– Друзья! – начал он. – Я думаю, вам известно, что сегодня перед вами должна была выступить знаменитая певица Леокадия?!
Я выпучил глаза, но Стас шепнул мне:
– Молодец, Веня! Уж об этом-то ей точно доложат!
– Ле-о-ка-ди-я! Ле-о-ка-ди-я! – принялась скандировать толпа, но продюсер продолжил:
– Но она, понимаете ли, сказала, что не собирается петь в таком захолустном провинциальном городишке, как ваш...
– А-а-а!!! – взорвался народ негодованием, и имя певицы потонуло в этом реве.
– Да и ладно! – заявил Перескоков. – Не больно-то и надо! У нас есть звезды покруче! Встречайте: дуэт «Тот-Того»! – Площадь потряс новый взрыв зрительских эмоций, но теперь это был восторг. – Тем более что наши мальчики, – продолжал хитрый продюсер, – легко исполнят для вас пару ее хитов.
Толпа взвыла от радости, зазвучала фонограмма, и мы со Стасом, уже привычно прыгая и пыхтя в отключенные микрофоны, «запели» неизвестно чьими голосами:
Честно говоря, на этот раз я прыгал и кривлялся даже с некоторым удовольствием. Приятно было доставить радость всем этим людям и досадить к тому же зловредной Леокадии. Но следующий куплет все испортил:
Вот черт! А я уже и забыл про эту проклятую тематику. Но уж тут все пошло без сучка и задоринки – именно так, как и задумывали наши великие и ужасные продюсеры. Ну конечно! Это ж вам не глухой таежный Киреевск, это крупный областной центр! Громовым эхом подпевая припев, все эти, только что такие симпатичные мне люди враз принялись радостно справлять малую нужду.
Я уж не знаю, как эта сволочь Перескоков сумел так настроить десятки тысяч людей, наверное, дело тут в силе телерекламы. Но если так, то, учитывая, что этот концерт тоже транслируется, сейчас вместе с нами мочилась и вся наша необъятная, многонациональная, многострадальная Родина-мать!
Вот это был настоящий ночной позор. Хуже и представить себе трудно... Но был и забавный момент. Откуда ни возьмись, на площади появился раскрашенный цветочками дрессированный слон и, набирая хоботом воду из фонтана, принялся обливать ею всех окружающих.
Наконец на подмостки выскочили Самогудова с Леликом, Перескоков стал их витиевато объявлять, а мы спустились вниз. Настроение было отвратное. Чуть-чуть грела мысль, что, возможно, это позорище все-таки выведет нас на Леокадию, но это было слабое утешение, так как верилось с трудом.
– Здорово придумали! – счастливо скалясь, хлопнул меня по плечу безумный Вольфрам. – Долой условности! Свобода, непосредственность и еще раз свобода! Ну а теперь – ко мне? И – по бальзамчику?!
– А что, поехали? – утомленным голосом предложил мне Стас. – Пока нас Перескоков не поймал.
– Поехали, – согласился я и поискал глазами телохранителя, но Стас, поняв меня, поторопил:
– Да черт с ним, пошли быстрее, а то, не дай бог, еще Веничка увяжется.
Вольфрам поразил нас размахом своего быта и глубиной воображения. Во-первых, выяснилось, что живет он прямо в старинном особняке областного исторического музея в центре города, которым, как он нам объяснил, до революции владел архиерей. Во-вторых, губернатор оказался чрезвычайно эрудированным и артистичным человеком.
– А это мой лучший друг! – воскликнул он, когда в фойе музея, громко топая, встречать нас выбежала огромная собака лабрадор и принялась, крутя роскошным хвостом, слюнявить пухлые пальцы хозяина. – Ее зовут Шланга. Очень умная, хотя, как вы, наверное, уже поняли, ленивая псина.
Собака исподлобья посмотрела на хозяина, продемонстрировав свои красноватые белки, пошатнулась и рухнула у его ног.
