– Сдавай оружие!.. – кричали по старой памяти казаки.
– Сдавай сам, когда хочешь! – отвечали красноармейцы.
А пулеметчики и того лучше. Выкатили на крыльцо «максима» – и, не глядя ни на что, давай садить прямо вдоль заборов.
Это была одна из последних безумных попыток одной из наиболее стойких частей вырвать инициативу, взять ее в свои руки. Увы! Прошли для донцов и кубанцев те золотые времена, когда десяток конных мог нагонять панику на целые батальоны. Казаки пошли наутек.
– На арапа думали!
– Нет, брат, шалишь… Теперь ученые.
Пулеметчик гордо доказывал, наполняя жидкостью кожух:
– Нет, брат, у казака врага больше, как «максимка».
Разгоряченный «максим» жадно пил холодную воду. «По-хо-д!.. По-хо-д!..» – переливчато трубил сигналист.
Разбегались на места.
– Эх! – с сожалением говорил кто-то. – Жаль, товарищ командир, иттить скоро будет больше некуда.
– Найдем, – отвечал Владимир, – найдем, друг! По всему свету белых-то, ох, как много!
– Чтой-то ты разохотился, Кержаков? – усмехнулся кто-то. – Ты ведь ровно как в прошлом году домой винта нарезывал.
– Прошлый год в счет не идет, – отвечал тот, немного смущенный. – Прошлый год за кем греха не было? Тоже некоторые, чуть што, винтовки бросали, – добродушно подкольнул он.
– А что, взводный, сахару давно не давали? – подошел какой-то бородач к Николаю.
Все захохотали.
– Кто про почет, а Митрофанов все про хлеб да сахар!
– Становись!.. – раскатывается по теплому воздуху привычный клич. – А ну там, шестая, не копаться!
Глава 16
На море у города корабли Антанты дымили трубами, ревели сиренами, ярко сверкали огнями. Дни и ночи работали, забирая накипь и гниль страны.
Толпились люди. Бесконечными вереницами, как потоки мутной, бурливой воды, вливались в обширные трюмы. Вздыхали облегченно под защитой молчаливых пушек. Бросали напоследок взгляды, полные бессильной злобы, страха и тоски.
Стояли капитаны на рубках. Глядели с высоты своего величия на встревоженных и мечущихся, оставляющих свою страну людей. На десятки тысяч хорошо вооруженных солдат, покидающих поля сражений. На хаос, на панику, на бессильную ненависть побежденных.
И карандашом по блокнотам удивленные капитаны прикидывали цифры. Разве мало орудий, патронов, пулеметов и снарядов привозили они?
И потому были непонятны причины поражений спокойным капитанам с чужих кораблей.
Офицерские отряды с бесшабашно-пьяными песнями расхаживали по улицам. Чтобы убить время от корабля до корабля, которые то скрывались за морским горизонтом, то появлялись за новым грузом, охотились по горам за зелеными. На них срывали злобу за неудачи, за проигрыш, за все…
Впервые над городом сегодня коршуном прокружил низко красный аэроплан. Обстрелянный со всех сторон, точно издеваясь, плюнул вниз засверкавшими серебром на солнце тысячами беленьких листовок. Спокойно улетел на восток.
А люди с окраин, из подвалов нетерпеливо поджидали, когда спустятся на землю вестники с того края. Осторожно оглядываясь, прятали листки по карманам. Дома подолгу, с жадностью читали.
В этот день, споткнувшись, Егор зашиб ногу об камень.
– Пес его тут приткнул! – с досадой говорил он, прихрамывая. – Только недоставало сиднем сидеть.
– Пройдет, Егор Кузьмич, – утешал его Федька.
И на том основании, что все равно скоро товарищи придут и «медикаментов» можно не экономить, выкрасил Егор почти всю ногу в темно-коричневый цвет, истратив последние полпузырька йоду.
– Пройдет, – уверял он. – Ежели после этакой порции как рукой не снимет – уж тогда и не знаю что.
Последние дни ребята ходили сами не свои. Каждый рвался отдохнуть хоть немного от волчьей жизни, узнать о судьбе оставленных на произвол во вражьей стране родных и близких, увидать окончательный разгром белых и долгожданную советскую власть.
– Ты куда ж тогда, милый, деваешься? – спрашивал матроса добродушный Силантий.
– В море уйду, – отвечал тот, потряхивая головой. – В море, брат, широко, привольно. Даешь тогда во всех краях революцию бунтовать! Я ведь при радиомашинах раньше служил. Знаешь ты, что это значит?
– Нету.
