– Да… похож, – рассеянно пробормотал Сергей. Всю прогулку он был задумчив и не особенно внимателен. Николай даже обиделся.
Эмма тоже держалась странно, и Николаю показалось, что ее глаза чуть-чуть заплаканны.
– Что с тобой? – спросил он, когда они остались позади.
– Ничего! – вспыхнув, ответила Эмма.
– Нет, «чего»! Я вижу ведь!
– Мама нашла у меня твою книгу и бросила в печку, поэтому мы с ней немного повздорили.
– И все?
– И все… Не достанешь ли ты где-нибудь мне еще такую книгу, а то я ее прочла только до половины.
Прогулка не клеилась. Эмма сослалась вскоре не то на головную боль, не то на какие-то дела. Ее проводили обратно.
– Послушай! – накинулся на Сергея на обратном пути Николай. – Отчего ты сегодня такой, точно тебя чем-то по голове хватили?
– Отчего? Да оттого, что я готов прозакладывать голову против медного пятака, что при обходе ночью я видел не дежурного по гарнизону, а этого человека, с которым ты только что прощался за руку.
– Не может быть!
– Может, если я говорю.
– Но что же это значит? Ведь ты же говоришь, что с ним был начальник курсов.
– А это значит, что у начальника есть знакомства, которые он предпочитает почему-то скрывать…
Они шли рощею. Владимир остановился:
– Тс! Слушайте! Что это такое?
«Та-тара-та-та-та-тата» – протяжно и едва слышно доносил ветерок со стороны курсов далекий. странный сигнал.
– Уж не тревога ли?
– Нет! – отвечал, прислушиваясь, Сергей. – Тревога подается не так, это сбор.
– Да, это сбор, – согласился Владимир. – Но для чего бы это?
Прибавив шагу, они направились на сигнал.
Еще издали они увидели, как со всех концов переполненной гуляющими рощи торопливо собирались курсанты. В самом корпусе тоже царило необычайное оживление: бегали курсанты, суетились каптеры, отворялись цейхгаузы – вещевой, оружейный, продовольственный, а в коридорах спешно строились роты.
Общая команда «смирно». Комиссар объявил, что подчинявшийся до сих пор советской власти атаман Григорьев со своими войсками внезапно выступил против Украинской республики. Он объявляется предателем, стоящим вне закона и подлежащим уничтожению. Согласно приказа наркомвоена Украины, курсы через четыре часа уезжают на новый фронт.
Задача – получить патроны, подсумки, патронташи, палатки, котелки, фляги.
Сдать – постели, корзинки, книги, матрацы. Погрузить на одни двуколки хлеб, консервы, продукты, на другие – пулеметы и ленты.
И все это за четыре часа.
Работа закипела бешеным темпом. Заглянувшему со стороны показалось бы, что корпус наполнился обитателями сумасшедшего дома. От оружейного цейхгауза– к вещевому. От вещевого – к продовольственному. С первого этажа – на второй. Со второго – на третий.
К сроку все было готово. Курсы развернулись перед корпусом.
Последнее горячее напутственное слово представителя наркомвоена. Команда.
Под звуки музыки и «ура» серые колонны рвутся вперед.
Глава 5
На одной стороне Кременчуг, на другой – Крюков. Ночью по соединявшему оба города огромному мосту через Днепр торопливо прошли подоспевшие курсанты. Через несколько часов город начал наполняться панически отступающими красными полупартизанскими частями. Их останавливали и спешно сколачивали в отряды. Подошли красные броневики, еще какие-то курсы. Едва рассвело, как по городу загрохотали орудия.
Григорьевцы наступали.
Все утро разговаривали трехдюймовки, сновали броневики и автомобили. Красные части готовились к контрудару.
Сергей лежал за большим камнем возле углового дома и стрелял.
– Сережа! У меня остались только две обоймы! – кричал Николай.
– На вот тебе еще три, – кинул из своих тот. – Да ты смотри даром-то не трать…
– Я…
Артиллерийский снаряд, попав в крышу соседнего дома, заглушил его ответ, и белое облако пыли закрыло его от глаз.
– Коля… Колька! – тревожно окликнул Сергей.
– …я и не выпускаю их даром! – послышался запальчивый ответ.
Выстрелы грохотали повсюду. Где-то далеко на фланге послышалось «ура», ближе, ближе, покатилось по цепям. Красные наступали. К полудню ни в городе, ни за городом уже никого не было. Разбитые банды убегали, советские части преследовали их.
Через две недели григорьевских банд уже не было. Но они не были уничтожены полностью. Верные своей партизанской тактике, они под давлением красных распались и распылились между более мелкими шайками, заполнявшими Украину.