– Просто удивительно ленивая, – посетовал Вольфрам. – Шланга, вставай! Кому сказал! – попинал ее губернатор и глянул на часы. – Друзья, уже третий час ночи! Вы, наверное, ужасно устали, а мне так хочется многое вам показать...
– Да нормально! – воскликнул Стас. – Мы отлично выспались днем.
– Ах так?! – обрадовался Вольфрам. – В таком случае я смогу продемонстрировать вам свои метаморфозы! Перевоплощения – одно из моих любимых занятий. Больше всего на свете я люблю две вещи: Шлангу и перевоплощения!
Вольфрам свернул в зал русского Средневековья, крикнул нам, чтобы мы не входили, а сосчитали сначала до сорока. Мы посчитали и вошли. Вольфрама в зале не было, зато на деревянном престоле сидел настоящий русский царь. Суровый монарх сжимал в руках скипетр и державу, а на голове его красовалось нечто вроде шапки Мономаха. Я сперва подумал, что это восковая фигура, но царь шевельнулся и грозно объявил:
– Расхитили бояре казну земли русской! Воеводы не хотят быть защитниками христиан православных! Отдали Русь на растерзание Литве да ханам, да псам немецким! Каждый думает лишь о своей мошне, забыв напрочь об отечестве! – Он выдержал паузу и продолжил спокойнее, но строже: – А посему, повинуясь великой жалости сердца, беру снова государства свои, буду владеть ими самодержавно.
Он ударил скипетром, и мы вздрогнули.
– Похож? – вдруг спросил он заискивающим тоном. Колдовство развеялось, и перед нами вновь сидел прекраснодушный губернатор Вольфрам.
– Здорово, – признали мы со Стасом.
– Идем дальше! – позвал он и побежал, разбрасывая на бегу регалии. – Не забудьте сосчитать до сорока, – попросил он, влетев в следующий зал.
На этот раз губернатор сидел в бамбуковом кресле в образе японского императора-самурая, немного смахивающего на Будду, в златотканом кимоно.
– Хирамота хасаяма? – произнес он. – Сарамата, э-э, харакири...
Мы сложили руки ладонями и поклонились.
– Похож?! – взволнованно воскликнул Вольфрам снова.
Мы стали кланяться еще усерднее.
– Жалко язык не знаю, потому – коротко! – вскричал он, вскакивая. – Но я выучу, выучу! Я – гений метаморфоз! Шланга, ко мне! – крикнул он. Большая, лающая басом собака, обгоняя нас, грузно проскакала по паркету и вместе с ним скрылась в следующем зале.
– ...тридцать девять, сорок! – крикнули мы, досчитав, и вошли.
Приторно пахло розовым маслом. По углам широкой кровати дымили чаши с ладаном, а на перине, обнимая лежащего рядом пса, покоился человек в белом плаще с кровавым подбоем и с печатью муки на лице.
– Боги, боги! – хрипло простонал он, не открывая глаз. – Шланга!.. То есть Банга! Меня мучает страшная болезнь. Гемикрания называется. Принеси мне, пожалуйста, яду, Банга. – Он страдальчески прикрыл глаза рукой, приоткрыл ладонь, выглянул из-под нее одним плутоватым глазом и спросил: – Похож?
– Воистину, Эгемон! – признал Стас и зевнул. Я посмотрел на него и понял, что тоже не отказался бы уже и вздремнуть. Лучший Понтий Пилат из всех, что я видел, вскочил с ложа и хотел уже броситься в следующий зал, но я его остановил:
– Останьтесь, пожалуйста, так, – попросил я его. – Вам очень идет этот образ. Я это еще на мосту заметил.
– Правда? – застенчиво улыбнулся тот и, повертевшись туда-сюда перед зеркалом, кокетливо оглядел свой наряд. – А я так на работу завтра пойду! – заявил он. – Ну что ж, ладно. Вижу, теперь вы все-таки утомились. Давайте поужинаем – и на покой.