– Это, брат, штука такая. На тыщу верст говорить может. Захотел ты, скажем, в Англию или Францию рабочему что сказать, навернул раз, а уж там выходит: «Товарищи! Да здравствует всемирная революция». Захотел буржуазию подковырнуть, навернул в другой, а уж те читают: «Чтоб вы сдохли, окаянные. Придет и на вас расправа». Или еще что-нибудь такое.
Дядя Силантий слушал удивленно, потом спросил у Сергея, к которому всегда обращался со своими сомнениями:
– А не хвастает он, парень?
– Нет, не хвастает, – подтвердил Сергей.
Вечерело. Заходило солнце. То налетал, то снова прятался где-то мягкий ветер.
– А что, – сказал матрос, – не пора ли, ребята, за хлебом?
– Пора, – ответил Егор. – Ребята сегодня последние корки догрызли.
– Ну вот. А то завтра чуть свет к Косой горе, я думаю. С кем вот послать только?
– Дай я пойду, – предложил Сергей.
– Ступай, пожалуй. Человек с десяток с собой возьми. Они там тебе покажут.
Назначенные в фуражировку за хлебом, который был отдан на выпечку в один из домиков близ города, наскоро поужинали и собрались.
– Смотрите! – говорил матрос. – К рассвету уходить, из-за вас чтобы задержки не было.
– Хлеб-то дорогой не. пожрите, – предупреждал кто-то.
Прошло около часа. Солнце скрылось, лишь последние лучи его откуда-то уж из-за земли отражались густо-красноватым блеском на тучных облаках.
Несмотря на то что завтра надо было чуть свет подниматься, никто не валялся и не отдыхал. Повсюду оживленно разговаривали, строили всевозможные планы и предположения на будущее. Кто собирался снова идти на землю, кто на завод, кто в Красную Армию. Смеялись над Яшкой.
– …Сошников на коне должен впереди по Серебряковской… А все буржуи, какие останутся, по тротуарам во фронт встать должны…
– Зачэм буржуй, – запротестовал Румка. – Буржуй не надо оставлять… Рабочий на тротуар встрэчать будэт… флаг махать. А буржуй затылка пуль пускать надо…
Слушатели захохотали. Вдруг недалеко впереди послышался сильный и резкий свист. Смех сразу оборвался… Разговоры затихли.
– Что это такое? – прислушиваясь, вскочил матрос. – Постовой!
Свист повторился. Повскакали все, побросались к винтовкам – патронташей никогда не снимали. Из-за деревьев, запыхавшись, выбежал партизан.
– Ребята! – проговорил он, еле переводя дух. – Внизу белые… много… Прут прямо в нашу сторону.
– Далеко?
– С версту.
– Ладно! – крикнул матрос– Все равно не догонят.
– Утикать?
– Ясно. Скорей, ребята, за мной!
Через несколько минут лихорадочной спешки отряд быстро и бесшумно уходил в горы.
– Я знаю их повадку, – говорил на ходу матрос прихрамывающему Егору. – Они теперь по верхам лазить будут. А мы возле дороги кого ни то сцапаем.
Начинало совсем темнеть. Сзади, далеко где-то, послышалось несколько выстрелов.
Уже широко бледная полоса наступающего рассвета залегла на востоке. И предутренним сырым холодком повеял ветер с моря, когда нагруженный буханками десяток партизан приближался к своему укромному убежищу в горах.
«Запоздали немного, – думал Сергей. – И то еще торопились, всего какой-нибудь час передохнули».
В крохотной хибарке тем временем Сергей успел узнать все последние новости города.
«…Белым не хватает кораблей… Главное начальство уехало… Вот-вот придут товарищи…» «Володьку увижу… Кольку увижу…»
На душе было хорошо и весело. Позади ребята смеялись. У Севрюкова вырвалась буханка и покатилась колесом, высоко подскакивая на выбоинах, вниз по скату.
– Ах ты окаянная! – закричал он.
Но нагнал ее только тогда, когда она сама остановилась, прокатившись саженей с пятнадцать.
– Что это вроде гарью пахнет? – заметил кто-то.
– От костра, должно быть.
– Больно здорово.
Подошли к стоянке совсем близко. Постового на месте не было.
Сергей сделал еще несколько шагов и, заметив что-то неладное, бросился вперед. Крик вырвался из его груди.
На полянке никого не было. Землянки пообвалились. Синеватый угарный дымок поднимался от обуглившихся головешек. Костер с треножником был разметан. А посередине валялся разбитый пулею чугунный котел.
В первую минуту все отскочили назад, опасаясь, как бы на что-нибудь не нарваться.
Были белые – сразу стало всем ясно.
Оправившись немного от изумления, принялись осматриваться.
– Может, их поубивали сонными, – высказал кто-то.
– Может, их поубивали сонными, – высказал кто-то.