Перед рассветом, рассыпавшись в цепь, отряд курсантов осторожно охватывал деревушку, в которой, ничего не подозревая, крепко спала небольшая, изрядно перепившаяся банда.
Не доходя до деревушки с полверсты, цепь залегла. Первая рота, отделившись, небольшой лощиной пошла в обход. Ни разговоров, ни шепота, ни шума. В предрассветной мгле показались белые мазанки. Рота беззвучно, чуть не ползком переменив направление, залегла поперек дороги.
– Тише, – вполголоса проговорил, взглянув на часы, командир взвода. – Сейчас наши буду г наступать. Замрите! Огонь только по свистку.
Прошло десять томительно долгих минут.
– Скорее бы…
– Успеешь, Николай, – шепотом ответил Сергей. – Куда ты всегда торопишься… Слышишь?
Частый, тревожный набат с колокольни. Загрохотавшие вслед выстрелы и раздавшийся через несколько минут конский топот мчавшихся на них бандитов.
Резкий свисток пронизал воздух. Меткий внезапный огонь сделал свое дело, вырвав многих из всадников.
Видно было, как по зелени восходящих хлебов уносились стремительно остатки потрепанной банды.
Деревню охватили. Некоторые из бандитов убежать не успели и попрятались тут же.
Через полчаса трех человек уже вели к штабу около церкви.
– Чья банда? – спросил у одного из них комиссар.
– Горленко, – ответил хмуро, не поднимая глаз, здоровый лохматый детина.
Их заперли в крепкую деревянную баню и поставили часового.
Курсанты тем временем разбрелись по хатам и с жадностью закусывали хлебом, молоком и салом.
– Хозяин, – спросил Владимир, – есть у тебя деготь?
– Зачем тебе? – удивился Сергей.
– Сапоги потрескались.
– А пошукай, дэсь було у двори трошки, – ответил нехотя старик хохол, но сам не пошел, очевидно опасаясь оставить избу на солдат.
– «Пошукай»! Вот чертов старик, где у него тут пошукаешь, – ворчал Владимир, очутившись на дворе богатого мужика. – Сколько барахла навалено.
В найденном бочонке дегтя не оказалось, и Владимир хотел уже идти обратно, как взгляд его упал на маленький блестящий предмет, валяющийся на земле. Он нагнулся и поднял изогнутый в виде буквы «Г» разрывной капсюль от русской гранаты.
Владимир внимательно осмотрелся и заметил под снопом приваленной к стене конопли кольцо от небольшой дверки.
«Ага!» Осторожно выбравшись, он побежал к своим.
– Подозрительно! – согласились товарищи и, захватив винтовки, отправились во двор.
Растаскали хлам в стороны, откинули сноп. Обнаружилось небольшое отверстие – должно быть, вход в бывший курятник.
– Эй! Кто там! Выходи! Молчание.
– Может быть, там никого и нет, – проговорил Николай и, наклонив винтовку, заглянул в темноту.
Раз… два… три… – бахнули один за другим револьверные выстрелы, и из двери стремительно бросилась черная фигура.
«Чистым приемом» Владимир ловко хватил его прикладом по голове, а Сергей крепко схватил бежавшего за руки. Николай побледнел, покачнулся, неуверенно ухватился за край телеги и, не удержавшись, упал – он был ранен.
На выстрелы со всех концов сбежались курсанты.
Бандита связали. Николая осторожно перенесли в избу.
Пойманный нагло смотрел на окружающих. Вывернули его карманы: письмо, приказ и желто-голубой значок. Офицер, бывший штабс-капитан, а теперешний атаман – Горленко.
Николай был тяжело ранен. Пуля пробила верхушку правого легкого и засела где-то возле лопатки.
…Возле каменной стены у церковной ограды, перед отделением курсантов, хмуро опустив головы, встали четыре человека, как пойманные волки бросая взгляды исподлобья. Сергей посмотрел на них холодно и спокойно.
На другой день эшелон быстро уносил курсантов домой – в Киев.
Глава 6
Встреча была устроена торжественная, с речами и цветами.
Начальник курсов сказал несколько приветственных слов, поздравляя с благополучным возвращением.
На следующий день были похороны убитых товарищей. Грустно и торжественно звучал похоронный марш.
В толпе Сергей на мгновение увидел Эмму. Она внимательно всматривалась в проходящие ряды курсантов и, казалось, кого-то искала.
В толпе Сергей на мгновение увидел Эмму. Она внимательно всматривалась в проходящие ряды курсантов и, казалось, кого-то искала.
Он был в строю и потому сказать ей ничего не смог.
