Надо отдать должное корейцу-ресторатору, ничего из запасов он от меня скрывать не стал. Да в этом и не было смысла. Запасы были просто грандиозны. Ящиками и упаковками были завалены все подсобные помещения.
Занимаясь вместе со мной нарезками и салатами, Сон объяснил мне, что, когда наступило подобрение, его друзья-глухие достаточно быстро сориентировались и принялись создавать запасы на то время, когда наступит полный крандец. И как раз сейчас-то он и начал подступать вплотную. Первое время он пытался еще держать ресторан в рабочем состоянии, но через несколько дней закрыл. Люди вдруг перестали понимать, зачем платить деньги, да те и обесценились напрочь.
Из зала на кухню прорывались звуки музыки, пищал проверяемый Стасом микрофон...
– Вот с электричеством нам повезло, – сказал Сон, когда мы брали из холодильника пакеты пельменей и высыпали их в большую кастрюлю с кипящей водой. – У нас же атомная электростанция, она полностью автоматизирована, и нашелся умный человек, отключил ее от ЕЭС. Правда, мы, неподобревшие, живем сейчас как на вулкане и ждем нового Чернобыля. На станции ведь, наверное, такой же бардак, как везде. Но пока вроде тьфу-тьфу-тьфу...
Еще он рассказал, что с первого же дня катастрофы люди перестали заказывать спиртное. Бывали, правда, исключения – ведь есть и такие люди, которые искренне считают, что алкоголь – это благо в чистом виде. А один человек с необычным именем Любомир до сих пор регулярно сюда заходит, и Дмитрий Иванович, не скупясь, наливает ему водку. Тот, выпивая, приговаривает: «Ученые выяснили, что алкоголь выводится из организма в течение суток. Так что пить приходится каждый день».
– Я потому вам и открыл, что думал, это он, – признался Сон. – Кроме него уже с месяц сюда никто зайти не пытался...
Примерно через полчаса мы все сидели за столом, который ломился от угощений, в тарелках дымились пельмени, и Стас мучил бутылку шампанского, пытаясь ее открыть. Папа и мама с вялым любопытством оглядывали «охотничий» дизайн зала. Несмотря на то что ресторан рядом с нашим домом, они ни разу сюда раньше не заходили.
Стас наконец довел дело до конца: пробка с хлопком улетела в потолок и шампанское, пенясь, забрызгало скатерть. Разлив его по бокалам, он сказал мне:
– Переводи.
– На какой? – растерялся я.
– М-м... На леокадийский, – сказал Стас. – Его тут кроме папы с мамой все знают.
И он начал свою маленькую речь:
– Поводов для праздника лично у меня сегодня целых три. Во-первых, я рад гостям и ужасно рад снова оказаться дома. Во-вторых, за этим столом встретились все самые дорогие мне люди: мои папа, мама и брат, мои герои детства – Кубатай и Смолянин, и, наконец, девушка, в которую я еще совсем недавно был влюблен.
Он подождал, пока я переведу (принцесса при этом потупила взор), и продолжил:
– А третий, главный, повод – то, что Леокадия и Смолянин полюбили друг друга. Это для меня огромная неожиданность, но неожиданность приятная. Любите же друг друга и будьте счастливы!
Ай да Стас. Тамада-профи. Я был готов подписаться под каждым его словом. Разве что кроме «влюбленности». Кубатай захлюпал носом и утер глаза. Мы зазвенели бокалами, пригубили, и тут мама сказала:
– Горько?
– «Горько» – это по русской традиции значит, что жених с невестой должны встать и поцеловаться, – сказал Стас на леокадийском.
– Горько, горько!.. – стали скандировать мы.
Смолянин и Леокадия неуверенно поднялись и стали озираться по сторонам. И вдруг со стороны входа раздалось мощное:
– Горь-ко, горь-ко!!!
Мы обернулись. В вестибюле с радостными рожами толпилась вся попсовая компания.
– Горь-ко, горь-ко! – улыбаясь и размахивая руками, скандировали вновь прибывшие во главе с Самогудовой и Перескоковым. Два оператора нацелили на жениха с невестой объективы, а несколько техников, пробившись вперед, принялись устанавливать софиты и еще какие-то приспособления.
Смолянин и Леокадия посмотрели друг на друга, а потом поцеловались.
– Ура!!! – вместе с нами заорала толпа и ввалилась в зал.
– Как добрались? – спросил я у Самогудовой.
– Отлично!
– А на чем?
– На самолете, конечно!
– А вы не боитесь летать... После того случая?!
– Да ни капельки. Пилот у нас есть, слава богу, не разбился. А самолетов бесхозных в любом аэропорту сейчас навалом! Летай не хочу! Ну, что снимаем?
