая несусветная чушь, — кивнул Локи. — Меня это забавляло, и я, решив было поначалу оставить это наскучившее занятие, возвращался к нему снова и снова, подбрасывая в этот мир все новые выдумки и бредни — хотя бы затем, чтобы он не становился скуч нее, чем ему полагалось быть.
— Ты все время повторяешь — этот мир, этот мир... — сказал Бьярки. — Как будто есть еще какие-то другие миры, кроме того, в котором мы сейчас с тобой сидим перед очагом!
— Конечно, есть, — сказал Локи. — Вернее, были и будут. Миры следуют друг за другом непрестанной чередой, как бусины, нанизанные на нитку.
— Тебе виднее, — сказал Бьярки с сомнением. — Но по-моему, всё здесь устроено довольно разумно, а глупостей ровно столько, чтобы мудрость в сравнении с ними только ярче засияла.
— Да ты на себя посмотри, — сказал Локи. — Ведь придумать такое — с двумя руками, двумя ногами, одной головой и одной задницей! — можно только сожравши целую делянку отборных мухоморов! Я сам себе поразился, когда увидел, к чему привели мои шуточки с книгами. Пришлось долго и мучительно думать, как бы сделать вас, людей, непохожими друг на дружку, и различия между мужчинами и женщинами — даже не самое удачное, что мне удалось! Не скрою, была у меня мыслишка втихую избавиться от этой неудачной придумки, да Один с Хёниром[29] не позволили, о чем впоследствии и сами не раз пожалели. Мы ведь втроем тогда пили... я хотел сказать — чертили руны, благодаря которым в Мидгарде появились первые люди... а из закуски в тот день у нас были одни мухоморы. Но с другой стороны, если подумать, скучен был бы тот мир, в котором жили одни только боги, ётуны да дверги [30].
— Я могу ошибаться насчет богов, — заметил Бьярки, — но ведь что ётуны, что дверги — все устроены одинаково, как люди. Не слыхал я что-то про ётунов с двумя головами.
— Да ты и не видывал ни одного, даже самого паршивого ётуна, — промолвил Локи. — Насчет двух голов ты, возможно, и прав, но что ты скажешь о Хрунгнире, у которого каменная башка, а еще каменные сердце и мужское достоинство? А ваять хотя бы того же Трюма — вот уж из дурней дурень, ни прибавить, ни убавить. Вообще непонятно, зачем ему голова. Я такого мог бы тебе о нем порассказать, чтобы ты впредь не думал, будто глупее тебя нет никого на свете! Или вот еще другой светоч Ётунхейма — Тистильбарди, «Чертополоховая Борода», прозванный так за то, что имел обычай, ужравшись брагой, падать рылом в самый поганый бурьян, а потом выстригать из бороды целые клоки, чтобы не возиться с застрявшими колючками.
— Как-нибудь в другой раз послушаю, — сказал Бьярки. — Что ты собираешься делать со своими книгами? Забрать с собой? Но ведь Хейд будет огорчена, поскольку наказ ее учителя-друида останется неисполненным. Да и Вальдимару конунгу такой поворот дела милосердия не добавит.
— И не подумаю, — сказал Локи. — То есть, конечно, если бы я захотел забрать то, что по праву принадлежит мне, последним, что удержало бы меня от такого шага, стали бы мысли о переживаниях недоделанной колдуньи и гневе дикого ирландского кабана. Но мне давно уже не нужны эти книги. Я записал в них весь этот мир, и, пожалуй, с большим походом. Теперь они мне неинтересны, да и мир ваш порядком наскучил. Я даже рад, что подвернулась эта нелепая самка, вызволившая меня из заточения, — ведь, исполнив Веление, я снова стану свободен и смогу удалиться в следующий мир, в надежде, что там будет повеселее, чем здесь.
— Зачем же тогда ты раскладываешь книги вокруг себя и листаешь их с таким озабоченным видом? — изумился Бьярки.
— Мне пришло в голову, что книги пособят мне в исполнении Веления, — сказал Локи. — Коли уж выпало мне исполнять столь нескладное Веление — хотя, должен признать, в прежних мирах встречались и куда нелепее! — то исполнять их будет уместно такими же несуразными и негодящими средствами. Вот я и стану сейчас читать свои книги невпопад и наперекосяк. И все, что я прочту, сей же час в этом мире явится.