Николаю сделали операцию и вынули круглую свинцовую пулю.
– Эдакая мерзость застряла, – сказал доктор, взвесив ее на ладони. – Сразу видно, что из дрянного револьвера.
Когда Сергей выходил из курсового лазарета, ему передали, что его хочет видеть какая-то девушка.
Он спустился в садик и увидел Эмму. Приветливо поздоровался с ней. По ее похудевшему лицу и беспокойному взгляду сразу догадался, о чем она хочет спросить. Рассказал ей все сам.
– Ему теперь лучше?
– Да. Приходите дня через три, и мы вместе к нему сходим.
Эмма ответила ему благодарным взглядом.
Она пришла после строевых занятий. Пошли в лазарет. У входа надели чистые белые халаты и прошли во вторую палату.
– Мы к тебе в гости, – проговорил, входя, Сергей. Николай радостно встретил их.
– И ты пришла?
– Пришла.
– А как же дома?
– Разве я ребенок.
Сергей, соврав что-то, вышел, оставив их вдвоем.
– Ты изменилась, Эмма, – заметил Николай.
– Может быть, Коля. Я много думала за последнее время.
– О чем?
– Обо всем. Досадно становится. Жизнь слишком монотонна. Кругом кипит, а тут все одно и то же.
– А бог как?
Посмотрела на него, подумала немного. Спросила серьезно:
– Неужели ты думаешь, что я и вправду до последнего времени в это верила? Надо было хоть чем-нибудь заполнять жизнь, если ничего другого не было. Да и не хотелось мать огорчать.
– Ну, а теперь?
Эмма остановилась в нерешительности.
– Теперь не знаю…
Они прощались. Николай крепко пожал ей руку и сказал полушутя:
– Думай только больше. Обо всем, сначала.
– Сначала о тебе, а потом обо всем…
– Почему? – Он на секунду поймал ее глаза. Чуть-чуть улыбнулась, остановилась у дверей, хотела что-то добавить. Не сказала и вышла.
Все пошло своим чередом. Начались усиленные классные занятия. Сергей – председатель курсовой комячейки. Эта должность накладывала на него много новых, неотложных обязанностей, далеко не сходных с обязанностями ячеек, возникающими в мирное время. То туда, то сюда. По требованию Гувуза – для ответственной оперативной работы выделять наиболее надежных курсантов-коммунистов. Бывать на всевозможных секретных заседаниях и совещаниях. Вести учет и выдавать членам оружие. Словом, быть в самой гуще работы. Он ночевал теперь не в общем помещении, а в небольшой удобной комнате комячейки и поздно засыпал на широком кожаном диване, возле полевого телефона, соединявшегося с главными квартирами обширного корпуса.
Вместо заболевшего, несколько тяжелого на подъем комиссара был назначен другой. Молодой, умный латыш Ботт сразу вошел в курс всего происходящего и повел совместно с Сергеем дружную, живую работу.
И часто поздно ночью просыпался тот, услышав сквозь сон певучие вызовы фонического аппарата – два тире точка: – –.– –.
Работа и учеба шли вовсю. Но вот мирная жизнь прервалась снова. Был какой-то праздник, утром поверка не производилась, и многие повставали несколько позднее, чем обыкновенно. Утро стояло жаркое, солнечное. Курсанты разбрелись по роще и по садику, беспечно прогуливаясь и отдыхая.
Сергей только что направился к пруду, как вдруг по окрестностям покатились торопливые, четкие переливы сигнала «тревога». «Это уже не сбор», – мелькнуло у него в голове. И он стремительно помчался наверх, к пирамиде с винтовками.
Никто ничего не знал. Командир батальона громовым голосом кричал:
– Строиться!.. Быстро! – И почти на ходу построившимся курсантам подал команду: – За мной, бегом марш!
Вот знакомая роща, налево насыпь, город кончается. Что такое?!
– По окраине города от середины в цепь! Запыхавшиеся курсанты быстро рассыпаются; тарахтит по земле пулемет.
Вот оно что! Во весь опор мчатся на курсантов какие-то всадники. Быстро снимается с передков чья-то батарея.
– Ого-онь! – раздается команда.
И цепь, опередившая в развертывании на несколько минут неизвестного противника, жжет его едким огнем пуль.
Кто-то падает; тщетно пытается изготовиться к выстрелам батарея. Поздно! Слишком силен огонь дисциплинированной части.
– Прекратить стрельбу! Сдаются!
Цепь, бросаясь вперед, завладевает батареями загадочного противника.
– Кто же это? – слышатся недоумевающие голоса победителей.
И от края до края быстро передается и перекатывается по цепи:
– Багумский полк восстал… Багумский полк изменил.
