Антон стоял столбом, наблюдая, как два специалиста потрошат системный блок компьютера и о чем-то рассуждают. Пашка вытащил из своей сумки какие-то детали, обложился проводами. Еще через некоторое время он озвучил свое резюме. По его мнению, в самом деле полетел жесткий диск, и информацию, которая на нем была, уже не восстановить. Они стали спорить с Олегом, что можно сделать, а Антон, вдруг сославшись на неполадки с животом, пошел в туалет, постоял там, оперевшись о стену, потом спустил воду и вышел. Марина, как настоящая хозяйка, поспешила открыть ему дверь в ванную и показала, каким полотенцем можно вытереть руки. Антон включил воду и повернулся к ней. По лицу женщины он понял, что разговор состоится и что все не так просто.
– Я не знаю, как вам и сказать, – начала Марина, немного помявшись и несколько раз оглянувшись в сторону комнаты. – Вы уж не думайте о нас очень плохо.
– К вам приходили? – сразу же предположил Антон. – Вам угрожали? И по поводу как раз того ДТП, свидетелями которого вы были?
– Я не знаю, как они нас нашли, – вместо ответа быстро заговорила она. – Двое приходили, с Олегом в комнате недолго побеседовали. А потом, когда ушли, он и сказал мне, что жить нам спокойно не дадут, что плетью обуха не перешибешь. Я пыталась расспросить, а он только отнекивался. А потом придумал с компьютером. Он ведь сам его сломал, только вы уж меня не выдавайте. Не хочет он свидетельствовать, понимаете? И не сознается он вам. Мужики ведь очень не любят признаваться, что боятся, всегда оправдание себе придумывают.
– Ладно, я понял, – тихо произнес Антон. – Опишите этих двоих, которые приходили.
– Один такой моложавый, лет тридцать. Прическа еще такая аккуратная, как у военных или у чиновников. Сзади короткая, скобочка ровненькая, словно вчера из салона, а челка чуть набок зачесана. Светлые такие волосы. Рост – чуть пониже вас, сухощавый. И говорит, чуть шепелявя, что ли.
– Хорошо, – похвалил Антон. – Глаз у вас как алмаз.
– Так он со мной стоял и шутил минут десять, вот я его и рассмотрела, подлеца. А второй молчаливый. Он с Олегом дольше в комнате разговаривал. Потом, когда уходили, я пыталась с ними еще разговор завести, так светлый все отшучивался, а второй молчал, как сыч. У него голова такая неприятная, обритая. Наверное, лысеет, вот налысо и бреется. Сейчас это модно. И взгляд у него такой, немного из-под бровей. Вроде всегда бычится немного. И лицо квадратное.
– А возраст второго?
– Тоже лет на тридцать тянет, а может, чуть постарше. И вот еще что! У него на лбу ссадина или шишка. Видно, что запудрено сильно или тоном замазано, как будто недавно ударился.
– Точно? – Антон от неожиданности прямо опешил.
– Ну да, – испугалась его реакции Марина. – Точно. Здесь вот, – показала она.
– Спасибо вам, Марина Вячеславовна. А вы уверены, что с вашим Олегом нет смысла попробовать поговорить? Очень хотелось бы узнать, чем именно его запугивали, о чем предупреждали.
– Не скажет он вам, бесполезно. Упертый, а тут еще срам такой.
– Жаль, очень бы это помогло узнать, кто же конкретно к вам приходил.
– Жаль не жаль, а я своего мужа хорошо знаю. Если уж что втемяшилось, то хоть ты лоб расшиби.
Антон вытер руки, кивнул грустно улыбнувшейся женщине и вернулся в комнату. Кажется, консилиум специалистов закончился. Олег стоял с видом человека, который доволен тем, что его точка зрения подтвердилась. Пашка довольно равнодушно складывал свои железки и инструмент.
– Все, безнадега, – не поднимая головы, прокомментировал он. – Металлолом.