– Интересный вы человек, – заметил Стас по дороге в столовую.
– Да у нас тут все такие, – довольно махнул рукой губернатор. – Что ни дворник – писатель-фантаст, что ни сторож – рок-н-ролльщик. Есть даже один журналист, так тот себя и тем и другим возомнил, всему городу уже своими талантами плешь проел... Да все поголовно – художники, артисты... Еще эти, как их... Дизайнеры! А работать некому. Все поэты, в кого ни плюнь...
– А вы не плюйте, – посоветовал Стас.
– Трудно, – честно сказал Вольфрам и вздохнул. – Я же все-таки губернатор.
Вдруг со стороны входа еле слышно раздался хриплый вопль:
– Караул! Убивают!
«Вот тебе и раз! – удивился я. – Кто кого тут может убивать, если кругом одни добренькие?»
– Мне это кажется? – спросил я Стаса.
– Это голос Перескокова! – крикнул тот. – Бежим! – и мы бросились на звук через залы. Значит, продюсер нас все-таки выследил. Но кто-то настиг и его...
– Постойте! Подождите меня! – путаясь в полах плаща, прокуратор кинулся нам вдогонку.
Мы пробежали два выставочных зала, вестибюль... Хриплые вскрики и шум борьбы становились все яснее. Наконец, мы влетели в актовый зал и увидели, что лежащего на столе Перескокова душит висящий над ним на тонких, едва заметных струнках человек в черном трико и черной матерчатой маске, закрывающей все лицо.
– Я им ничего не сказал... – прохрипел синий уже Перескоков.
– Да ты ничего и не знал, болван! – ответил ему черный, и тут они оба увидели нас.
– Помогите! – простонал Перескоков.
Я схватил стул и запустил им в загадочного злодея. Но тот увернулся, резво взлетел на своих нитках к потолку и побежал по нему на четвереньках, раскорячившись, как паук. Миг – и он выскользнул в форточку под куполом зала.
– Помогите! – простонал Перескоков.
Я схватил стул и запустил им в загадочного злодея. Но тот увернулся, резво взлетел на своих нитках к потолку и побежал по нему на четвереньках, раскорячившись, как паук. Миг – и он выскользнул в форточку под куполом зала.
– Кто это был? – спросил я у едва живого Перескокова.
– А я откуда знаю? – не моргнув глазом, соврал тот. – Лазят тут всякие... Странный городишко...
Тут прибежал запыхавшийся губернатор:
– Что такое? Что случилось?
– Да ничего, – отмахнулся Перескоков. – Все в порядке.
– Да? – прищурившись, спросил Стас. – И то, что тебя душил какой-то тип на веревочках, тоже в порядке?
– Ну... Мало ли... – пожал плечами продюсер. – С кем не бывает... Был и нету... Эй-эй! – крикнул он, поворачиваясь по сторонам. – Кто тут есть?! Вот видите, – развел он руками, – уже никого.
– Ну вот и чудненько! – обрадовался губернатор. – В таком случае пожалуйте к столу.
– Странные вещи творятся с нашим продюсером, – нарочито громко поделился я со Стасом своей тревогой.
– Странные вещи, говорите? – внезапно посерьезнел губернатор. – Это еще что. Вот сейчас я вам покажу действительно странную вещь.
Он подвел нас к стене, на которой висела репродукция Джоконды, вставленная в вычурную золоченую раму, достал толстый черный маркер и нервным движением подрисовал творению Леонардо да Винчи густые гусарские усы.
– На кого теперь похоже? – таинственным голосом спросил наш искусствовед-любитель.
Мы пожали плечами.
– На мужика, – сказал Стас.
– Так-то! – победно бросил Вольфрам и, не снимая с лица загадочного выражения, упрятал фломастер под тогу. – Этот код разгадал я сам.
После чего, болтая как ни в чем не бывало о разных глупостях, он провел нас в столовую, где было уже накрыто.
