– Скажи, ты считаешь, что я трус, раз сбежал оттуда, от Вероники? Оставил ее?
– Мы уже об этом с тобой говорили. Нет, не считаю.
Робкий от природы, когда дело касалось женщин, я вдруг осмелел, взял Лену за руку и повел за собой по гулкой, полупустой квартире с голыми стенами в спальню, где незадолго до своего задержания успел постелить постель…
…Глубоко за полночь, когда голова Лены лежала на моем плече, а сам я, счастливый, влюбленный, вдруг с горечью осознав, что потерял брата, решил рассказать всю странную правду об Аркадии и Веронике.
– Разве ты еще не все рассказал?
Лена приподнялась и склонилась надо мной, ее мягкие теплые волосы упали мне на грудь.
– Только, пожалуйста, если у тебя с Вероникой был роман, лучше молчи…
– У меня не было никакого романа.
Я сказал чистую правду. Зачем рассказывать о том, какой болезненной любовью ко мне была одержима Вероника. Уж не знаю, что она хотела от меня, но мне всегда казалось, что она испытывает ко мне чувство, сродни чувству собственницы, и что она так всегда распалялась, находясь рядом со мной, исключительно из-за того, что я был к ней равнодушен. Ответь я ей взаимностью, и она потеряла бы ко мне всяческий интерес.
Не знаю, не будь она женой моего брата и встреть я ее при других обстоятельствах, может, я и испытал бы к ней вполне определенное мужское чувство. Но я всегда воспринимал Веронику как родственницу, а потому у меня никогда не возникало желания, в какие-то моменты мне даже хотелось ударить ее, привести в чувство. Я же видел, что она делает с моим братом, как обманывает его, как дразнит, как провоцирует…
– Я очень хорошо помню тот день… Была зима, холодно, гололед. Мы с Аркадием жили тогда еще на одной площадке, ты знаешь, где это… на Делегатской… Я заглянул к нему за эскизами новых орнаментов, которые он придумал для одного своего хорошего знакомого архитектора… Речь шла о большом заказе, строился дом в Подмосковье, и хозяин хотел деревянные панели для своего кабинета и много чего еще по нашей с Аркашей части… Аркадий, надо сказать, вообще был инициатором нашего бизнеса. Он художник, понимаешь? Мы начинали с шахмат, делали на заказ, подарочный вариант… Шахматы необыкновенные, когда-нибудь я тебе покажу альбом, там такая резьба! Сказка!
Потом на нас вышел один человек, у него галерея в Праге, он стал заказывать у нас шахматы, поступил заказ на коллекцию деревянных солдатиков… После – карточный столик для одного знакомого, и так пошло-поехало… Мы взяли кредит, закупили необходимое оборудование… Находили по всей России мастеров по резьбе, помогали им с жильем… Не думаю, что тебе это интересно… Просто я хотел рассказать тебе, что у нас все получилось! Мы стали зарабатывать хорошие деньги. И вот как раз в этот момент, когда мы с Аркашей встали на ноги, в его жизни и появилась Вероника. Аркаша влюбился в нее без памяти, завалил подарками и в конечном счете сделал ей предложение. Лена? Ты еще не спишь?
Лена пошевелилась, еще плотнее прижалась ко мне, и я почувствовал на своей шее ее теплое дыханье.
– Я слушаю тебя, и мне очень интересно… – сказала она чуть слышно. – Аркадий сделал ей предложение.
– Ты не представляешь себе, как я отговаривал его от этого брака. Я пытался объяснить ему, что Вероника – это не та женщина, с которой можно связать свою жизнь. Что она вообще не создана для семьи. Да, безусловно, она была тогда очень красива, и когда Аркадий бывал с ней где-то, у друзей ли, в ресторанах, все мужики сворачивали шеи, глядя на нее. И я видел, как мой брат горд, что рядом с ним такая красавица и что только он ею обладает… Слепец! Он не видел ее долгих холодных взглядов, которыми она окатывала его… Не чувствовал ее презрения, совершенно необоснованного, которое она к нему испытывала. Но, надо отдать ему должное, он все эти месяцы после свадьбы не прекращал работать, и ему нравилось то, что он делает. Думаю, он был тогда счастлив по-настоящему. Он любил Веронику и любил свою работу. Он просто летал тогда… И светился от счастья.
– Постой… О каком презрении идет речь? За что Вероника его презирала?
– За то, что он ничего не знал о том образе жизни, который она вела за его спиной. О многочисленных мужчинах, с которыми она встречалась.
– А ты знал?
– Знал.
– А почему же не сказал ему?
– Я говорил. Я всегда был с ним честен. Я даже нанял частного детектива, чтобы тот проследил за Вероникой, чтобы доказать, что она ему не верна, и результатом его работы явилась целая папка с фотографиями Вероники, где она была замечена с другими мужчинами.