– Ну, что же, – пожал плечами Антон, – первоначальный диагноз был правильным. Пошли, Паша, дела нас ждут.
Водолаз закончил складывать вещи, застегнул сумку и с готовностью поднялся. Теперь оставалась важная часть визита – прощание. И выразительно нельзя смотреть на Марину, потому что Олег догадается, что она проболталась, и не смотреть нельзя, потому что он опять же поймет, что они глаза друг от друга отводят. И все по той же причине. Нужна золотая середина и мощное самообладание, чтобы ее соблюсти. И с самим Олегом надо попрощаться так, чтобы было видно, как ты сожалеешь о потере, как ты ему веришь, и что можно было предпринять, если бы не эта дурацкая поломка компьютера. Короткий, но очень важный спектакль.
– В самом деле безнадега? – спросил Антон, когда Пашка уселся рядом с ним на сиденье машины.
– Ты в смысле компьютера? Полнейшая!
– Жаль… Этот ролик нам бы здорово помог прижать к стенке кое-кого.
– Ну и прижимай. Кто тебе мешает? – вдруг сказал Пашка таким равнодушным тоном, что чуть ли не зевнул при этом.
– Что-что?
– Я говорю, Антоха, дружить надо со мной. Я человек предусмотрительный и не люблю полагаться только на прихоти «железа». Человек – он все-таки царь природы, он владыка и должен повелевать не только живой природой, но и бестелесным случаем…
– Водолаз! – рявкнул Антон на Пашку. – Сейчас в бубен дам!
– Да ладно, чего ты! – не выдержал и довольно рассмеялся Пашка, отшатнувшись от Антона. – Ролик цел и невредим, потому что я его скопировал еще тогда, когда он был в Интернете. Так что ничего не потеряно для следствия. Хочешь, я его тебе по «почте» сброшу? А могу и в Интернете снова разместить.
– Вот последнего не надо, Паша. Если жизнь тебе еще дорога. Не хотел тебя пугать, но предпочитаю, чтобы мои помощники знали правду. К Славиным приходили некие люди, и после их визита Олег сам преднамеренно сломал свой компьютер. И приходили они именно потому, что Славины были свидетелями того наезда на женщину, и потому, что у них была такая запись. Думаю, что ролик из Интернета удалили те, кто покрывает этих преступников.
– Елки, это мы чуть не вляпались? Это тебе Марина рассказала?
– Да, по большому секрету. Ей стыдно, что муж струсил, и она попыталась его оправдать. Кстати, она подробно описала тех, кто к ним приходил. Так вот, Паша, судя по описанию, это те, кто приходил к тебе, кто твою Оксанку застрелил.
– Е… – Пашка от страха вдавился в сиденье и стал озираться по сторонам.
– Вот такие дела, Водолаз. Теперь, извини за каламбур, тебе придется ложиться на дно до того времени, пока я тебе не скажу.
Быков сначала ходил по комнате, потом остановился у окна, заложив руки за спину, и долго смотрел на улицу. Антон сидел за столом под белой льняной скатертью и с интересом наблюдал за шефом. Он давно изучил все виды состояния полковника: когда тот раздражен, когда зол, когда напряженно думает. И даже задумчивость у Алексея Алексеевича была разная. Была угрюмая, со взглядом в стол перед собой, чаще между лежащими на крышке стола руками – это Быков еще не знает, что делать. Бывает задумчивость, когда он ходит из угла в угол или сидит, откинувшись на спинку кресла и барабаня пальцами по столу или крутя карандаш, – это Быков на верном пути, он вот-вот найдет ответ на мучающий его вопрос.