Вопрос был очень своевременным. Стас суетился возле караоке, всучив Леокадии радиомикрофон.
– Кстати, трансляция уже вовсю идет, – сообщил Перескоков. – Кризис кризисом, а посмотреть на свадьбу такой звезды, как Леокадия, хотят все. Да еще жених такой необычный!
– Эт’точно! – подтвердила Самогудова.
– А по-моему, миленький, – встряло «дитя порока». – Такой ушастенький... И перепоночки такие на руках... Эротичные...
– О! – возвела очи к потолку примадонна. – Да тебе гаечный ключ покажи, ты про него то же самое скажешь!
– Еще бы! – вскричало «дитя». – У него такая форма... Соблазнительная.
В этот момент Стас, перекрывая общий гвалт, спросил в микрофон:
– Ну что, все готовы? Включайте камеры!
– Все уже давным-давно пишется и транслируется! – отозвался Перескоков.
– Отлично! – воскликнул Стас, передавая микрофон Леокадии, и щелкнул кнопкой музыкального центра. Грянуло вступление.
Мы вчера долго ломали голову, выбирая. На самом деле, что это будет за песня, было абсолютно все равно... Потому и трудно было выбрать. Ну и хотелось все-таки, чтобы и ей нравилось, и людям, когда они в себя придут...
Главными песнями-кандидатами были: латиноамериканская «Бессаме Мучо», битловское «Yesterday», «Под небом голубым» Гребенщикова и, не знаю уж почему, сомнительная «Голубая Луна». Ну и еще одна, которую мы наконец и выбрали по патриотическим мотивам.
Вступление отгремело, и Леокадия, которой мама по просьбе Стаса повязала на голову платок, плавно выбросила вперед свободную от микрофона руку и запела:
Самогудова, не удержавшись, подхватила вторым голосом, и камеры уставились на нее:
И тут все-все-все грохнули вместе, да пустились в пляс вокруг торчащего посреди зала хвойно-древесного бутафорского ствола:
– А-а!.. – распевно подала голос Самогудова, и Леокадия, приложив пальчик к щечке, ни дать ни взять красавица из русской деревни, проникновенно продолжила:
Я и не заметил, как на сцене оперативно подключили к усилителям свои гитары музыканты из «Наталипортман», а за ударную установку уселся их барабанщик. И Леокадия пела уже не под фанеру, а под живой аккомпанемент:
Папа и мама ошеломленно оглядывались по сторонам. Они явно не понимали, как сюда попали. Но выражения лиц у них были такие выразительные, что мне стало абсолютно очевидно: подобрение закончилось!
А вот попсовики практически не изменились. Правильно Стас когда-то сказал, что они всегда были такими же придурочными. Хоть подобревшие, хоть неподобревшие.
Музыканты по-роковому жахнули припев, и все вновь запрыгали вокруг дерева:
Музыканты играли все быстрее и экспрессивнее, гости скакали как очумелые... А жених-то, жених!.. Смолянин и Кубатай прыгали втроем с чучелом медведя, ухватив его за лапы, и один из операторов тщательно фиксировал их замысловатые па. Оператор что-то им крикнул, и они, пританцовывая, вместе с чучелом стали перемещаться к выходу из ресторана.
Я глянул в окно и увидел, что из домов на улицу вывалил народ, и кто-то танцует, кто-то обнимается, и повсюду, словно в Новый год, расцветают букеты фейерверков! А вот и Смолянин с Кубатаем и чучелом уже тоже пляшут там, и люди рукоплещут им, водят вокруг них хоровод...
Припев повторялся уже раз в десятый, и я подумал, что, наверное, клип действительно будет уникальным – столько звезд, столько экспрессии, столько неподдельной, ненаигранной радости, да прибавить к этому само событие избавления от подобрения...
И тут в центре зала что-то мне показалось странным... Я вгляделся... И волосы у меня встали дыбом. Хоровод вокруг ствола был сейчас двойным. Так вот, поразило меня внутреннее, меньшее кольцо. Я увидел в нем пляшущих с перепуганными рожами себя и Стаса в железных ошейниках! И я сразу понял, откуда они взялись.
Эта мысль периодически возникала в моем сознании, но я малодушно гнал ее от себя: когда мы переместились на Леокадию, другие МЫ остались у Перископова в коллайдере. И они потом переместились в Древний Египет. Но ведь и при этом перемещении должны были остаться еще одни «ДРУГИЕ МЫ»!
А значит... Да! Вот и он – Неменхотеп! С клоунским колпаком на голове и красным носом на резиночке. Все в том же внутреннем круге хоровода он держит в руках цепи от наших ошейников. И там же, с плутоватыми улыбочками на рожах пляшут еще две мумии, крепко держа на цепи немолодых, одетых в лохмотья, мужчину и женщину с благородными лицами.
Музыка стихла, и все уставились на эту жуткую компанию... А я почувствовал, как непреодолимо меня тянет «слипнуться» с очередным моим двойником.
– Папа, мама! – закричала Леокадия, увидев благородную чету. – Вы живы!
– Пока... – проскрипел Неменхотеп. – Но это продлится недолго, если ты не будешь меня слушаться. Быстро пой подобрялку! Иначе я твоих родителей прямо сейчас прикончу! И ваши копии тоже! – рявкнул экс-фараон, глянув на нас со Стасом. – А вы – снимайте, снимайте! Транслируйте! – приказал он телевизионщикам.
Тут неожиданно подала голос мама:
– Немехотепшиша! Шерен хомороша кыц![8] – сказала она холодно.
– А! И ты здесь, неверная жена?! – воскликнул псевдопродюсер. – Пришла, наконец, пора мне с тобой рассчитаться!
– Это не твоя жена! Это моя жена! – воскликнул папа. – Ты забыл, фараон, как я тебя наказал в прошлый раз?! А теперь я стал еще сильнее, и я заставлю тебя подчиниться моей силе гипноза! Чтобы ты никого не обижал. Чтобы всем хорошо было.
Папа выставил вперед руки, вперился Неменхотепу в глаза и что-то беззвучно забормотал, делая магические пассы. Но на фараона его заклинания не подействовали.
– Вот и чудно! – воскликнул он, хрипло расхохотавшись. – Все мои недруги собрались в одном месте! Очень удобно! Со всеми враз и разделаюсь! Пой подобрялку, считаю до трех! – прикрикнул он на Леокадию. – Раз!..
Та растерянно огляделась по сторонам и подняла к лицу микрофон... А я ничего не мог с собой поделать: шажочек за шажочком я приближался к своей копии.
– Два! – сказал фараон.
Я покосился на Стаса и увидел, что и он, точно так же как я, пододвигается к центру зала.
– Три! – рявкнул Неменхотеп, и в этот миг мы со Стасом, сделав пару прыжков, кинулись в объятия к своим двойникам.
Треск, разноцветные искры, электрические разряды... И как только мы слиплись, я сразу узнал, каково мне пришлось в плену у Неменхотепа... Туго пришлось... Но, кстати, теперь я знал и то, например, почему эти мумии у Неменхотепа такие хилые. Сам-то он оживители таскает круглосуточно, а их только немножко подзаряжает, конкуренции боится...
Наша одежда, как и в прошлый раз, осыпалась ниточками, и мы со Стасом стояли посреди зала под прицелом телекамер совсем голые, только в железных ошейниках.
– Ха! – сказал Неменхотеп и потянул за цепи. – Теперь вас в два раза меньше, и это в два раза лучше...
И именно в этот момент мой гениальный брат, которого Неменхотеп держал за поводок в правой руке, сделал неуловимое движение к уху фараона. Мы ведь теперь знали его страшную тайну! Стас аккуратно дернул за торчащую из уха веревочку... Лицо фараона перекосилось... И он прямо на глазах начал разваливаться на куски. «Распускаться» как вязаный носок... Стас же при этом говорил голосом Глеба Жеглова:
– Неменхотеп, он же Перископов, он же Перевозчик, он же продюсер, он же фараон... За все свои бесчисленные злодеяния ты приговариваешься к смертной казни через распускание!
Минуту спустя на месте фараона посередине зала лежала кучка каких-то тряпочек и шнурков. Я думал, что, как в американских фильмах, сейчас все эти лоскутки зашевелятся, сползутся, соединятся обратно в Неменхотепа, и все начнется сначала... Но – ни фига подобного! Тряпочки валялись совершенно безжизненно.
И тут же я понял почему. Неподалеку от них на полу лежало колечко с сиреневым камешком. И ни одна ниточка от Неменхотепа в него не попала. А значит, оживительная сила кольца на эти лоскутки не распространяется. Кто-то накинул мне на плечи плащ, я завернулся в него, посмотрел на Стаса и увидел, что тот тоже кутается в какую-то разноцветную тряпку и растерянно смотрит на то, что осталось от нашего могучего неуязвимого врага...
Ни с того ни с сего мне вдруг стало жалко его. Слишком много в нашей жизни было с ним связано – и в детстве, и сейчас. Но новая, только что приобретенная часть моего сознания, еще недавно принадлежавшая моему проторчавшему все это время в неменхотеповском плену двойнику, немедленно взбунтовалась и погасила это сентиментальное чувство волной мстительной радости.
В этот миг в зал какими-то странными приплясывающими походками вбежали Смолянин и Кубатай.
– Разойдись, сволочи!!! – завопил вдруг Смолянин страшным голосом. – Всех в натуре замочу! Век свободы не видать! А-а!!!
И с этим диким криком он, а с ним и Кубатай, набросились на двух оставшихся мумий и принялись их метелить так, что только клочья в разные стороны полетели.
– Что это сы-сы-с ними? – спросил Стас, постукивая зубами.
А я догадался:
– Леокадия спела озлоблялку, а они-то были нормальные!
– Т-т-точно! Леокадия! – быстро обернулся он к принцессе. – Лови своего мужа, его срочно нужно успокоить! Можешь применять любые методы!
Смолянин же тем временем держал за грудки ту мумию, у которой на поводке была королева, и, вытрясая из нее последние крупицы жизни, орал на леокадийском:
– Да за маманю!.. За мою родную тещу! Да я тебе нос откушу, мерзавец ты сушеный!!!
А Кубатай, вторя ему, расправлялся тем временем со второй мумией:
– На короля, подлец, руку поднял?! Леокадия мне – сестренка названая, я за ее папочку тебя как комара ухлопаю!!! Скажи: «З-з-з...»
– Тихо, тихо, тихо... – ухватила их за руки принцесса и повлекла куда-то в уголок. И мы услышали, как она тихонечко им что-то напевает.
– Прелесть какая, – сказала мама, оказавшись рядом с нами. – Все как положено. Какая же свадьба без драки?..
Через минуту Смолянин и Кубатай вернулись к нам совершенно нормальными. А Леокадия кинулась обниматься со своими родителями. Король при этом, обескураженно оглядывая Смолянина, тихонько, чтобы тот не слышал, спросил:
– Это что, дочка, твой муж?
– Да, папенька, – потупившись ответила она.
– Ох... Чем же тебе звероящер-то не приглянулся?..
Смолянин тем временем ухватился за меня и, тяжело дыша, бормотал:
– Ох, отпустило... А я уже за всех тут перепугался. Никого бы не пожалел...
В этот миг Стас тоже увидел на полу колечко-оживитель, которое там так и валялось, взял его, поднял над головой и торжественно сказал:
– Вот оно! Вот – проклятый артефакт. Вещь не из своего времени. Как хроноскаф, как браслеты сфинксов... Из-за таких-то вещей все беды и происходят! Кольцо надо срочно уничтожить. Но как?
– Я знаю! Дай-ка его мне! – сказал Смолянин, оживившись, и аккуратно выхватил колечко из его рук. – Я по этим делам – специалист. Так и так мне придется позаботиться, чтобы другое волшебное колечко упало в кратер горы Ородруин. А пока... – он глянул на такой же перстень на пальчике Леокадии, – пока поношу. Обручальным побудет...
Он аккуратно надел кольцо на свой палец, чуть прищемив перепонку. И, улыбнувшись, они с Леокадией нежно прильнули друг к другу.
– В Ородруин?! – поразился я.
– А как ты думал? Долг есть долг. Я обязан помочь хоббитам спасти Средиземье. Вы ведь и сами знаете, что в этой книге должно быть не семь томов, а только три, и все хорошо кончается. Не зря я столько времени с собой эту штуку таскаю!
Он наклонился, вынул из-под стола свой чемоданчик, сломал пломбу, распахнул крышку... И мы увидели внутри... Мы увидели... Увидели какую-то облезлую деревяшку.
– Это ножка от магического шкафа Кощея, – пояснил переводчик. – Активный элемент прибора, погружающего в вымышленную реальность. Я ее из Департамента Защиты Реальности спер, когда на пенсию уходил. А что?! – озираясь на наши укоризненные взгляды, воскликнул он. – Это даже не воровство! Я ее туда принес, я и унес. Мой артефакт, что хочу, то и делаю!
– Но вы ведь собирались с Леокадией лететь на другие планеты, снимать чары подобрения, – напомнил я.
– И полетим! – воскликнул Смолянин. – Сначала я ей помогу тут, потом она мне – там. А? – подмигнул он девушке и прижал ее к себе покрепче. – Муж и жена – одна сатана! Мы же ведь с ней одной виной повязаны. Она реальные миры подобряла, а я – вымышленные. Теперича пришло время исправлять содеянное, но вместе-то оно веселей! А если еще и друг Кубатайчик с нами будет, так больше мне и желать нечего! И раньше он мне другом был, а как яйцо снес, и вовсе братом стал.
– Но «Властелина колец» ты ведь хочешь все-таки как раз подобрить? – уточнил я.
– Это случай особый. Тут нужно замкнуть временную петлю, чтобы парадокс не случился. Раз у нас в двадцать шестом веке этот текст таким знают, значит, так тому и быть. Да и согласитесь: семь томов – это все-таки перебор... «Руки прочь от хоббитов!» – скажем мы профессору-маньяку...