Сергей нахмурил брови. 9-й Багумский полк – полторы тысячи человек – самая крупная единица гарнизона.
Всю ночь собирались надежные части гарнизона: 4-е, 5-е, 6-е курсы кавалерийские, мелкие партийные отряды.
В девять часов утра полк выступает, к девяти часам ему предъявлен ультиматум – сдать оружие…
Без десяти девять. Киев точно вымер; по улицам извиваются цепи. По углам приникли к земле пулеметы. Еще осталось несколько минут. На автомобиле подъезжает наркомвоен Украины, смотрит на часы. Вместо ответа с той стороны первою лентой резанул пулемет.
Наркомвоен привстал, облокотившись на стенку машины. Подал сигнал.
Через головы притаившегося Киева с ревом забила батарея по Бендерским казармам.
Перестрелка по улицам длилась недолго; со стороны восставших выстрелы стали стихать.
Сергей бежал один из первых по Керосинной улице, и, завернув за угол, он увидал спины поспешно убегающих багумцев и выкинутый белый флаг.
– Сдаются!
– Багумцы сдаются!
– Спохватились все-таки, – говорит наркомвоен.
– Прекратить огонь!
Полк был обезоружен и расформирован в тот же день.
К вечеру все было уже спокойно и тихо. Днем привычный киевлянин сначала робко высунулся на двор, потом показался на улицу. Не найдя ничего угрожающего своей особе, вздохнул с удовольствием и облегчением.
К вечеру, как и всегда, Крещатик был полон. Сновали лихачи; горели огни; гуляла нарядная, смеющаяся публика.
Возле курсов стояли усиленные посты и ходили патрули.
Глава 7
В команду Сергея вошли запыхавшиеся Владимир и Николай.
– Дело есть, – проговорил Владимир несколько взволнованно. – Тут, брат, кругом нас какая-то чертовщина твориться начинает.
– В чем дело?
– А вот в чем. Сегодня я на дневальстве, а потому на занятиях не был. Отстояв свое время, я сменился, захватил книгу и улегся под кустом в роще. Кругом никого. Потом слышу шаги, гляжу – начальник. Я бы и не обратил внимания, но вспомнил про твои подозрения. Куда, думаю, его черт несет? Тихонько за ним. Возле дороги у овражка он встретился с тем самым человеком…
– С Агорским? – живо переспросил, насторожившись, Сергей.
– Да. Начальник передал ему большой синий сверток и сказал несколько слов. А затем пошел как ни в чем не бывало дальше. Я его оставил, когда он входил в ворота арткурсов. Вот и все.
– Странно что-то! Друзья задумались.
– Знаете что, – начал Сергей. – Я думаю, что эта хитрая лиса передала Агорскому какие-либо нужные секретные сведения. А затем прошла дальше, к артиллеристам, чтобы скрыть следы своей отлучки.
– Пожалуй, что и так!
– Что же теперь делать?
– Прежде всего – за комиссаром.
Пришел Ботт. Ему рассказали все с самого начала.
– Вот что, товарищи, – сказал он. – Если арестовать Сорокина, то, пожалуй, никаких улик не найдется, а предупрежденные сообщники скроются, и дело будет смазано. А кроме того, на чем, в сущности, основаны все ваши подозрения? А если между ними просто какие-нибудь личные дела?
– Нужно сверток достать, – проговорил Владимир.
– А как его достанешь?
– Я попробую, – встал все время молчавший Николай.
– Ты? Каким образом?
– Это уж мое дело, – коротко ответил он. И, повернувшись, вышел.
Эмма сидела за столом и что-то читала.
– Ты что, сударыня, читаешь? – подошла к ней мать. – Опять неприличное?
– Я неприличных книг не читаю, – вспыхнула Эмма.
– Знаю, знаю! Дай-ка сюда!
Эмма подала матери безобидную книжку Уэльса.
– То-то, – покачала головой старуха. – Ох, господи, вот на грех принесло племянничка! Не было печали… Вертопрах какой-то!
– Он не вертопрах вовсе и гораздо лучше всех ваших дурацких Митенек да Вовочек! – пылко заступилась Эмма.
Старуха, огорошенная такой внезапной защитой, подозрительно покосилась на нее:
– Да ты, мать моя, уж не того ли?.. Резкий ответ застыл на губах Эммы.
Она увидела, что около плетня, под тенью акаций, стоит Николай и молча показывает ей небольшую бумажку. Встала и заметила, как, просунув записку в щель, он исчез. Ничего не видевшая старуха ушла в дом, и долго еще оттуда доносилось ее ворчанье.