– Хреновину городишь. Где же убитые?
– Я так думаю, боя не было. Наши, должно, смотались вовремя да утекли. Посмотри, вокруг ни одной стреляной гильзы не валяется.
Присмотревшись внимательно, следов боя не нашли никаких. И Сергей пришел тоже к заключению, что отряд успел своевременно убраться. Но куда же они ушли?
– К Косой горе, – сказал Севрюков.
– Обязательно туда. Вчера матрос говорил.
– Когда не все там, так кого-нибудь поставили. Знают же, что нам негде больше их искать.
– Далеко это?
– Верст пять будет. Только горами.
– Пойдем туда. Хлеб побросали.
Вдруг далеко-далеко позади – сначала тихо, потом ясней и ясней – послышались глухие удары…
– Орудия! – крикнул кто-то.
Заколотились сердца тревожно, волнующе. «Может быть…» – думал каждый.
Окрыленные надеждой партизаны понеслись во весь дух к своим.
Надвигалась развязка.
Когда часа через два они спускались усталые, но бодрые к морю, из-за гор взошло теплое, яркое солнце. Тяжелые, свинцовые волны загорелись голубоватым прозрачным блеском.
Вышли на шоссе.
– Вон, – указал один на кусты, рассыпанные по буграм над дорогой.
Подошли поближе. Никто не показывался.
– Гляди-ка! – ахнул один, останавливаясь возле кучки темных камней. – Кровь…
– Вон еще.
Подошли вплотную – никого. Двое полезли наверх, другие остались внизу. Кто-то дернул Сергея за рукав. Он обернулся и увидел Севрюкова:
– Ты что?..
– Они там… – оборвавшимся голосом ответил Севрюков, показывая на море. – На берегу…
Долго ждали не подозревающие опасности партизаны.
– И чего копается! – ругал матрос Сергея.
Впереди по шоссе показалась большая часть белых. Партизаны попрятались по кустам. Солдат проходило много, нападать было опасно. Их пропустили мимо. Не прошло получаса, как впереди опять показались солдаты.
«Куда их прет столько?» – подозрительно подумал матрос. Приказал ребятам лежать под кустами не шелохнувшись.
Вдруг где-то с тылу раздался выстрел.
– Черти! Сволочи! – закричал он, вскакивая. Ему пришло в голову, что выстрелил кто-то из своих. – Все дело испортили!
Но оттуда же раздались крики и стрельба. Их обошел первый миновавший отряд. Сзади с шоссе тоже засвистели пули.
– Обошли! – в панике крикнул кто-то.
– По бугру!.. По бугру!.. – бегал, раскидывая по гребню растерявшихся ребят, Егор.
Застрочил пулемет и точно косой срезал верхушки кустов над головами.
Из-за прикрытия оправившиеся партизаны открыли сильный ответный огонь. Два раза пробовали занять сопку, и оба раза осаживали.
Через полчаса раздались зловещие фразы:
– Егор! Патрон мало!
– Две обоймы… Последняя…
Матрос увидел, что дело плохо. Белые забрались еще выше, на соседний бугор, и оттуда поливают из пулемета. Упал Кошкарев; медленно, мешком осел Румка. Закорчились, хватаясь за землю, еще несколько человек. Выстрелы партизан заметно поредели.
– Сошников! – крикнул Егор. – Кончено дело! Стрелять нечем!
«Эх! – решил матрос-Все равно пропадать!» И гаркнул во весь голос:
– Товарищи, за мной!
И первым скатился под откос на дорогу. За ним ринулись оставшиеся человек двадцать.
Выстрелы сразу оборвались. Тонкая цепь белых дрогнула. Но из-за поворота, лязгнув железом подков о камни, вылетел и врубился откуда-то взявшийся полуэскадрон.
«Точка, – решил матрос и наган с последней пулей взметнул к виску. – Нет, – мелькнула мысль, – пусть сами, а она – им». Выстрелил в упор в грудь какого-то кавалериста, упал с ним рядом, бессильно закинув назад разрубленную голову.
Через несколько минут все было кончено. По дороге валялись зарубленные. Человек восемь были захвачены живыми. Среди них Егор, Силантий и Яшка.
Их оставили для допроса.
Егор стоял хмуро и вызывающе. Когда офицер, заметив это, ударил его несколько раз кулаком по лицу, он проговорил холодно, окидывая врага взглядом, полным жгучей ненависти, сплевывая на траву кровь:
– Бей! Теперь твоя взяла! Бей, сволочь! Попался бы ты ко мне, я бы с тебя совсем шкуру спустил!
– А, м-мерзавец!.. – завопил в бешенстве белый.