Вокруг замечательно сервированного овального стола стояло четыре мягких стула. Посредине, как главное блюдо, дымилась и благоухала фарфоровая пельменница, а рядом стоял графин с жидкостью кофейного цвета. Это и был хваленый бальзам. Только мы уселись, как в столовой появился официант и стал повязывать нам салфетки и накладывать в миски пельмени. Когда он удалился, мы принялись за еду. И пельмени, и бальзам были действительно восхитительны.
– А вы больше так не делайте, – погрозил нам пальцем Перескоков с набитым ртом.
– Как? – не понял я.
– Без спросу не уходите, – объяснил он. – Я же волнуюсь.
Внезапно официант появился вновь.
– Десерт прикажете сразу подать? – неприятным скрипучим голосом спросил он.
– Что ты, братец, – после некоторой заминки ответил губернатор. – Где ж это видано?.. – Он внимательно посмотрел на официанта. – А-а, – понял он, – вы у нас новенький?
– Да, – замогильно отозвался тот. – Совсем новенький.
– Ой! – вдруг пронзительно вскрикнул Перескоков, уставился в тарелку и принялся нервно глотать пельмени один за другим.
Тут я обратил внимание, что официант поменялся. Тот был щуплый и молодой, а этот – старый, лысый, но осанистый и с животиком. И Перескоков явно его узнал. Да и мне эта фигура кого-то напоминала, но хоть убей, не помню кого.
– Простите, как вас зовут, кто вы? – спросил я напрямик, пряча под скатертью нож.
Воцарилось молчание.
– Ладно, – сказал наконец официант. – Хватит ломать комедию. Меня зовут... – подчеркивая многозначительность момента, он выдержал паузу. – Меня зовут Адамон Казимирович Перископов!
– Ой! – вновь взвизгнул Перескоков, теряя самообладание, и принялся стенать: – Я пропал! Просто пропал! Пропал совсем! Уж лучше бы я тогда прыгнул без парашюта...
– Заткнись, бестолочь! – огрызнулся на него таинственный официант. – Тебе что было велено? Всем говорить, что продюсер Леокадии – ты. А ты, сволочь этакая...
– Меня пытали! – всхлипнул Перескоков, указывая на нас дрожащей рукой. – Миксером! – и, рыдая, он уткнулся лицом в салфетку.
– Постойте, постойте! – вмешался я, выйдя из ступора. – Так вы и есть настоящий продюсер Леокадии? Мы все-таки нашли вас?!
– Еще чего! – рявкнул Перископов. – Это не вы меня нашли, а я вас!
– Ну ладно, – согласился я. – Это с какой стороны посмотреть. Главное, мы хотим узнать, почему все добреют от ее песенок.
– А вам какое дело? – вновь огрызнулся Перископов. – Я вот, наоборот, хотел бы знать, почему вы не добреете?
– Я первый спросил.
– Эх, убить бы вас обоих, – вместо ответа прошипел злодей. – Но моя госпожа велела только припугнуть вас. Чтоб не суетились по поводу ее музыки и не совали свой нос куда не следует...
– Ага! – сказал Стас. – Значит, не вы главный, а она? Тогда мы должны встретиться с ней.
Перископов немного помолчал, раздумывая, потом отцепил свое левое ухо, поднес его к губам. На его пальце при этом блеснул массивный перстень с крупным сиреневым камнем. Что-то побормотав, он прицепил ухо на место и, словно прислушиваясь, закатил глаза.
– Нас устраивает ваше предложение, – сказал он. – Моя госпожа предлагает вам провести с ней послезавтра совместный концерт в Каире.
– Отлично! – вскричал Перескоков, моментально ожив. – Свести таких звезд вместе! Все-таки я – гениальный продюсер!
– Ты-то тут при чем?! – недобро зыркнул на него Перископов.
– На чем же мы доберемся до Египта в такие сроки? – усомнился Стас. – На самолете мы не полетим, нам уже хватило, а на поезде мы и за месяц не доедем.
Повисло молчание. Его робко прервал губернатор Вольфрам:
– Ну, собственно, у меня есть дирижабль.
Глава восьмая. Перископов – герой...
– Когда?.. – сдавленно прохрипел Перескоков, поперхнулся и закашлялся. Все уставились на него. Он вытер пот, состроил невозмутимую физиономию и, наконец, сумел спросить: – Когда вылетаем?
Вилка, которую он держал в руке, вдруг стала нервно биться о край миски, он воткнул ее в пельмень и оставил в тарелке, а ладони спрятал на коленях под столом.
– Немедленно, – сказал Перископов и окинул нас жестким взглядом.
– Но позвольте! Я не могу отпустить гостей голодными! – вмешался наш толстенький Понтий Пилат. – Это не по-сибирски! Давайте закончим трапезу.
Перископов насупился, но промолчал.
– И нам еще поспать нужно, – подхватил Стас.
– В дирижабле выспитесь! – зло рявкнул Перископов. – Сколько лету до Каира? – уставился он на Вольфрама.
– А сколько километров до него от Томска? – спросил тот.
– Пять тысяч шестьсот тридцать два, – отчеканил загадочный продюсер Леокадии.
– Ага, ага... – покивал губернатор. – Ну тогда все зависит от ветра. А в сантиметрах не скажете? – сделал он крайне заинтересованную физиономию.
– Полтриллиона шестьдесят три миллиарда двести... – водя пальцем в воздухе, корячился Перископов, высчитывая, и вдруг взорвался: – Дьявол! Вы что, дурака из меня делаете?! На кой черт вам знать, сколько это в сантиметрах?!
– Просто хотелось проверить, как у вас с арифметикой, – признался Вольфрам. – С географией – в порядке.
Перископов зарычал и сжал кулаки, но сдержался и почти спокойно сказал:
– Хватит ваньку валять. Скажите лучше, с какой скоростью летит ваш дирижабль?
– Новейшей конструкции цеппелин «Крюгер», подарок городу от одноименной немецкой воздухоплавательной компании, развивает от ста тридцати до ста семидесяти километров в час, в зависимости от силы и направления ветра, – хвастливо заявил губернатор.
– А за какие заслуги вам его подарили? – поинтересовался Стас.
– За то, что мы местное пиво «Крюгер» назвали.
– А почему вы его так назвали? – не унимался Стас.
– Чтобы нам дирижабль подарили, – не моргнув, объяснил губернатор.
– Значит, лететь нам где-то сутки с половиной, – не слушая их треп, прикинул Перископов. – Приемлемо. Немедленно прикажите приготовить и подать нам вашу воздухоплавательную машину!
– Один момент! – кивнул Вольфрам, подскочил к тумбочке с доисторическим телефоном и, вращая металлический диск, набрал номер. – Алло! Говорит губернатор. Мне с друзьями нужно срочно лететь в Египет. Подгоните, пожалуйста, «Крюгер» к городскому саду. – Он отвлекся: – Надо взять побольше провизии и подарков для египтян, – сказал он нам радостно-заговорщицким тоном и опять приник к трубке. – Да, и загрузите туда, пожалуйста, побольше кедровых шишек, рыжикового масла, только обязательно из грибов, а не из каких-то там злаков, как вы мне в прошлый раз подсунули... Сто берестяных туесков, десять наборов открыток «Томские трущобы» и восемь петард. – Прикрыв рукой трубку, он пояснил: – Это так – крокодилов попугать. – Он подмигнул и продолжил перечисление: – Еще пять спичечных коробков с сибирской землей и две баночки с моей... Нет-нет, этого, пожалуй, не надо. Все! Позвоните, когда нам выходить, ага? Ну, пока.
На протяжении всего этого монолога Перископова потряхивало от злости, и как только трубка легла на аппарат, он взорвался: