– Да на кой черт нам все это нужно?!
– Вы плохо знаете сибиряков! – воскликнул Вольфрам. – Мы на весь мир славимся своим гостеприимством и щедростью. Не могу же я отправляться в Африку с пустыми руками!
– Как же вы полетите с нами? – вмешался Стас. – А кто будет управлять губернией?
– А, – беззаботно махнул рукой тот. – Без меня как-нибудь обойдутся... Не могу же я отпустить своих друзей в опасное путешествие одних. – Он на миг задумался и сказал: – А знаете, я и сам удивляюсь, что это со мной происходит. Раньше я точно никуда не полетел бы, а теперь мне это кажется таким естественным...
– Ну, так вы ведь теперь добр... – начал Перескоков, но, получив от продюсера Леокадии подзатыльник, подпрыгнул от неожиданности и закончил: – ...добрых друзей встретили, с ними – хоть на край света.
– Вот и я так думаю, – безмятежно отозвался Вольфрам. – Возьму с собой кое-какие документы – законопроекты, распоряжения – и в свободное время поработаю над ними... – сказав это, он с удвоенным аппетитом принялся за пельмени.
В душных зарослях городского сада толпилось видимо-невидимо зевак, собравшихся посмотреть, как рядом с парком на стадионе «Труд» надувается огромный желтый огурец дирижабля. Освещенный десятком мощных прожекторов, он уже висел над землей, покрывая тенью почти все футбольное поле. Под ним раскачивалась на тросах гондола, похожая на вагон старинного трамвая. Ее окна светились изнутри.
Под непрерывный блеск фотовспышек мы забрались по трапу внутрь и прощально помахали томичам из окон. Салон был совсем небольшим, и, если уж сравнивать с трамваем, то примерно в половину обычного вагона. Дизайн внутри гондолы тоже был довольно скромный. Место пилота даже не было отгорожено от десяти пластиковых пассажирских кресел, на каждом из которых лежали свернутые серые шерстяные одеяла. Проход был завален коробками с подарками для египтян, и, рассаживаясь, мы пробирались через них, выделывая самые немыслимые акробатические номера.
Всего на борту дирижабля находилось семь человек. Мы со Стасом в своих клоунских костюмчиках, Вольфрам с папочкой документов под мышкой, чудовищный Перископов с животиком и, старавшийся теперь быть ниже травы и тише воды, Перескоков. А также пилот дирижабля по прозвищу Кречет и, наконец, наш личный телохранитель с ружьем, в темных очках и с забинтованной, будто ему отдавили уши, головой. Время от времени я, проверяя, все ли у него в порядке, дотрагивался до этой повязки и чувствовал, как она ритмично вибрирует. А если приблизиться к ней ухом, можно было отчетливо услышать мрачные и тягучие аккорды «Пинк Флойда». Повязка была намотана прямо поверх наушников.
Пятнадцать минут спустя мы начали медленно подниматься над стадионом и именно в этот миг услышали снизу душераздирающий крик:
– А меня?! А как же я?!
Мы повысовывались из окон и увидели, что это кричит бедняга Шпулькин, окруженный всей прочей столичной братией.
– А как же мы?! – завопила примадонна, ломая руки. – Ведь это же наш общий, совместный проект!
– Не горюйте! – крикнул им Перескоков. – Мы не забудем, сколько вы для нас сделали! Но стратегия продвижения требует от нас временной разлуки! Временной! Подчеркиваю: временной!
– Хватит врать! – отпихнул его Перископов и заорал: – Да кому вы нужны, чучела попсовые?! Посмотрите на себя в зеркало, только не умрите со страха!
К счастью, дирижабль поднялся уже так высоко, что звезды внизу вряд ли расслышали его оскорбительные откровения.