– И что? Почему же он не развелся с ней?
– Понимаешь, когда человек не хочет чего-то видеть и воспринимать, то он это и не видит. Он ужасно злился на меня за то, что я поручил следить за его женой, и в какой-то момент мы с ним крепко поссорились. Он сказал, что ненавидит меня… И тогда я понял. Его нужно просто оставить в покое. Оставить в том мире, который он сам для себя придумал. Ведь важным для него было то, что Вероника все-таки остается его женой, что она с ним, понимаешь? Что она как бы его собственность… Словом, все это очень сложно.
– Да ничего не сложно… просто он любил ее, вот и все. Прощал ей все… Любовь это вообще своего рода болезнь, ты не находишь?
Я подумал тогда, что это же определение можно было смело отнести и к моему скоропалительному и полыхающему чувству к Лене.
– Может быть, – состорожничал я, в душе соглашаясь с ней. – Словом, я решил оставить его в покое, хотя не скрою, что к Веронике в то время уже испытывал стойкую неприязнь. Да что там, я ее ненавидел… Может быть, даже в душе желал, чтобы она исчезла навсегда. Нет, не умерла, чтобы оставила в покое моего брата…
– А он сам в то время был еще здоров? Я правильно понимаю?
– Да, я просто отвлекся. Я же начал рассказывать о том, с чего начался весь этот кошмар. Я был у Аркадия дома, мы с ним пили пиво, он показывал мне эскизы, мы разговаривали, и нам было хорошо… Я хочу сказать, что у нас было отличное настроение. И вдруг раздался телефонный звонок. Аркадий взял трубку. Он слушал, а я смотрел на него и видел, что лицо его меняется, щеки порозовели, как это бывает при высокой температуре, а на лбу выступила испарина. Он не мигая смотрел на меня… Потом просто выключил телефон, и все. Что случилось, спрашиваю я его. Он не сразу ответил. Выяснилось, что позвонил какой-то мужчина, не совсем трезвый, и, смеясь, сказал ему, что Вероника только что была с ним и теперь едет домой… Что он отговаривал ее садиться за руль, но она все равно поехала… Потом произнес какие-то мерзкие подробности того, что между ними происходило, и добавил что-то о маленькой красной родинке, по форме напоминающей малину, что на ягодице Вероники… Когда я это услышал, то и сам почувствовал, как краснею. Кулаки мои сжались…
– И кто же это был?
– Да это неважно… Важно другое. Аркадий быстро оделся и вышел на улицу. Я не понимал, зачем ему нужно ее встречать… Ну да, она выпила… Но она не первый раз садилась за руль в нетрезвом виде. А потом я подумал, что у него другое на уме… Что он хочет что-то сделать с Вероникой… Мне бы спуститься с братом вниз, чтобы помешать этому, но тут я понял, что это не мое дело и что если Аркадий прибьет эту гадину, то я сделаю все возможное, чтобы помочь ему избежать наказания. И только. Я меньше всего тогда беспокоился о Веронике.
Лена, которая, как я видел, находилась в состоянии полудремы, вдруг села рядом со мной, обхватив руками свои колени. Волосы ее, цвета спелого каштана, залитые лунным светом, казались почти белыми.
– Да что случилось? Что он с ней сделал?
– Я стоял на балконе и все видел… Ее машина въехала во двор и на скорости врезалась в бежавшего ей навстречу Аркадия. По сути, она сбила его, едва не убила, он повредил себе позвоночник и ноги…
– Так это Вероника была за рулем! То есть все наоборот?! Но тогда я вообще ничего не понимаю. О каком тогда чувстве вины можно говорить? Все эти цветы… Что это значило?
– Очень скоро выяснилось, что Аркадий никогда не поднимется, что он пригвожден навсегда к инвалидному креслу. И мой брат, чтобы не взваливать на Веронику бремя ухаживания за больным да к тому же еще и нелюбимым мужем, чтобы не «ломать», как он выразился, ей жизнь, сам подал на развод, отпустил Веронику.
– И? Что она?
– Ну, во-первых, она ничего не помнила. Во-вторых, она совершенно спокойно отнеслась к разводу, подписала все бумаги. И когда Аркадий подарил ей квартиру, ограничилась простым телефонным «спасибо, Аркаша».
– А цветы? Зачем он дарил ей цветы? За что?
– Он думал, что этими цветами и подарками он спасет ее, понимаешь?
– Конечно, нет!
– Вот и я тоже не понимал. Думаю, он надеялся на то, что в ней проснется человечность, совесть, любовь, он верил, что у нее есть сердце. Хотя мне иногда казалось, что эти цветы – просто нить, которая еще какое-то время могла связывать его с ней. И эти мои назойливые визиты, которые просто бесили ее, и эти манипуляции со шторами, когда я раздвигал их, чтобы он мог подсматривать за нею…
– Он думал, что этими цветами и подарками он спасет ее, понимаешь?