— Это тоже колдовство? — спросил Бьярки.
— Не совсем, — ответил Локи. — Но, как я говорил, такая уж особенность у моих книг — все, что ни напиши, непременно сбудется. Даже если и вовсе быть такого не может... а все равно, ваш мир поднатужится, поскрипит немного своими жилами да поджилками, покряхтит-потарахтит — и исполнит все как по писаному. Не забывай, что этот мир создан моими книгами, и хотя давно уже он живет по своим законам, старые связи не заржавели.
— Чудно ты говоришь, — сказал Бьярки. — Ну да кто я таков, чтобы подвергать твои слова сомнению? Мне лучше и вовсе уйти отсюда подальше — целее буду.
— Не будешь, — заверил его Локи. — Самое благо для тебя — остаться здесь и слушать, как я стану читать свои книги.
— На что я тебе сдался? — удивился Бьярки.
— Может, я и ас, — сказал Локи, — но слушатели мне нужны. Так что я советую тебе не пренебрегать моим советом насчет браги: это поможет тебе сохранить хотя бы крупицу здравого смысла к тому счастливому мигу, когда язык мой онемеет.
— Ты пугаешь меня, — сказал Бьярки.
— Только предупреждаю, — возразил Локи. — И куда более крепкие головы, не чета твоей, лопались гнилой тыквой от моих шуток. Брага нужна вместо замазки, чтобы схватить те трещины, которыми вскоре возьмется твой рассудок.
— И все же я попытаюсь обойтись без браги, — сказал Бьярки. — Считай, что я решил проверить себя на мужество. Начинай же, я готов тебя слушать.
Локи зажмурился и ткнул пальцем наугад в одну из книг, затем в другую, и так по очереди во все восемь:
Молот весомый
взгляду подобен.
Умалишенный
корень подвинулся.
Он воспрепятствовал
бронзы движенью.
Лепешка сдержала
врага сокровенного.
Не прекословя,
шиповник багряный
Конскую душу
изображает.
Глупо без меры
недруг беседу
Ведет задушевную
с полным подойником.
В путь снарядила
барана нужда.
Вечером славным
случайно приехала
Капуста.
— Да уж, — сказал Бьярки. — С подойником непросто вести умные беседы. А отчего капуста приехала случайно? Не намеревалась ехать, а как-то само так сложилось? И на чем? Наверное, на оленях?
— Еще один совет, — произнес Локи. — Не требуй, чтобы я пускался в объяснения. Я и сам иногда ни тролля не понимаю. Одно скажу: олени хороши для езды утром ранним, а не вечером славным. Так что просто слушай и воображай, как оно могло бы быть. А рот раскрывай, только если уж вовсе невмочь станет.
Точно взмолилась
зима безраздельная.
Но как некстати
Точно взмолилась
зима безраздельная.
Но как некстати
Семья дивовидная
Вдруг задержалась,
причины не ведая.
Погреб внутри
напугался изрядно.
Молча за падалью
раб надзирал.
Это норвежец
с норвежцами бражничал.
Это вода,
глубока и прохладна,
Всё дожидалась
героя бесстыжего.
Мрачный ведун
знак обнаружил,
Знак, что напористо
громкоголосого
Скальда трясет.
— Видать, недобрый был знак, — заметил Бьярки. — Не иначе магическая руна. Ничем иным здешних скальдов не проймешь. Хотя бы того же Финнбоги...
— Окажи мне честь — заткнись, — промолвил Локи.
Еж, утомившись,
думал о значимом.
Пальца хрустального
лишился стервец.
Брага приволье
себе обретала
В бочке, что помнила
асов рожденье.
Ведьма домашняя
грызла корову.
Пришлый боец
нагло справил нужду.
Парень отнюдь
не забыл о баране.
Мрачный безумец
внушал Медвежонку:
«Быть в том не может
сомнений: остался
Тринадцатый».
— Там и про меня написано? — обрадовался Бьярки.
— Там про всех есть, — сказал Локи. — Но не думаю, что каждому, кто упомянут в моих книгах, это придется по нраву.
— Вот только не припомню, чтобы мне доводилось в последнее время беседовать с безумцами, — усомнился Бьярки.
— Ты понимаешь строки из книг слишком буквально, — сказал Локи. — Вполне возможно, событие, о котором в них говорится, еще не наступило. Или наступит в следующем мире. Или не наступит никогда. На твоем месте я бы сильнее озаботился тем, что тринадцатый остался.