Яростно замахнулся на Егора, но в эту секунду далеко за горами глухо загудели взрывы. Вздрогнули все сразу. Тревога, растерянность невольно появились на лицах белых.
– Товарищи идут! – громко и убежденно крикнул Яшка.
– Я вам покажу… Я вам дам товарищей! – закричал опять офицер.
– Ничего ты, подлец, не покажешь, – угрюмо сказал Егор. – Вам скорей убираться надо. Разве по пуле пустить успеете.
Должно быть, и правда белым стало некогда, потому что они отказались от допроса.
– Только не возле дороги, – говорил старший офицер поручику. – Здесь люди проходить будут.
Их отвели к самому берегу моря.
– Прощайте, ребята, – сказал Егор, когда ему с несколькими партизанами приказали отойти в сторону.
Треснул залп. Крикнуло эхо. Испуганно взметнулась чайка. Упали люди.
– Следующие!..
По щеке у Яшки катилась слеза. Его старая чиновничья фуражка с выцветшим околышем и кривобокой звездой съехала набок. Рубаха была разорвана. Он хотел что-то сказать, но не мог.
Силантий, сняв шапку, стоял спокойно, уставившись на прицеливающихся солдат.
– Господи, не оставь Нюрку!
Сергей стоял задумчиво. Сняв шапки, стояли оставшиеся с ним партизаны. Море шуршало гальками. Тихо всплескивая, набегала голубовато-прозрачная волна и, прильнув ласково к откинутой руке Яшки, уходила обратно.
И все рухнуло. Заметались солдаты, беженцы, офицеры. Бросились с отчаянием к морю. С оружием врывались на переполненные суда. Ждали с лихорадочным нетерпением новых. Новых не было, старые уходили.
Возле города разорвалось несколько снарядов. Началась паника. Пехотинцы кидали на тротуары винтовки. Кавалеристы пускали лошадей, сбрасывали шашки. Повсюду метались офицеры… Срывали погоны… Проклинали всех и всё… На окраинах, около цементных заводов, раздавалась беспорядочная трескотня.
– Большевики в городе! – послышались крики.
У набережной кто-то испуганно взвизгнул. Почти в самую гущу вылетел небольшой кавалерийский отряд. Не обращая ни на кого внимания, умчался, трепыхая красным значком, дальше.
Сергей с винтовкой в руках бегал по улицам. Он уже знал, что его бригада здесь, и разыскивал свой полк. Но посреди сумятицы и шума добиться ничего не мог.
Кто-то сказал ему, что полк, кажется, на вокзале. Кинулся туда. Вдруг столкнулся совершенно неожиданно со знакомым красноармейцем из своего полка.
– Петров!.. Где наши? – крикнул Сергей.
– Горинов… – отскочил даже тот. – Откуда?
– После, после… Где наши?
– Наши везде. И на станции и в порту.
– А разведка?
– Вон! Видишь пристань?.. Они охраняют там что-то.
Стрелой полетел туда. Вон Владимир кричит что-то и бегает, расставляя людей. Вон Дройченко возле громадной кучи тюков со снаряжением.
– Володька! – кричит Сергей. – Володька!..
Повернувшись, тот замер от изумления, потом бросился к Сергею. Со всех сторон бежали красноармейцы его команды. Откуда-то – стремительно, как и всегда, – вылетел Николай. Завопил от радости что-то несуразное.
Его расспрашивали – он расспрашивал. Ему тискали руки – он жал руки. Как щепку, его передвигали с одного конца толпы в другой.
– Я говорил!.. – перебивая всех, кричал Николай. – Я говорил, что найдется.
Смеялись и кричали бестолково и радостно.
– Смотрите, товарищи, – говорил Сергей, когда все немного успокоились. – Пришел наш черед. Сегодня вся армия… вся Республика… сегодня мы празднуем победу.
Кругом била жизнь ключом. Носились кавалеристы. Тянулись пленные. Проходили отряды с песнями. Откуда-то доносились бодрые, приподнимающие звуки боевого марша.
…А на море, у далекого синего горизонта, чуть заметные темные точки – корабли Антанты дымили трубами.
…Корабли Антанты покидали Советскую Страну.
1925
На графских развалинах*
I
Из травы выглянула курчавая белокурая голова, два ярко-синих глаза, и послышался сердитый шепот:
– Валька… Валька… да заползай же ты, идол, справа! Заползай сзаду, а то он у-ч-ует.
Густые лопухи зашевелились, и по их колыхавшимся верхушкам можно было догадаться, что кто-то осторожно ползет по земле.
Вдруг белокурая голова охотника опять вынырнула из травы. Свистнула пущенная стрела и, глухо стукнувшись о доски гнилого забора, упала.