В салоне потушили верхний свет, включенными остались только матовые бра на стенах, и вскоре город превратился в лужицу электрических точек вдоль извилистой чернильной полосы томской реки. Потом мы неожиданно погрузились во мглу облаков и отвлеклись от окон. Я зевнул и, в который уже раз осознав, как смертельно устал, окинул наш полутемный салон взглядом.
Мерно шумел пропеллер. Посвежело, и все окна салона были теперь плотно закрыты. Водитель колдовал над приборной доской. Губернатор трепался о чем-то с Перископовым, судя по напряженно-злобному выражению лица последнего, проверял глубину его познаний в самых разнообразных областях. Перескоков тупо уставился в непроглядную мглу за окном, и на лице его явственно проступила печать обреченности. А наш телохранитель, наморщив лоб, сидел возле самого входа так прямо, словно проглотил лом. «Пинк Флойд» – музыка нелегкая, особенно для неподготовленного сознания.
– Странно это, Костя, – сказал мне Стас. – Опять мы летим в Египет. Побывали в древнем, а теперь – в современный...
Потом он укутался в одеяло, закрыл глаза и миг спустя, развалившись в кресле, засопел. Тогда я тоже хорошенько укрылся и прикорнул на его плече.
Пробуждение было отнюдь не таким идиллическим. Кабину раскачивало из стороны в сторону, по стеклам хлестал дождь, а в салоне царила паническая суета. Безмятежно спящим оставался только телохранитель у входа. «О господи! Неужели опять авария?!» – подумал я, вспомнив самолет, и именно это воспоминание заставило меня вскочить и пробраться к пилоту.
– Что происходит? Мы падаем?
– Нет, – отозвался тот, – но высоту теряем.
– А это не одно и то же?! Мы разобьемся?!
– Нет, – спокойно ответил пилот. – Мы снижаемся довольно медленно. Меньше метра в секунду.
– А почему?
– Попали в грозу, в область низкого давления. Дирижабль имеет огромную площадь поверхности. Он намок, сильно потяжелел, и подняться выше туч, чтобы обсохнуть, мы теперь не в состоянии.
– Может быть, нам надо сбросить балласт? – спросил я, кивнув в салон.
– Вы опять за свое?! – испуганно взвизгнул Перескоков, который, как всегда, все слышал, а сейчас был особенно взвинчен.
– Я имел в виду коробки с подарками, – успокоил я его.
– Думаю, в этом нет необходимости, – сказал пилот. – По моим расчетам под нами должна быть степь. В крайнем случае сядем, переждем грозу, обсохнем и отправимся дальше.
– Но, господин Кречет, ведь это может затянуться и на несколько часов?! – понизив голос, сказал Перескоков с тихим ужасом в голосе. – Коллега Перископов нам этого не простит... Нас поджимают сроки... – Коллегу Перископова он явно боялся сильнее бури, шторма, землетрясения и всех прочих стихийных бедствий, вместе взятых.
– Ну-у, – протянул пилот и пожал плечами, – вы, конечно, можете попробовать выбросить самые тяжелые коробки. С разрешения губернатора, естественно. Тогда, возможно, садиться и не придется.
Перескоков ринулся в салон и, даже не думая что-то спрашивать у Вольфрама, принялся таскать ящики к выходу. Я решил ему помочь, позвал Стаса, и мы распахнули дверь. В гондолу ворвался мокрый ветер, он подхватил и заставил летать по салону бумаги Вольфрама. Бедняга бросился ловить их, но, увидев, что мы со Стасом собрались выбрасывать его коробки, забыл о документах и стал метаться между нами и Перескоковым.
– Что вы делаете?! – стонал он. – Ведь этому всему цены нет! Расхитители! Стойте! Только не бальзам! Ну, дайте я вытащу хотя бы пару бутылочек – чисто для себя...
Вся эта кутерьма застопорила наши действия, и мы так и не успели выбросить во тьму ни одного ящика, когда гондола довольно основательно стукнулась обо что-то днищем. Мы со Стасом повалились в проход, а наш телохранитель, так, по-моему, и не проснувшись, выпал из кресла в открытую дверь. Я подполз к проему и немного высунулся, чтобы посмотреть, куда он упал. Но тут меня с головой накрыла пенистая морская волна. Едва я успел сообразить, что мы легли брюхом на воду, как волна, откатившись, смыла меня наружу.
Канув в холодную пучину, я ощутил, как вода ударила мне в нос, и по лицу заскользили шершавые пузыри. Я задел рукой какую-то мерзкую ржавую железяку на илистом дне, а через мгновение оказался на поверхности, кашляя, протирая глаза и с трудом удерживаясь на плаву. «Вот так степь», – только и подумал я.
Было темно, и отчаянно хлестал ливень. Я явственно слышал, как капли упруго барабанят и по дирижаблю, но не видел его. Зато разглядел коробки, которые плавали вокруг. По-видимому, их смыло вместе со мной. Я уцепился за один из ящиков, и это помогло мне не пойти ко дну снова. Вдруг ливень как-то изменился, стал реже, но крупнее, я поднял взгляд и обнаружил медленно плывущую надо мной гондолу с тускло светящимися окнами и дверным проемом. С нее, как с крыши дома, вода стекала толстыми струями.
И тут же я увидел нашего телохранителя: он болтался надо мной, ухватившись за дверь. Но совсем недолго: мгновение спустя его втащили внутрь. Я машинально попытался дотянуться до днища, но понял, что это мне не удастся: я и плавающие вокруг ящики сыграли роль балласта, и «Крюгер», полегчав, основательно приподнялся. Меня охватило отчаяние.
Вдруг краем глаза я заметил, как что-то большое и темное шмякнулось о воду рядом. Я стал испуганно вертеться по сторонам, затем замер и прислушался. И тут кто-то, вынырнув прямо передо мной, крепко сдавил меня поперек туловища – то ли осьминог щупальцами, то ли акула челюстями! Я оцепенел от ужаса.
– Держись, щенок! – раздался над моим ухом злобный голос. Я вскрикнул от неожиданности и вцепился в говорящую акулу обеими руками. Тут же раздался свист, словно взмахнули плеткой, и меня выдернуло из воды. Еще мгновение, и я сообразил, что лечу за махиной «Крюгера» в обнимку с Перископовым! Как и в резиденции Вольфрама, он воспользовался своими волшебными нитями.
Наконец мы достигли кабины.
– Обхвати меня ногами и руками! – крикнул суперпродюсер и легко, как акробат партнершу, закинул меня за спину. Ну и силища! Я вцепился в него, как детеныш лемура в мамочку, а он, каким-то загадочным образом не падая, побежал по мокрому днищу гондолы к двери. Впрочем, я ведь уже видел, как он бегал по потолку.
Как только мы достигли входа, меня подхватили руки друзей и втащили в салон.
– Ура!!! – закричали хором Стас, Перескоков и Вольфрам, захлопали в ладоши и принялись было обнимать меня, но я был такой мокрый и холодный, что они тут же оставили эту затею. Стуча зубами, я сбросил с себя одежду, закутался в одеяло и упал в кресло.
– Спа-па-па-пасибо! – выдавил я из себя, обращаясь к Перископову. Тот скосил на меня свирепый глаз и хрипло отозвался:
– Заткнись!
Я вздохнул и подумал: «Характерец у него, конечно, не ахти. Но о людях надо судить прежде всего по делам. А по ним он ведь выходит настоящим героем...» Предложить ему тоже раздеться и просушить трико я не рискнул. Наверное, он такой крутой, что не чувствует ни холода, ни вообще каких-либо неудобств. Вот какие удивительные люди меня окружают!
Мне вдруг стало так уютно, и я почувствовал себя в такой безопасности, в какой не ощущал себя даже дома. Потому, наверное, что дома я и в опасности себя никогда не чувствовал... К тому же Вольфрам вдруг тихонько затянул, а остальные подхватили:
Этот разудалый марш идеально подходил к моему настроению. Не хотелось бы, конечно, чтобы наш желтый летательный аппарат оказался под водой, но, сквозь дрему подумав об этом, я не испугался, а почему-то, наоборот, тихонько захихикал и уснул.
Глава девятая. Перископов – учитель...
– Подъем! – разбудил меня голос Стаса. – Приехали!
Я открыл глаза. Салон был наполнен ярким солнечным светом, все окна были распахнуты настежь, а прямо под нами виднелись песчаные барханы и огромные серые пирамиды.
– Вот это класс! – не удержался я, разглядывая одно из семи чудес света. К ближайшей пирамиде тянулась длинная цепочка верблюжьего каравана. – А я-то думал, это только раньше тут на верблюдах ездили... – удивился я, натягивая костюм, просохший в знойном дыхании пустыни.
– Раньше и ездили! – сварливо подтвердил Перископов. – А это не настоящий караван, а туристический. Тут уже давно все ненастоящее.
– Ну пирамиды-то настоящие! – воскликнул Стас уверенно.
– Да?! Плохо ты знаешь арабов.
– Почему арабов? – удивился я. – Арабы живут в Арабских Эмиратах, а в Египте живут египтяне...
– Арабы живут везде! – отрезал Перископов таким тоном, что перечить ему мне не захотелось.
– Город! Я вижу город! – раздался радостный крик Вольфрама. Он вглядывался в горизонт через огромный морской бинокль.
Посмотрев в том же направлении, я тоже, и без всякого бинокля, увидел город. С первого взгляда в глаза бросилось разительное отличие между золочеными дворцами отелей его красочного центра и окраиной, сплошь состоящей из каких-то руин и низеньких недостроенных домиков.
– Страна явно находится на пике экономического подъема, – заявил Перескоков. – Посмотрите! Кругом стропила, леса, опалубки! Даже не верится, что все эти стройки когда-нибудь будут выглядеть так же красиво, как центр.
– Лучше бы ты молчал, дубина стоеросовая! – отозвался Перископов раздраженно. – Никогда они не будут так выглядеть! Это ведь не настоящие стройки.
– Вы считаете? – удивился Перескоков.
– Не считаю, а знаю, никчемный ты продюсер! – снова огрызнулся Перископов. – Центр – для туристов, а сами аборигены всю жизнь живут в недостроенных домах.
– Почему? – удивился Стас.
– Чтобы налог на жилье не платить! – объяснил Перископов и скорчил презрительную физиономию. – Арабы!
– Внимание! – обернулся к нам Кречет. – Всем занять свои места и пристегнуться! Мне дали добро на посадку возле отеля «Азирис Нуна».
– Что это значит? – поинтересовался Стас.
– Какой-то русский придумал, что по-древнеегипетски это значит «спокойной ночи», – пояснил Перископов. – Это полный бред, но мы останавливаемся там.
– И Леокадия тоже? – оживился Стас, пристегивая к креслу нашего телохранителя, который не слышал команды и при ударе мог вывалиться, как вчера. – И мы сразу познакомимся?
– Понятия не имею, – сухо откликнулся Перископов.
– А вы свяжитесь с ней и спросите! – потребовал Стас и бесцеремонно потянулся продюсеру к уху. К правому уху.
– Не трогай меня! – неожиданно тоненьким голосом взвизгнул Перископов и отпрыгнул от него метра на два. – Никогда, вы слышите, никогда не трогайте мое правое ухо! – сказал он взволнованно.
– А почему? – испуганно спросил Стас.
– Оно... – замялся Перископов. – Оно у меня... Побаливает. Стреляет... А коммуникатор у меня – в левом ухе. Запомните: в ле-вом.
– Да ладно, ладно, – успокаивающе замахал руками Стас.
Перископов дрожащими пальцами отцепил левое ухо, о чем-то пошептался с ним и уже твердо сказал:
– Нет, встретиться с Леокадией заранее не выйдет! Она прибудет непосредственно к концерту!
Предосторожности оказались излишними: на выложенную восточной мозаикой площадь перед отелем мы сели плавно, не почувствовав даже соприкосновения днища с разноцветной плиткой.
Жарища стояла ужасающая.
– Ну, ё-моё! – сказал Стас. – Не могла она в Гренландии концерт назначить!
Вокруг нас быстренько собралась толпа.
– С аборигенами не контактировать, ничего у них не покупать! – скомандовал Перископов.
«Как же! Так мы тебя и послушались, – подумал я. – Приехать в другую страну и не пообщаться с местными жителями! Это какими же надо быть нелюдимыми и нелюбознательными людьми!..»
Но меня опередил Вольфрам:
– Здравствуйте, дорогие египтяне! – закричал он, выпрыгнув из гондолы с набитым сувенирами ящиком. – От имени и по поручению жителей далекой, но дружественной Сибири...
– Русска, покупать! – окружив его, стали наперебой кричать торговцы, размахивая какими-то тряпками, аляписто разрисованными папирусами и бутылочками с разноцветным песком. – Я – русска! Мама – Ленинград! У меня покупать, у него не покупать!
– Спасибо, спасибо! – воскликнул Вольфрам и поставил ящик к ногам. – Но мы прибыли к вам вовсе не за покупками. Наоборот, с подарками. Довезти, правда, удалось немного, но мал золотник, да дорог! Вот сюда, в этот ящичек, я сложил все, что сумел уберечь от... – Он опустил глаза. Ящик был пуст. Он и глазом не успел моргнуть, как аборигены все из него повытащили...
Мы со Стасом тоже выбрались наружу, и торговцы обступили нас. Сориентировавшись на возраст, они стали впаривать нам другой товар:
– Леокадия! Купи Леокадия! – кричали они, растягивая перед нами майки с полуобнаженной певицей в самых откровенных позах. – Русска, купи «Тот-Того»! «Тот-Того» – пись, пись! – Теперь мы увидели на майках и себя... Наши позы были еще откровеннее... Ай да продюсеры. Наша популярность в считаные дни приобрела международный характер. – Покупай! – орали торговцы, хватая нас за руки. – Скидка! Халява!
– Бегом в отель! – рявкнул Перископов, и все пассажиры «Крюгера», больше не артачась, поспешили в прохладное фойе «Азириса».
Похожий на большого улыбчивого бегемота клерк на ресепшене, увидев Перископова, стал зеленовато-серым и, трясясь от страха, вручил ключи от трех номеров.
В одном поселили нас со Стасом, в другом Вольфрама и телохранителя, а в третьем остановились продюсеры.
– Вечером концерт, – сказал Перископов. – Сидите в номере и носа не высовывайте!
– О нет! – вскричал Стас. – У нас ведь есть еще целый день! Давайте хотя бы искупаемся!
Лично я еще ночью на всю жизнь, наверное, накупался. Но торчать до вечера в отеле мне тоже не хотелось.
– Да, давайте! – вторил я брату. – Когда-то в этом море купались солнцеподобные фараоны – самые могущественные и самые справедливые правители на Земле!
Перископов вперился в меня подозрительным взглядом и долго молчал. Потом расслабился и сказал:
– Ладно. Так и быть. Как заселитесь, выходите в фойе, свожу вас искупаться. Потом – отдых. Сегодня вам перед концертом нужно набраться сил.
Перескоков с нами не пошел, сославшись на жару и усталость. Обиженный на вороватых аборигенов Вольфрам тоже остался прохлаждаться в номере, включив на полную мощность кондиционер. Угнетенный «Пинк Флойдом» телохранитель уснул, лишь коснувшись головой подушки, и мы не стали его будить. Так что купаться под предводительством Перископова отправились только мы со Стасом.