– Здорово! – воскликнул Стас. – Прямо вживую? И прямо для нас?!
– Да, – подтвердила Леокадия. – Согласно традиции, за нами будут наблюдать зрители. Но я постараюсь забыть об этом и буду петь только для вас.
Что-то тут было не так. У меня возникло такое ощущение, словно она прощается с нами. Принцесса взмахнула рукой, и зал заполнила музыкальная ткань, сотканная из непривычных акварельных звуков с преобладанием какого-то щипкового инструмента.
Принцесса закружилась в медленном, похожем на менуэт, танце и легко воспарила над полом, словно бы став совсем невесомой. Я этот трюк видел и в ее клипах, но был уверен, что это компьютерная графика. Не прекращая танца, Леокадия запела. Ее чистый, почти детский голос завораживал, а мелодия была неуловимой и странной:
Ассоциативно иллюстрируя песню, под куполом студии появилось множество таинственных голографических фигур, танцующих вместе с принцессой, они кружились вокруг нее, словно подхваченные вихрем.
Когда она приземлилась перед нами, мы со Стасом, признаюсь, оба застыли в легком ступоре, завороженные ее голосом, пластикой и красотой мелодии. По сравнению с этой все ее земные песенки были просто дешевыми поделками.
– Если вас ударили по одной щеке, что нужно сделать? – строго спросила она вдруг.
– Подставить другую, – отозвался Стас.
Кивнув, Леокадия потрепала его по голове, так, словно гладила добрую собачку. Потом протянула было руку и ко мне, но тут же отдернула, потому что я ответил:
– Надо дать сдачи.
Я все понял. Она с чего-то решила, что после этой ее песни мы обязательно подобреем.
– Почему вы отвечаете по-разному? – спросила она, переводя озадаченный взгляд теперь уже серых глаз с меня на Стаса и обратно.
– Он ответил так, как учит христианская религия, – пояснил я. – А я – так, как мы поступаем на самом деле. Можешь не проверять, он, как и я, не изменился.
– Вы слышали?! – воскликнула Леокадия, как мне показалось, с торжеством в голосе, задрав голову и обращаясь к невидимым нам зрителям. – Мои чары не подействовали на них! Отныне Леокада видит в них равных и полноправных представителей Земли!
Она опустила взгляд на нас.
– И как вы это делаете?! – спросила она взволнованно. – Что вы используете? Бывает, что некоторые особо стойкие особи не поддаются моему воздействию в трансляции, но чтобы вот так, в непосредственной близости... Как это вам удается?
– Я думаю, это браслеты-оживители сфинксов на нас так подействовали, – заявил Стас.
Ну кто его за язык тянет? Совсем голову потерял!
– Браслеты-оживители? – повторила принцесса, нахмурившись. – Кажется, я понимаю, о чем вы. Человек, который явился на Леокаду и попросил нас о помощи от лица всего земного человечества, неспособного справиться с собственными страстями, был в ужасном состоянии. Он оставался живым только благодаря двум удивительным браслетам.
«Неменхотеп! – догадался я. – Выходит, это он все устроил!»
– Один браслет он любезно предоставил для исследований нашим ученым, – продолжала принцесса, – и они, выяснив принцип его действия, создали более совершенную модель дистанционных регенераторов. Вот. – Она подняла руку и показала нам кольцо с сиреневым камнем. Тут только я вспомнил, где видел почти такое же, только помассивнее: на пальце у Перископова. – Но от чар этот прибор защитить не может, – закончила она. – Проверено.
«Действительно, – вспомнил я. – Браслеты-то не только мы надевали. Папа ими сломанный в детстве нос исправил, а мама от аллергии избавилась. И все равно оба от песенок Леокадии подобрели». Но мне не хотелось признаваться принцессе в том, что мы и сами не знаем причину нашей стойкости к ее чарам.
– Слушай, – сказал я. – Раз ты признала нас равными, давай наконец поговорим о том, зачем мы тут появились.
– Давай, – кивнула она. – Чего вы хотите?
– Чтобы ты избавила Землю от подобрения.
– Это невозможно, – покачала она головой. – Все миры, где разумные существа убивают друг друга, будут изменены. Поверь, мы совершаем это не для себя, мы ведь никого не захватываем. Мы лишь делаем другие народы лучше.
– Кстати, да, – встрял Стас.
Вот тебе и раз. Неужели он настолько втюрился, что ему уже и на Землю наплевать стало?..
– А ты помолчи! – прикрикнула на него Леокадия. Стас насупился. – А ты, – вновь обратилась принцесса ко мне, – ты просто уперся и не желаешь слышать голос разума.
– Зачем мне что-то слушать, если я все видел? Вы приходите на планету, делаете ее жителей добренькими, и они перестают размножаться. Ведь так?
– Я ведь уже говорила, что не всегда... А может, им и не надо размножаться, если они такие плохие?! Мы наводим во Вселенной порядок. Тем, кто недостоин, не место в ней!
Я хотел было спросить ее, кто она такая, чтобы решать, кто достоин жить, а кто недостоин, но она остановила меня взмахом руки:
– Подожди, не продолжай. Этот спор не имеет смысла. Ты хотел знать, можно ли избавить Землю от подобрения? Я отвечу. Есть одно средство. Но только одно. По древней традиции свобода воли сохраняется народам лишь двух миров. Миров принцессы и принца Леокады.
Она замолчала. А я ничего не понял. Каких двух миров? А вот Стас догадался.
– Принц может быть чужеземцем? – спросил он.
– Должен. Это необходимое условие, – подтвердила она. – Таков обычай. Если сын вашей цивилизации станет принцем Леокады, то есть женится на мне...
– Я готов, – перебил ее Стас с видом человека, идущего на муки во имя ближнего.
– Хм... Много вас таких... – усмехнулась Леокадия.
– А тебе не рановато замуж? – спросил я.
– Рановато, – подтвердила она, сердито блеснув в мою сторону большими, черными на этот раз, глазами.
И вот что она затем рассказала. Традиционно борьба за руку принцессы длится семь лет. Каждый год с того дня, как ей исполняется четырнадцать, на Леокаде проходит турнир. И каждый раз по его окончании принцесса решает, станет ли очередной победитель принцем. Если она принимает положительное решение, устраивается помолвка, турниры прекращаются, и когда ей исполняется двадцать, происходит бракосочетание. Леокадия уже отвергла двух победителей прошлых лет... Беда в том, что если она не выберет ни одного из шести, то за седьмого ей придется выйти замуж, кем бы он ни был.
– А среди претендентов каких только чудищ и страшилищ нет... – сообщила она и даже плечами передернула от омерзения. – Одни только рукокрылы с планеты Хню чего стоят...
– Как же так? – поразился я. – Неужели тебя могут отдать замуж за какого-то рукокрыла! А как же наследник?
– Все просто, – отозвалась она. – Если победит НЕЧЕЛОВЕК, меня оплодотворят искусственно. – Стас покраснел, а принцесса продолжала, как ни в чем не бывало: – И специальная генетическая технология обеспечит сходство: ребенок будет обладать многими чертами моего мужа, кем бы он ни был. Среди моих предков тоже были негуманоиды, их черты присутствуют во мне. При этом биоадаптационная машина следит и за тем, чтобы от негуманоидного родителя наследнику не передалось ничего, с точки зрения людей, отвратительного.
– У нее получилось, – ввернул Стас.
Оставив его льстивую реплику без ответа, Леокадия продолжала:
– Почему, например, мои глаза постоянно меняют цвет? Это у меня от прадедушки – звероящера. Правда, у него было семь глаз разного цвета... А способность к внушению через песни появилась в нашем роду благодаря тому, что мой прадед в девятом колене был самцом сирены с Титана.
– Да, невелика радость быть принцессой, – признал я.
– Я тоже так думаю, – кивнула Леокадия. – Но это мой долг. Родителей ведь не выбирают. Теперь вы понимаете, почему я так обрадовалась, что вы не поддались моим чарам? Очередной турнир состоится буквально на днях, и среди претендентов нет ни одного гуманоида. А вот с землянами леокадийцы вообще существа одного вида, у нас даже дети без всякой машины могут быть...
При этих ее словах Стас нервно закашлялся и поспешно прикрыл рот рукой. Глянув на него, Леокадия фыркнула.
– Слушай, – сказал я. – А мы ведь тут вообще случайно оказались, и у человечества случайно появился шанс. Почему это других приглашают, предупреждают, а нас – нет?
– Убедившись, что вновь открытый или давно известный нам мир не совершит в ответ вероломную акцию и не попытается уничтожить Леокаду исподтишка, мы приглашаем его представителей принять участие в турнире, объясняем, что является ставкой, объясняем все про подобрение.
– Ничего этого не было! – воскликнул я.
– Потому что это касается нормальных миров. А более невыдержанного и склонного как к агрессии, так и к суициду и мира, чем ваш, мы еще не встречали. Если бы вы не появились тут, у нас бы и мысли не возникло дать вам эту возможность. Впрочем, преувеличивать шансы и не стоит. Мне не хочется вас расстраивать, но я не хочу внушать вам и беспочвенные надежды. Дело в том... Победить в турнире не так-то просто, но даже победа решит еще далеко не все. Моим избранником сможет стать только тот... – Она помедлила, и я, не дожидаясь, закончил за нее:
– Кого ты полюбишь. Так?
– Да, – кивнула она. – Да, это так. Я твердо решила не идти на компромисс и надеяться до последнего. Я не отвергну победителя, только если полюблю его. Но если этого так и не случится, моим мужем станет победитель седьмого турнира, кем бы он ни был.
Глава пятая. О том, как я отговорил Стаса подглядывать за Богом, а потом мы снова столкнулись с непечатными проблемами в космосе
Все было, как когда-то, давным-давно, когда мы стартовали из музея – треск, рев, перегрузка... Но на этот раз мы были умнее, и невесомость не застала нас врасплох. Мы были пристегнуты ремнями безопасности, и никакого неудобства, кроме ощущения, будто падаешь или качаешься на качелях, я не испытал. Еще о невесомости напоминал мешочек с финиками, который выплыл из-под кресла и болтался теперь у меня перед самым носом.
Но мне, честно говоря, было неспокойно. В голову лезли самые неподходящие мысли. Я вспомнил, например, как Шидла когда-то объяснял мне, что хроноскаф был сделан сфинксами одноразовым. А мы на нем уже сколько туда-сюда мотаемся – и сейчас, и в детстве... С другой стороны, раз до сих пор не развалился, может, и еще немножко выдержит.
Я посмотрел на часы, было одиннадцать тридцать, значит, торможение хроногравитационного генератора нужно было включать в полпятого. Тут Стас потянулся к кнопке, над которой был нарисован глаз.
– Погоди! – остановил я его.
– А чего ждать? – удивился он. – Давай на космос посмотрим.
– Еще неизвестно, что мы там увидим.
– Почему неизвестно? Звезды, Землю...
– Ты чем слушал, когда Шидла объяснял? Перемещение в заданное время происходит в гиперпространстве мгновенно. Но сейчас время задано не было, и торможение не включилось автоматически, поэтому мы «по инерции» летим в будущее, находясь сейчас вне времени и пространства.
– То есть нигде и никогда?
– Вот именно.
– Слушай, я хочу на это посмотреть, – снова потянулся Стас к кнопке.
– Не надо! – схватил я его за руку. – Мало ли как это выглядит? Вдруг мы ослепнем или с ума сойдем?!
– А вдруг мы там Бога увидим?
– Тогда точно ослепнем или с ума сойдем!
– А если нет? – упрямился Стас.
– Если Богу будет надо, чтобы мы его увидели, мы его и так увидим. А подглядывать за ним нехорошо!
– Хм... – задумался Стас, потом вздохнул: – Ну, ладно, допустим. Потерплю.
Только я отпустил его руку, как он тут же треснул по кнопке. Я даже рассердиться не успел. Корпус в некоторых местах растаял, образовав иллюминаторы. Но Бог в них не появился. И космос тоже. Вместо этого по стеклу, словно по экранам испорченных телевизоров, бежала быстрая бестолковая черно-белая рябь.
– Болван же ты все-таки! – сказал я.
– Зато мы с тобой, Костян, теперь первые люди, которые видели гиперпространство!
Ну что с него, с дурака, возьмешь?
– Ну и как, нравится? – только спросил я.
Стас, изображая интерес, минут пять упорно смотрел на помехи, потом все-таки снова нажал на кнопку, и иллюминаторы задраились.
– В жизни не видел ничего более захватывающего... – заявил он. – Слушай, а что мы тут с тобой все эти пять часов делать будем?
– Не знаю, – пожал я плечами. – Может, спать? Мне, честно говоря, хочется.
Стас помолчал, словно прислушиваясь к своим ощущениям, потом зевнул и сказал:
– Мне тоже. Ты в кресле будешь спать?
– Да.
– Ну и зря. Я лично буду летать в невесомости, она мягче. А в кресле – не вытянешься даже.
– Зато я и не треснусь ни обо что.
– Кто не рискует, тот не пьет шампанского, – заявил Стас, отстегнувшись, слегка оттолкнулся от подлокотников и, кувыркаясь через голову, улетел вверх.
Я немножко понаблюдал, как он пытается остановиться, но вместо этого летает от стены к стене, потом прикрыл глаза и почти сразу задремал. Но тут же проснулся от мысли, что мы ведь можем проспать и оказаться вообще в каком-нибудь другом веке, в котором и Смолянина-то с Кубатаем уже давным-давно нет... Вряд ли я, конечно, в таких условиях усну настолько крепко, но всякое ведь бывает.
Я посмотрел на брата. Тот, скрючившись, завис под потолком и, словно подушку, двумя руками прижимал к уху мешок с финиками. Вытянулся, называется...
– Стас, у тебя в часах будильник есть?
– Есть, – буркнул он.
– Поставь на 16.20.
– Ладно. – Он зажал мешок между ног и, опять медленно кувыркаясь в воздухе, принялся ставить время.
А я снова закрыл глаза и моментально погрузился в сонную пелену.
* * *Я проснулся от пиканья Стасовых часов и каких-то сдавленных выкриков и увидел, что он с приличной скоростью мчится мимо меня. Вот он долетел до стенки, ударился в нее выставленными вперед руками и помчался обратно...
– Что это с тобой? – удивился я.
– Помоги лучше! – крикнул он, вновь пролетая рядом.
Я поймал его за руку, и после парочки акробатических номеров он, пристегнувшись, сидел в своем кресле.
– Уф, – с облегчением вздохнул он. – Когда будильник зазвонил, я резко вытянулся, а ногами, оказывается, в стенку упирался... Ну что, будем тормозить?
Я посмотрел время.
– Да, пора. Минуты три еще подождем.
– Это хорошо, – заметил он. – А то я уже проголодался.
Я тоже не отказался бы перекусить.
– А у нас, кстати, финики есть, – вспомнил я.
– Ну-у... – протянул Стас, – я как-то не сразу заснул...
– Ты что, гад, все финики сожрал?
– А тебе жалко? Там их было-то чуть-чуть. Да ты не расстраивайся, нас скоро Кубатай со Смолянином чем-нибудь существенным накормят...
– Ага! Колбасками хихикающими... – огрызнулся я, но, не удержавшись, улыбнулся: – И «Сушняка» дадут попить. – Потом глянул на время. – Все, пора.
Как меня научил Шидла, я вскрыл щиток экстренного управления и щелкнул клавишей остановки хроногравитационного генератора. Ничего не произошло, и ничего особенного мы не почувствовали. Что и следовало ожидать. Я снова открыл иллюминаторы. Вот тут изменения обнаружились кардинальные: теперь мы были в космосе. Стали видны огромные сияющие звезды и величественный овал Земли, окутанный дымкой атмосферы.
– Супер! – сказал Стас. – Когда мы были маленькие, я всем этим как-то даже не проникся. Зато теперь, когда я знаю, сколько стоит космический туризм, я могу по достоинству оценить этот пейзаж...
– Нам сейчас не до красот, братец, нам сейчас на Землю падать, – напомнил я ему. – Держись за подлокотники, буду запускать реактивный двигатель.
Я внимательно вгляделся в прилепленный к щитку Шидлин папирус с инструкцией и выжал рукоять зажигания.
Но ничего не произошло. Только тогда я обнаружил, что датчик бака показывает полное отсутствие в нем реактивного горючего. Я посмотрел на Стаса, надеясь, что, может быть, я чего-то недопонял и тот сейчас подскажет мне, в чем была моя ошибка. Но вместо этого он констатировал:
– Крандец.
Я не знаю, как это получилось. В конце концов, Шидла не мог предвидеть абсолютно все. Одно дело – теория, другое – практика. Ведь в этот раз мы отправились в будущее непредусмотренным создателями хроноскафа способом. Возможно, когда мы были в гиперпространстве, реактивный двигатель продолжал работать и уничтожать горючее, возможно, что-то еще... Как бы то ни было, сейчас мы находились в открытом космосе с пустым баком, и вернуться на Землю не было никакой возможности.
Если в детстве, к тому моменту как нас спасли, мы толком даже и не успели осознать опасность, то теперь она была видна нам более чем отчетливо. А уж как мне сразу есть захотелось...
– Стас, – спросил я, – а где хоть косточки-то от фиников? Обсосать.
– В кармане у меня. Я не хотел, чтобы они по всему хроноскафу летали.
Обсасывать косточки из Стасова кармана мне не хотелось. Но он напомнил:
– У нас еще семечки есть.
– Удивительно, как ты еще их не сожрал!
– Семечки – Кубатаю, – вздохнул Стас. – Это святое.
Эх, не видать ему наших семечек... Нет, ну каков идиотизм: перенестись через время и застрять в каком-то дурацком космосе! Я отстегнулся от кресла и поплыл к мешку. А Стас тем временем затянул молитву. Не знаю, может, это и правильно, но лично мне от его бормотания только еще тошнее стало.
– Слушай, – попросил я, ловя мешок, – погоди пока молиться. Давай лучше семечки пощелкаем.
– Давай, – согласился он вяло. Но потом добавил: – А о душе кто думать будет?