— Не пойму отчего, — проговорил Бьярки, — а мне куда больше не нравится ведьма, что напустилась на несчастную корову. Да и брага, что вряд долго удержится в древней бочке — та уж давно рассохлась, поди.
— Если только не принять во внимание, — сказал Локи, — что «древней бочкой» я вполне мог в ту давнюю пору величать старину Браги[31] , муженька нашей Идунн,
и уж менее всего с намерением воспеть его поэтические достоинства. И порази меня железная колотуха Тора, если я помню, что или кого мы тогда не поделили.
Лошадь всю ночь
ожидала убийцу.
Грозный медведь
с прилежаньем великим
Холил-чесал
свой подшерсток обильный.
Глупый ирландский
герой Беовульф,
Люто сразивший
чудовище Хрюнделя,
Часто нос к носу
моржа лицезрел.
Вкопанный глаз
посмеялся недобро
Над неумело
подвешенным конунгом.
Не без причины
робел перед хижиной
Тролль скудоумный,
скалы обитатель.
А долговязый
Арни Железный,
Сын Свартньёгра
Законоговорителя,
Ужрался.
— Бывает с ним такое, — подтвердил Бьярки, — редко, но бывает. Хотя такого здоровенного лося, как наш Арни, совсем не просто свалить с ног выпивкой. Но кого ты назвал здесь грозным медведем, который вдруг решил уделить внимание своей шерсти вместо того, чтобы доказать свою силу и ярость, уж не меня ли?
— Не думай, что ты единственный в Стране Льдов, кто носил имя Медведя, — сказал Локи. — Я вижу смысл этой строки в том, что кому-то понадобилось время, дабы проявить себя во всей красе. Долго чесался, да скоро поднялся! А вот откуда здесь взялся морж, и, самое странное, зачем — это для меня остается загадкой.
— Может быть, увидеть моржа — какая-то старинная и потому забытая уже примета, — предположил Бьярки. — Вопрос только, дурная она или добрая.
— Или иносказание, — промолвил Локи. — Кто-то, мол, опившись браги, видит двергов и троллей. А кто-то — моржей. Хотя твое предположение мне нравится больше. Увидел-де моржа — готовься к почетной смерти. Ты, верно, знаешь, что морж охраняет двери Вальхаллы?
— Впервые слышу, — отвечал Бьярки.
— И я тоже, — сказал Локи. — Это я только что придумал. Вот было бы забавно: поднимаешься ты на порог Вальхаллы в рассуждении присоединиться к эйнхериям, отведать вечно свежей кабанятины и вечно хмельного козьего меда[32] — а тебя встречает свирепым хрюканьем усатое и клыкастое мурло! Жаль только, записать нечем, да и некуда... Что я вижу? — вдруг воскликнул Локи. — На твои глаза навернулись слезы! Тебя так огорчила моя выдумка с моржом?!
— Нет, — сказал Бьярки и всхлипнул. — Лошадку жалко.
— Не грусти, — сказал Локи. — Возможно, это был не для нее убийца.
Асгард слепящую,
лучшую бронзу
Уст приложеньями
яро приветствовал.
Вёсен смельчак
сна покровы застиг.
Нос не учуял
медвежонка несносного.
Страх снарядил
темным голосом белые
Стронуть покровы
Дочь Ярла славную.
Вертел заржавленный
грезил рекою.
Трапеза пышная
тинг веселила.
Пьяница истово
качал на коленях
Аса.
— Постой, как это он мог качать аса? — поразился Бьярки.
— Очень просто, — пожал плечами Локи. — Что тебя удивляет? Мой папаша никогда не был трезвенником. И асом, кстати, не был — всего лишь великаном. Неужто ты думаешь, будто моя матушка ни разу не доверила ему понянчить собственного отпрыска?!
Жемчуг смотрел
задушевно и ласково.
Гроб между тем
в рассужденья пустился.
Оттель Долдон,
своей кротостью славный,
Спорить затеял
с безумным кувшином.
Откель Разумник,
что в законниках числился,
Выкатил ковш,
не оставив сомнений.
Сходна беседа
с освежеванным ветром.
Бьёрк Косоглазая
злобно вздохнула.
Острый вопрос
встал со всей незавидностью.