– Конечно, нет!
– Вот и я тоже не понимал. Думаю, он надеялся на то, что в ней проснется человечность, совесть, любовь, он верил, что у нее есть сердце. Хотя мне иногда казалось, что эти цветы – просто нить, которая еще какое-то время могла связывать его с ней. И эти мои назойливые визиты, которые просто бесили ее, и эти манипуляции со шторами, когда я раздвигал их, чтобы он мог подсматривать за нею…
– Но это же грязно, недостойно! – воскликнула Лена. – Ты же понимал, что так нельзя… Ты несколько месяцев заваливал ее цветами. Как она тебя еще не спустила с лестницы?
Это был идеальный момент, когда я мог раскрыть ей всю правду до конца и рассказать о том, что Вероника любила меня и что мои визиты к ней, пусть и по просьбе Аркадия, с одной стороны, причиняли ей неудобство и дразнили ее, с другой – я знал, что она ждала их.
– Я вот что подумала…
Лена неожиданно поднялась с постели, завернулась в простыню, включила лампу и, окончательно проснувшаяся, с головой, полной вопросов, села рядом со мной на кровати, взяла меня за руку.
– Макс… А тебе никогда не приходило в голову, что Вероника могла тебе просто не открывать дверь? Однако она открывала. Зачем? Говоришь, что эти цветы были как бы нитью, связывающей Аркадия с Вероникой. А мне вот кажется, что эти букеты связывали Веронику… с тобой. Она была влюблена в тебя, да? И ты это знал. Возможно, и ты тоже любил ее, да только держался от нее на расстоянии, поскольку она была женой брата… А? Макс, ты чего молчишь? У вас с ней был роман? Или Аркадий вообще ни при чем и все эти цветы ты дарил ей от себя, таким образом выражая свои чувства?
Если бы разверзся потолок и на меня опрокинулось бы небо с холодным дождем, я не удивился бы так, как удивился, услышав слова Лены.
– Ты любил ее? И ты убивал всех ее любовников? Звонок в дверь, она открывает и видит у порога труп… Господи, какой ужас…
И не успел я опомниться, как остался один. Где-то очень далеко от меня хлопнула дверь.
Я закрыл глаза. Кровь стучала в моих висках. Я стиснул зубы.
Только идиот мог, заполучив в постель женщину, всю ночь рассказывать ей о своем проблемном брате и его шлюхе-жене.
Я встал, принял душ, быстро оделся и вышел на улицу. Сел в машину и поехал на улицу Огарева.
Москва была оранжевой от мигающих светофоров, светящихся витрин и казалась сонной, расслабленной, уставшей. Я мчался по широким и пустынным улицам, в открытое окно врывался свежий холодный воздух.
Я с трудом нашел нужный мне дом, позвонил в домофон.
20. Лена
Я вернулась домой и, стараясь не шуметь и не включая света, двинулась в сторону своей спальни.
– Лена? – раздался встревоженный голос Лизы. – Ты чего вернулась? Что случилось?
В ее голосе звучало разочарование, как если бы она предчувствовала что-то нехорошее. Да и сон ее, похоже, был тревожным, неспокойным.
Вспыхнул свет. И это яркое электрическое облако осветило не только гостиную, но и словно обнажило мою душу. Слезы хлынули из глаз, в горле застрял комок невысказанных слов сожаления, раскаяния и отчаяния. Я бросилась к сонной, в пижаме, Лизе, она обняла меня, принялась нервно и как-то очень энергично, будто желая этим спасти меня, гладить по голове.
– Ну-ну, успокойся… Надеюсь, ничего страшного все же не произошло… Пойдем чайку попьем…
Я долго не могла успокоиться, и, рассказывая Лизе историю Аркадия и Вероники, хотела услышать ее мнение по поводу моего предположения относительно связи Макса со своей невесткой.
– Думаешь, я не права? – спрашивала я ее, обливаясь слезами. – Вся эта история с цветами дурно пахнет… Очень дурно. И в прямом и в переносном смысле.
– Да уж, могу себе представить, какая вонь стоит в квартире Вероники сейчас… Не думаю, что Макс вот прямо сейчас бросится прибираться там, выбрасывать все эти букеты, освобождать вазы…
– Возможно, у Вероники жива мать, и ее наверняка оповестили, Макс же и оповестил. Как думаешь?
– Возможно. Макс тебе по этому поводу ничего не говорил?
– Да говорю же тебе, я сбежала… Как представила себе его рядом с этой особой, которую ты мне так красочно описала, так просто дурно стало… И вообще, представь себе, мы же с ним… были близки, нам было так хорошо… С чего бы ему начать этот разговор об Аркадии?
– Ну, это ты напрасно… Он – живой человек. Какое-то время он был на седьмом небе от счастья, что ты с ним, что вы вместе. А когда первые приятные волнения улеглись, ему захотелось уже душевной близости. Возможно, он просто хотел рассказать тебе правду, чтобы потом, если вдруг эта информация о наезде на Аркадия всплывет, ты уже была бы в курсе, понимаешь? Думаю, что он просто не хотел тебе и дальше лгать о Веронике. И какая бы нелепая эта правда ни была, он решил донести ее до тебя.
– Думаешь, я напрасно так вспылила?
– Трудно сказать… Я полагаю, что ты сама не уверена в Максиме, что в этой сложной и трагичной истории Аркадия и Вероники слишком много вопросов, да и образ Вероники наталкивает на определенные мысли… Да, ты права, такую, как она, не остановил бы тот факт, что Макс – родной брат ее мужа. И если предположить, что она была неравнодушна к Максу, то соблазнить его ей вообще не составляло труда. А уж условий для этого – великое множество. Я понимаю, тебе неприятно все это выслушивать. И я могла бы сказать тебе, что не верю в его роман с Вероникой. Но просто я сейчас сама такая… никому не верю… Возможно, окажись рядом с тобой кто-то другой, ты бы успокоилась и вернулась к Максу. Но мой Ося был такой… невинный с виду, что ли… Ты понимаешь, о чем я? Подлецов не видно. Они скрывают свою сущность за благопристойной внешностью… пускают в ход обаяние, честный взгляд, нежность, улыбки…
– Понимаешь, какой-то нереальный мотив поступков Аркадия… С одной стороны, он поступает как бы благородно, отпускает ее от себя, инвалида… А с другой – мучает ее букетами, как бы напоминает о себе, одиноком.
– Хоть и нельзя говорить о покойниках плохо, но эти его поступки смахивают на садизм, он эгоист… – сказала Лиза. – Хотя все равно жаль его, конечно. Жил человек, талантливый, интересный, любил до беспамятства свою жену, терпел все ее выходки, измены, а она его чуть не убила… И вот теперь, после ее смерти, он и сам не выдержал…
– Знаешь, я вдруг поймала себя на том, что есть два Максима, Один – в которого я влюблена, это приятный мужчина, которого я знаю с тех самых пор, как он стал покупать у меня цветы, и с которым мы были в ресторане, с которым я провела сегодня ночь и которого знаешь ты… А другой Максим – тот, что был плотно завязан с братом и Вероникой и который, по сути, жил жизнью брата. И вот того, другого, который почти каждый день бывал у Вероники, я и боюсь. Понимаешь, о чем я?
– У меня тоже такое же чувство… Возможно даже, у меня оно острее, ярче, ведь я видела Веронику, разговаривала с ней. Ладно, Лена, думаю, что на сегодня нам с тобой впечатлений хватит. Пойдем спать. Я лично хочу принять таблетку, чтобы уж наверняка уснуть.
– И мне тоже дай. Надо выспаться, отдохнуть. Да, я же не рассказала тебе самое главное! Мне предложили выкупить мою «Бархотку»!
…Я проснулась, увидела склонившуюся надо мной Лизу.
– У нас гости, – сказала она, и по выражению ее напряженного лица я поняла, что что-то случилось.
– Кто? – прошептала я, желая спрятаться под одеяло, чтобы никого не видеть.
– Людмила Зосимова. Она на кухне. Я приготовила ей кофе. У нее вид человека, которому есть что нам рассказать.
– Зосимова? А… Поняла… Который час?
– Ты не поверишь – половина двенадцатого. Мы с тобой все проспали…
– Так таблетки же… Я сейчас.
Я приняла душ, оделась и пришла на кухню поприветствовать гостью. Одетая просто, в джинсы и свитер, Людмила, наша ровесница, выглядела очень молодо, свежо. Минимум косметики, розовая помада, аккуратно уложенные волосы, ухоженность – вот такой я увидела жену следователя Зосимова.
Мы познакомились.
– Мы уже выпили по чашке кофе, теперь твоя очередь, – сказала Лиза, ставя передо мной чашку с кофе.
Я тряхнула головой, прогоняя остатки сна. На душе было тревожно. Неспроста она пришла сюда, к нам домой.
– Валера не разрешает мне совать нос в это дело, – начала Людмила, она говорила быстро, нервно. – Но кое-что мне стало известно. Во-первых, я как бы случайно подслушала все утренние телефонные разговоры Валеры, во-вторых, его помощник, Володя Суровцев, – мой должник, я когда-то выручила его жену деньгами… Словом, у меня появилась возможность получать информацию по этому делу практически из первых рук!
– Хорошо… – произнесла я как-то вяло. – Можно на «ты»?