Но вот такое состояние Антон у своего шефа видел нечасто. Полковник вдруг уходит к окну и долго смотрит на улицу. Или сидит и молча потирает лицо, а потом достает сигарету и так же молча курит, пуская дым через нос. За своим рабочим столом Быков курит редко, он вообще редко курит в помещении. А уж если закурил, это верный признак, что нелады у него внутри. Или что-то не сходится, или что-то очень ему не нравится, не лежит к чему-то душа. Редкое состояние, но именно в нем виден Быков-человек, а не обычный Быков-машина. Машина для расследования, преследования, выведения на чистую воду.
– Значит, ты считаешь, – сказал Быков, не оборачиваясь, – что этого Водолаза нам нужно прикрыть? А что он нам может дать ценного по делу Сливы?
Антон покачал головой, воспользовавшись тем, что Быков на него не смотрит.
– Ты головой-то не качай, – проворчал полковник. – Я пытаюсь удержать твои действия в рамках задания, а тебя шатает из стороны в сторону. Соседка эта, полицейские пьяные…
Каким-то внутренним чутьем Антон понял, что возражать и спорить с Быковым не надо. Надо промолчать и дать ему спокойно высказаться. Сейчас он полезет за сигаретами и закурит.
– Ладно, – сказал Быков, поворачиваясь наконец к Антону и доставая из кармана сигареты, – допустим, что эти двое полицейских могут оказаться причастными к делу Сливы. Допустим, что Водолаз важный свидетель. А он догадывается, что ты полицейский?
– Нет, – уверенно заявил Антон. – Думаю, что пока не стоит ему этого знать. Пусть успокоится, пусть считает меня ренегатом в их среде. Так ему будет легче адаптироваться к новому положению, а потом уже и начать давать показания.
– Ты у пацана-то этого в больнице был? – вдруг спросил Быков, глубоко затягиваясь.
Интересный поворот в беседе! То шеф ругается, что Антон уделяет внимание этому событию, то сам интерес проявляет. И ведь одобряет же, видно, что одобряет, что нравится ему отношение Антона к своей соседке. Не как к женщине, а именно по-человечески, как к одинокой матери. Что не утратил Антон человеческих чувств, не может просто пройти мимо чужой беды. Одобряет, а поощрить не может. Не хочет, чтобы Антон терял хладнокровие в работе. Вот у него и раздвоение личности от этого, внутренняя борьба.
Интересный поворот в беседе! То шеф ругается, что Антон уделяет внимание этому событию, то сам интерес проявляет. И ведь одобряет же, видно, что одобряет, что нравится ему отношение Антона к своей соседке. Не как к женщине, а именно по-человечески, как к одинокой матери. Что не утратил Антон человеческих чувств, не может просто пройти мимо чужой беды. Одобряет, а поощрить не может. Не хочет, чтобы Антон терял хладнокровие в работе. Вот у него и раздвоение личности от этого, внутренняя борьба.
– Курить надо бросать, – вдруг грустно произнес Быков. – Понимаю, что надо, а никак не могу. Ты там психологии всякие недавно изучал, что говорит современная наука? Какие способы изобрели для желающих бросить курить?
– Хотите самый простой и дешевый способ? Народное средство!
– Ну? – недоверчиво покосился на него Быков.
– Надо смочить всю сигарету до самого фильтра в молоке, а потом высушить. Если ее потом закурить, то гарантированно возникнет тошнота. Так постепенно начнешь относиться к сигаретам с отвращением. Или еще. Надо выкурить одну за одной несколько сигарет. До тех пор, пока не затошнит. Говорят, что большинство людей после этого сигареты даже видеть не могут.
– Издеваешься, да? – буркнул Быков, глядя на Антона исподлобья. – Хочется тебе меня до тошноты довести. Спасибо, помощничек.
– Да это же не я, это народные средства.
