М. Р. Джеймс Вид с холма
До чего же хорошо в первый день предстоящих длинных каникул ехать в одноместном купе вагона первого класса по незнакомым уголкам Англии, останавливаясь на каждой станции. На коленях разложена карта, и вы отыскиваете на ней деревеньки с башенками церквей, которые появляются то справа, то слева. Вы любуетесь ими, когда состав, замерев, ждет отправления на остановках, и лишь скрип чьих-то шагов по гравию нарушает тишину. После захода солнца все это впечатляет еще больше, однако пассажир, о котором я хочу рассказать, совершал свое неторопливое путешествие солнечным днем во второй половине июня.
Он забрался в самую глушь страны. Уточнять его местонахождение мы не будем; могу разве что сказать, что если вы разделите карту Англии на четыре части, то он окажется на юго-западе.
Он трудился на правозащитном поприще, и у него только что закончилась судебная сессия. Он ехал к своему новому знакомому, с которым они подружились, несмотря на то что тот был старше. Впервые они встретились в городе во время одного официального расследования и обнаружили, что в их привычках и вкусах есть много общего; словом, они друг другу понравились, и в результате сквайр Ричардз пригласил к себе мистера Фаншоу, а последний не преминул воспользоваться этим приглашением.
Путешествие завершилось к пяти часам. Жизнерадостный деревенский носильщик сообщил, что автомобиль, посланный из замка, заезжал на станцию, но шоферу пришлось проехать еще полмили вперед, чтобы забрать какой-то груз, — так что не угодно ли гостю подождать несколько минут, пока он вернется?
— Хотя, как я погляжу, у вас есть велосипед, — продолжал носильщик. — Может быть, вам захочется прокатиться в свое удовольствие? Поезжайте прямо, затем свернете налево — до поворота не больше двух миль, — а я прослежу, чтобы ваш багаж положили в машину. Простите за такое предложение, просто я подумал, что сегодня прекрасный вечер для прогулки. Да, сэр, сенокос в самом разгаре. Сейчас… где-то у меня была квитанция на ваш велосипед. Спасибо, сэр, премного благодарен, будьте уверены, вы не потеряетесь… — ну, и далее в том же духе.
Прогулка длиной в пару миль пришлась очень кстати: дремота развеялась, и Фаншоу захотелось чаю. Показался замок, вид которого обещал покой и тишину — то, что надо после многих дней, проведенных на заседаниях и собраниях коллегии. Замок не был ни волнующе древним, ни угнетающе современным. Оштукатуренные стены, окна с поднимающимися ставнями, старые деревья, ровные газоны — все это не ускользнуло от внимания Фаншоу, когда он добрался до места. Сквайр Ричардз, тучный господин, которому было уже за шестьдесят, ждал его у подъезда с нескрываемым удовольствием.
— Сперва выпьем чаю, — сказал он. — Или вы предпочитаете напитки, требующие более долгого времени? Нет? Что ж, прекрасно, чай подан в саду. Пойдемте, ваш велосипед уберут. В такие дни я всегда пью чай под липой у ручья.
Трудно было представить себе место лучше. Летний вечер, аромат огромной тенистой липы, в пяти ярдах от которой журчала прохладная вода. Долгое время оба сидели практически неподвижно. Но около шести мистер Ричардз выпрямился, вытряхнул трубку и предложил:
— Знаете, по-моему, неплохо бы прогуляться — вы не возражаете? Отлично, тогда предлагаю пройтись по парку и подняться на холм, откуда видны все окрестности. Возьмем с собой карту, я покажу, что здесь есть. Можем прихватить велосипед, или отправимся на машине — все зависит от того, нравятся ли вам тренировки. Если вы готовы, то идем; тогда без труда вернемся к восьми.
— Я готов. Только возьму трость; и еще: не найдется ли у вас бинокля? Неделю назад я одолжил свой знакомому, а он взял и уехал из Лондона неизвестно куда, прихватив его с собой.
Мистер Ричардз задумался.
— Да, — сказал он, — бинокль есть, но я им никогда не пользуюсь и не знаю, подойдет ли он вам. Он совсем старый и весит раза в два больше, чем те, которые делают сейчас. Пожалуйста, берите, но я его не понесу. Кстати, что вы желаете выпить после, ужина?
Попытка заверить, что это не имеет значения, была отвергнута; они пришли к согласию на пути к холлу, где мистер Фаншоу нашел свою трость, а мистер Ричардз, задумчиво покусывая губу, приблизился к столу, достал из ящика ключ, направился через зал к филенчатому шкафу, открыл его, взял с полки коробку и поставил ее на стол.
— Бинокль внутри, — произнес он, — правда, чтобы открыть, нужно знать какую-то хитрость, но я ее забыл. Попытайтесь сами.
Мистер Фаншоу попытался. Замочной скважины не было, зато коробка была крепкая, тяжелая и гладкая: ясно, что прежде чем ее открывать, надо было надавить на какую-то деталь. «Надо проверить углы, подумал он. И, поднося большой палец к губам после попытки нажать на один из нижних углов, добавил: — До чего же острые».
— Что-то не так? — спросил сквайр.
— Поцарапался о ваш несчастный ларец Борджиа, будь он неладен, — ответил Фаншоу.
Сквайр усмехнулся без всякого сочувствия.
— Зато вы его открыли, — сказал он.
— Зато открыл! Что ж, ради такого дела капли крови не жалко; а вот и бинокль. Да, как вы и говорили, тяжеловат, но думаю, я смогу его понести.
— Готовы? — спросил сквайр. — Тогда в путь: пройдем через сад.
Сказано — сделано; они оказались в парке, который неуклонно поднимался к вершине холма, возвышавшегося над окрестностями, — Фаншоу заметил его, когда ехал в поезде. За холмом виднелся еще более широкий отрог. По пути сквайр, знаток земляных работ, указывал на места, где видел или интуитивно угадывал следы военных укреплений.
— А это, — произнес он, останавливаясь на относительно плоской лужайке., окруженной высоким кольцом деревьев, — римская вилла Бакстера.
— Бакстера? — переспросил Фаншоу.
— Забыл, вы же его не знаете. Это был старик, от которого мне и достался бинокль. Кажется, он сам его сделал. Он был часовщиком, жил внизу, в деревне, обожал всякие древности. Мой отец разрешал ему копать повсюду; а когда тот что-нибудь находил, посылал ему на подмогу парочку парней с лопатами. Бакстер сумел собрать удивительные вещи, а когда он умер — если не ошибаюсь, это было лет десять-пятнадцать назад, — я выкупил его коллекцию и отдал в городской музей. На днях мы зайдем туда на нее посмотреть. Бинокль попал ко мне вместе с остальным добром, но я его, конечно же, оставил себе. Если приглядеться, то видно, что собрал его любитель — посмотрите, какой у него корпус; линзы, естественно, Бакстер делал не сам.
— Да, действительно, похоже на работу умельца, у которого другое основное занятие. Не пойму только, почему он такой тяжелый. А Бакстер действительно нашел здесь римскую виллу?
— Да, на этом самом месте, где мы с вами стоим, под слоем земли находится пол — он слишком невзрачный и грубо выполнен, так что его откапывать незачем, но на нем, разумеется, есть рисунки; зато некоторые мелочи и керамика, которые здесь нашли, оказались весьма ценными. Голова у старика Бакстера работала хорошо: у него был какой-то непостижимый нюх на такие вещи. Для наших археологов он был бесценным помощником. Он мог закрыть свою лавку на несколько дней и бродить но окрестностям, отмечая на полевой карте те места, где ему что-то чудилось; он вел тетрадь, полную описаний этих мест. После его смерти добрая доля пометок была проверена, и каждый раз он попадал в точку.
— Какой замечательный человек! — воскликнул мистер Фаншоу.
— Замечательный? — переспросил сквайр, резко остановившись.
— Я хотел сказать, полезно, когда такой человек живет рядом, — стал оправдываться Фаншоу. — А что, он был негодяем?
— Об этом мне неизвестно, — ответил сквайр, — скажу только, что если он и был порядочным, значит, ему не везло в жизни. Его никто не любил, и я в том числе, — добавил он, помолчав.
— Вот как? — удивился мистер Фаншоу.
— Да, не любил, но хватит о Бакстере; сейчас будет самый трудный этап, и я не могу идти и разговаривать.
В самом деле, взбираться по склону, покрытому скользкой травой, в тот вечер было жарко.
— Я обещал повести вас коротким путем, пыхтел сквайр, — и почему, спрашивается, этого не сделал? Когда вернемся, ванна нам не повредит. Вот мы и пришли, здесь можно сесть.
Небольшой сосновый лесок короной венчал вершину холма; у кромки стояла широкая прочная скамья; отсюда открывался чудеснейший вид; путешественники сели, отерли пот со лба и перевели дыхание.
— Ну вот, — заговорил сквайр, как только вновь обрел способность к связной речи, — тут-то вам бинокль и пригодится. Но сначала окиньте все взглядом. Право же! Лучше вида я не встречал.
Я пишу эти строки зимой, когда ветер стучит в темное окно, а в ста ярдах бушуют и бьются о берег морские волны, так что мне нелегко передавать те чувства и подбирать слова, которые способны перенести моего читателя в июньский вечер и заставить его увидеть чудесный английский пейзаж, о котором говорил сквайр.
Над широкой плоской равниной поднималась цепь больших холмов, покрытых зеленой травой или меховыми манто деревьев; лучи закатного, но еще не спрятавшегося за горизонтом солнца цеплялись за их макушки. Равнина была зеленой, хотя реки на ней не было заметно. Виднелись кустарники, пшеничные поля, изгороди и пастбища; небольшое движущееся белое облачко обозначило след проходящего вечернего поезда. Затем взгляду предстали красные фермы, серые домики, еще ближе расположились отдельные усадьбы и, наконец, замок, приютившийся у подножья холма. Из каминных труб ровно поднимался синий дым. Воздух пах сеном; совсем рядом рос куст диких роз. Это был пик лета.
Несколько минут прошло в тишине, затем сквайр стал называть главные достопримечательности, холмы и долины, показал, где находится город и прилегающие деревни.
— Ну вот, сказал он, — теперь вы сможете разглядеть в бинокль Фулнейкерское аббатство. Видите: большой зеленый луг, позади него — лес, затем на пригорке — ферма, а за ней — то, что вам нужно.
— Да, точно, — воскликнул Фаншоу. Вижу. Красивая башня!
— Наверное, вы смотрите не туда, — заметил сквайр, — что-то не припомню там башню, разве что вам попалась на глаза Олдборнская церковь. Непритязательный у вас вкус, если, по-вашему, это красивая башня.
— Не знаю, Олдборнская это башня или какая-нибудь другая, — сказал Фаншоу, продолжая держать бинокль перед глазами, — но она действительно милая. А сама церковь, судя по всему, большая; похоже, это центральная башня; я вижу еще четыре больших шпиля по углам и четыре поменьше между ними. Обязательно надо туда сходить. Это далеко?
— Олдборн находится примерно в девяти милях отсюда, а то и меньше, — ответил сквайр. — Давно я там не был; впрочем, не припомню, чтобы меня гуда тянуло. Теперь я вам еще кое-что покажу.
Фаншоу опустил бинокль, продолжая пристально смотреть в сторону Олдборна.
— Нет, — сказал он, — невооруженным глазом ничего не видно. Что вы собирались мне показать?
— Возьмите побольше влево — найти будет нетрудно. Видите довольно резко выступающий холм с одиноким деревом на вершине? Это находится на той же оси, где и дерево, на вершине большой возвышенности.
— Точно, — откликнулся Фаншоу, — кажется, я без труда скажу, что это такое.
— Неужели? — удивился сквайр. — Ну так скажите.
— Это Висельный холм, — был ответ.
— Как вы догадались?
— Если кто-то не хотел, чтобы об этом легко было догадаться, не надо было устанавливать там макет виселицы с висящим на ней телом.
— О чем это вы. — оборвал его сквайр. — На холме ничего нет, кроме леса.
— Напротив, — возразил Фаншоу, — там, на вершине, большая зеленая лужайка, а посреди — модель виселицы. Когда я взглянул на нее в первый раз, мне показалось, что на ней что-то висит. А сейчас, вроде бы, ничего не видно — или что-то есть? Я не уверен.
— Чепуха, чепуха, Фаншоу, на этом холме нет никакой виселицы. Там просто густой лес — совсем недавно посаженный. Я был там год назад. Дайте мне бинокль, а то я ничего не вижу. — После недолгой паузы, он произнес: — Я так и думал, ничего не видно.
Тем временем Фаншоу рассматривал холм — до него было всего две-три мили.
— Очень странно, — сказал он, — без бинокля в самом деле похоже на лес. — Он вновь поднес прибор к глазам. — Удивительный все же получается эффект. Хорошо видна виселица, зеленый луг, и кажется, я даже различаю людей, телеги, точнее, одну телегу, а в ней сидит человек. Но стоит убрать бинокль, и все исчезает. Наверное, это особенность закатного освещения. Надо прийти сюда днем, пораньше, когда солнце находится еще высоко.
— Вы сказали, что видели на холме людей и телегу? — недоверчиво спросил сквайр. — Что они там делают в это время, даже если предположить, что все деревья срубили? Давайте рассуждать здраво — посмотрите снова.
— Но я точно уверен, что видел их. Да, пожалуй, людей было немного, они расходились. А теперь — боже милостивый — такое впечатление, будто на виселице что-то раскачивается. Ужасно тяжелый бинокль, его долго не удержать. Все равно, поверьте мне на слово, леса там нет. Если вы покажете мне дорогу на карте, я завтра же туда отправлюсь.
Некоторое время сквайр пребывал в задумчивости. Наконец, он поднялся и произнес:
— Чтож, это лучший способ во всем разобраться. А теперь пора назад. Ванна и ужин для меня важнее всего.
На обратном пути он был не особенно разговорчив.
Они вернулись через сад и прошли в холл, чтобы положить на место трости. Там они обнаружили старика-лакея Паттена, который был явно чем-то встревожен.
— Прошу меня извинить, мистер Генри, — заговорил он тотчас же, — но боюсь, тут побывал злоумышленник.
Он показал на открытую коробку, в которой хранился бинокль.
— Ничего более страшного не случилось, Паттен? — спросил сквайр. — Неужели я не могу взять собственный бинокль и одолжить его другу? Я купил его на свои деньги, если ты помнишь. На распродаже имущества старого Бакстера.
Паттен поклонился, хотя объяснение его не удовлетворило.
— Вот и хорошо, мистер Генри, раз вы знаете, кто это сделал. Просто я подумал, что лучше об этом сказать, поскольку мне казалось, что эта коробка не покидала свою полку с тех пор, как вы ее туда поставили; вы уж извините, но после того, что произошло…
Он понизил голос, и продолжение разговора Фаншоу услышать не смог. Ответы сквайра были немногословными, зато сопровождались грубоватым хохотом; затем хозяин пригласил Фаншоу посмотреть предназначенную для гостя комнату. Кажется, в тот вечер ничего, относящегося к моей истории, больше не произошло.
Кроме, разве что, одной мелочи: странное чувство охватило Фаншоу сразу после полуночи — будто на волю вырвалось то, что нельзя было выпускать. Он почувствовал это во сне. Фаншоу прогуливался по малознакомому саду и остановился перед нагромождением неровных камней, осколков старого оконного витража церкви и даже фрагментов лепных фигур. Один из фрагментов привлек его внимание: похоже, это была резная капитель с изображением различных сценок. Он почувствовал, что должен ее вытащить; взявшись за дело, он с поразительной легкостью перенес наваленные на нее камни в сторону и стал вытаскивать саму глыбу. Тут к его ногам, негромко звякнув, упал оловянный ярлык. Фаншоу поднял его и прочел: «Не трогать ни при каких обстоятельствах. Искренне ваш, Дж. Паттен». Как часто бывает во сне, он воспринял это указание со всей серьезностью. И с тревогой, переходящей в страх, решил посмотреть, сдвинулась ли глыба. Еще как сдвинулась: она вообще куда-то исчезла. Зато открылся вход в тоннель, и Фаншоу наклонился, чтобы в него заглянуть. Во тьме что-то зашевелилось, и вдруг, к ужасу Фаншоу, оттуда показалась рука — ухоженная правая рука в опрятной манжете, торчавшей из-под рукава пиджака; она в точности повторила движение, которое обычно делают, когда хотят обменяться рукопожатием. Он задумался, насколько невежливо будет игнорировать приветствие. Но пока он рассматривал руку, она почернела, стала покрываться волосами и, кроме того, изменился жест: теперь она тянулась к его ноге, чтобы ухватить. Так что Фаншоу, забыв о политесах, с криком бросился бежать и проснулся.
Он осознавал, что это был сон; но ему казалось (так тоже часто бывает), что нечто похожее, но не настолько впечатляющее, он уже видел раньше. Он полежал немного с открытыми глазами, пытаясь запомнить детали последнего сна; в частности, ему хотелось понять, что за фигуры он увидел, точнее, смутно разглядел, на резной капители. Там изображалось нечто несусветное, это точно, но больше он ничего не мог вспомнить.
То ли на него подействовал сон, то ли дал о себе знать первый день каникул — во всяком случае, проснулся он не рано; да и в исследования окрестностей тут же погружаться не стал. Все утро, то ли от лености, то ли от желания узнать что-то новое, Фаншоу изучал тома с документами Графского археологического общества, которые свидетельствовали о вкладе мистера Бакстера в обнаружение кремниевых орудий труда, римских поселений, развалин монастырских построек — словом, всего того, чем ведает археология. Бумаги были составлены в запутанном, высокопарном, полуграмотном стиле. Если бы этот человек вовремя пошел учиться, — подумал Фаншоу, он стал бы весьма известным антикваром; или мог бы им стать (чуть поразмыслив, Фаншоу сделал эту поправку), но явная любовь к противоречию и противопоставлению себя окружающим, а также — ну да! — снисходительный тон, как у носителя некоего высшего знания, портили всю картину. Он мог бы стать уважаемым мастером. Его проект перестройки и возведения монастырской церкви был очень хорош. Изящная остроконечная центральная башня была ярким тому подтверждением; она напомнила Фаншоу ту башню, которую он видел с холма и которую сквайр назвал Олдборнской. Но это был не Олдборн, это был Фулнейкерский монастырь. «Что ж, — сказал он себе, — наверное, Олдборнскую церковь строили фулнейкерские монахи, и Бакстер скопировал башню. Нет ли об этом упоминаний? А, ясно, проект обнаружили после его смерти нашли среди других бумаг».