– Да знаю я, знаю. И сам пробовал, и знакомые есть, кто пытался накуриться раз и навсегда. Несколько часов проходит, и ты опять тянешься к пачке. Противно во рту, а тянешься. Так, знаешь ли, можно и передозировку никотина получить. Я тут в прошлом году травяные чаи пробовал. С корнем аира, еще какие-то советовали. Тоже, знаешь, в сочетании с никотином вызывают тошноту. Два-три раза в день пьешь и мучаешься. Редкостная мерзость, я тебе скажу! Надо силу воли иметь, чтобы его пить.
– Был эффект?
– Был, а как же! Счастье ощутил, когда пить его бросил, на мир по-другому взглянул. И желание закурить опять вернулось.
– Перейдите на легкие сигареты, на суперлегкие. Попробуйте постепенно свести курение на «нет».
– Пробовал… Только стал замечать, что затягиваюсь глубже и дольше, чтобы одной затяжкой вытянуть столько, сколько дает обычная сигарета. И естественно, стал курить чаще. Обычно пачкой в день обходился, а тут стал смолить по полторы, а то и по две, когда до полуночи на работе задерживаешься. Стереотипы это все, что раз сигарета легкая, то менее вредная. Я другое придумал, Антоша, я стал постепенно убавлять количество сигарет в день. Представляешь, рекорд у меня был две сигареты за день. Одна утром, а одна после обеда. Неделю держался! Перед собой гордый ходил, перед женой – гоголем и фазаном.
– А потом?
– А потом сорвался на вечеринке по поводу дня рождения старого приятеля. За вечер пачку высадил. На следующий день, как водится, поблажку себе устроил, разрешил три сигареты. Потом, попав у начальства «под раздачу», на нервах выкурил за день семь штук, после чего плюнул на все и снова стал курить, как и всегда, – по пачке в день. Такое удовольствие от жизни стал получать, просто чудо! И ведь, что интересно, физическое удовольствие сомнительное: в горле першит, в легких боль, одышка, а эмоциональный подъем ощущаешь. Правда, это раздвоение быстро прошло, и снова стал подумывать, как курить бросить.
– А пластыри, жевательные резинки? Их сейчас столько рекламируют.
– Вот именно, что рекламируют много, а результат – ноль. Зато денег за это сомнительное удовольствие дерут! С этими пластырями и резинками бросить курить можно только от жадности. Тут ведь дело в чем, Антон, физиологически я ведь не испытываю тягу к курению, меня психологически тянет. После еды, когда серьезный разговор, когда нервничаешь. Даже когда выходишь из дома на работу или из кабинета к стоянке машин. Пять раз подряд надо сходить к машине, и фактически пять раз закуришь. И еще момент. Может, курить и бросишь, а как потом избавиться от пристрастия к противоникотиновым пластырям и жевательным резинкам?
– Алексей Алексеевич, – неожиданно улыбнулся Антон, – а вы к чему этот разговор затеяли? Боитесь, что я курить начну?
– Эх, Антон, – туша в пепельнице окурок, проворчал Быков, – разве это самая страшная привычка у человека? Есть и пострашнее. Привычка нарушать закон, привычка жить за счет других, обманывать, оскорблять. Привычка быть подлецом.
– А мне это грозит?
– Тебе грозит другая грань. Привычка всех защищать.
– А разве это плохая привычка? По-моему, ее надо культивировать в людях с детского сада.
– С детского сада надо культивировать другую привычку, привычку исполнять свой долг, свои служебные обязанности! Это я не о тебе, конечно.
– Кажется, вы просто устали, Алексей Алексеевич, – сочувственно произнес Антон. – А курить надо бросать на определенном настрое. Поймать его в себе и рубануть с плеча: все, хватит, сколько можно, напрочь!
– Ты полагаешь? – думая уже о чем-то другом, задумчиво спросил Быков. – Может быть, может быть…Наведаться к Славику в больницу Антону никак не удавалось. Собственно, он у мальчика ни разу и не был с момента, как тот пришел в сознание. Ирки было не слышно и не видно. Может, она днюет и ночует в больнице? В общем-то, это нормально.
Около десяти, когда Антон принял душ и вышел на балкон повесить мокрое полотенце, он увидел, как к подъезду подъехало такси. Ничего странного, но вот из машины вылез Иркин хахаль Серега, открыл заднюю дверцу и подал руку выбиравшейся из салона Ирке. Потом отпустил такси, а сам стал что-то говорить ей, причем с большим жаром, даже рукой жестикулировал. Что это он ее на такси катает?
Ирка стояла столбом и слушала. Даже сверху было видно, что она в состоянии апатии. Что мог ей втолковывать Серега? Уж ему-то Славик по барабану, и Иркино состояние тоже. Может, он в связи с этими событиями не получает свою привычную долю секса и проводит с ней работу в этом направлении? Не до такой же степени он циничный человек, чтобы не понимать, что с Иркой происходит? Антон вдруг понял, что в своем отношении к Сереге начинает утрачивать объективность.
Серега закончил жестикулировать, приобнял Ирку за плечи и чмокнул в щеку. Хм, забавно. У прожженного эгоиста проснулись чувства и к другим людям? Хлопнула дверь подъезда, Серега закурил и неторопливо пошел в сторону автобусной остановки. Антон подумал, что он тоже в какой-то степени эгоист, потому что будет сейчас допытываться у Ирки о состоянии Славика. Однако эта мысль его не остановила.
Антон дождался, когда она поднимется на этаж, откроет дверь, и только потом открыл свою.
– Ира, как ты? – Голос прозвучал в тишине подъезда невыносимо фальшиво и пошло, Антона аж передернуло от стыда за себя.
Ирка повернулась, посмотрела на него пустыми глазами. Голова чуть дернулась в неопределенном направлении, чуть дрогнули плечи. Попытка показать, что все вроде бы ничего, не получилась. Антон решительно закрыл свою дверь.
– Как там Славик?
– Нормально, – невнятно ответила Ирка. – Врачи сказали, что состояние стабильное. Представляешь, мне не разрешают находиться рядом с ним ночью.
– Может, у них на это есть какие-то свои специфические причины?
– А я же боюсь! – прозвучал веский довод Ирки, и ее глаза тут же наполнились слезами.
Решив, что реветь в подъезде так поздно Ирке не стоит, Антон затолкал ее в квартиру и закрыл за собой дверь. Бардак у Ирки был впечатляющий. Она не просто не занималась уборкой несколько дней, она, похоже, вообще забегала домой только что-нибудь взять, расшвыривая при этом все остальное.
– Ну, чего тебе бояться? – попытался Антон успокоить соседку. – Теперь Славик в надежных руках медицины, теперь все под контролем. И ухудшения нет, сама же сказала. Я смотрю, даже Серега к тебе изменился! На такси катает, успокаивает. Он не с тобой к Славику ездил? К нему он тоже изменился в лучшую сторону?
Ирка смотрела Антону в глаза, пока он вываливал на нее весь этот ворох вопросов. И тут он заметил, как в ее глазах что-то постепенно меняется. Он-то думал, что задает отвлекающие, успокаивающие бытовые вопросы, но, судя по выражению Иркиного лица, задел, видимо, что-то неприятное. Самое простое, что он прочел в ее глазах, – это страх. Там было много чего, но страх проявлялся сильнее всего. Не просто страх, а затравленный страх. Антону стало нехорошо.
– Ира, ну-ка! Давай рассказывай! Что там еще у тебя стряслось?
Он стал ее прямо в прихожей трясти за плечи и убеждать. Но реакция, которая последовала за этим, его удивила. Ирка вдруг широко раскрыла глаза, посмотрела на Антона так, словно впервые его увидела, потом в этих влажных глазах появилось столько мольбы, что она, казалось, сейчас выплеснется наружу вместе со слезами. Ирка буквально бросилась Антону на шею, прижалась к нему всем телом, стала неистово гладить и целовать его: