Она увидела, что около плетня, под тенью акаций, стоит Николай и молча показывает ей небольшую бумажку. Встала и заметила, как, просунув записку в щель, он исчез. Ничего не видевшая старуха ушла в дом, и долго еще оттуда доносилось ее ворчанье.
Эмма подошла к грядке и, срывая цветок, подняла незаметно бумажку:
Приходи непременно через полчаса на наше место в рощу, нужно очень серьезно поговорить.
Через пятнадцать минут, накинув шарф, Эмма тихонько вышла на улицу и торопливо направилась к роще. Николай уже дожидался ее, расхаживая по полянке. Она окликнула его.
– Эмма, – он крепко сжал ее руку, – я боялся, что не придешь.
– Что случилось? – тревожно спросила она.
– Случилось что-то скверное, мой дружок. И я рассчитываю на твою помощь.
– Чем же я могу помочь?
– Слушай, Эмма. Я считаю тебя теперь почти совсем нашей. Мы много говорили и, кажется, хорошо друг друга поняли. Теперь ты должна постараться помочь нам разрешить одну задачу. Твой отчим – белый офицер.
Эмма вздрогнула, чуть-чуть отшатнулась.
– Как? Ты знаешь?
– Знаю. Я давно об этом догадался. Но не в этом дело. Ты в этом нисколько не виновата… Его брат – шпион.
– Юрий Борисович? – Эмма взглянула большими, удивленно-испуганными глазами.
– Да. Теперь такое дело: сегодня к нему попали какие-то бумаги. Ты должна во что бы то ни стало достать их, если еще не поздно… – И Николай прибавил мягко: – Эмма, это для нашего дела и… для меня.
Эмма взволнованно заговорила:
– Коля, ты не думай, что я скрывала об отчиме. Нет, я сама не люблю его. Я думала… я боялась, что ты не будешь тогда к нам ходить. А тот – я в первый раз слышу, что он шпион. Бумаги… Он принес сегодня какие-то и долго разбирал. Он уходит куда-то по вечерам. Но потом… Как же мне быть? Я не люблю их. Я должна буду уйти, – но куда? Я ничего не знаю.
Простые и горячие слова Эммы глубоко тронули Николая. Он крепко сжал ее руки:
– Эмма… Я тебе обещаю. Я помогу тебе. Мы найдем выход. Ты мне веришь?
– Верю…
– Ну вот, а сейчас придумай как-нибудь достать этот синий сверток. Хорошо бы сделать так, чтобы не было заметно, что похищен именно сверток. Если они догадаются, что за ними следят и их раскрыли, то все наши планы могут рухнуть.
– Но, если я и достану, как же я тебе передам?
– Я буду ждать до поздней ночи возле снопов соломы в вашем огороде, и ты перебросишь сверток тихонько через плетень.
Уже смеркалось, надо было торопиться. Рощею они пошли вместе, но, выйдя на дорогу, разошлись в разные стороны.
Проходя мимо церкви, Эмма заметила, что служба там только что кончилась. Повалил народ. Что делать? Прежде всего оправдать свое отсутствие. Эмма направилась к паперти и смешалась с выходящими.
– А, Агафья Петровна, здравствуйте! – радушно поздоровалась она с какой-то старухой.
– Здравствую, Эммочка, здравствую! – запела слащаво та. – Тоже богу молилась?
– Молилась, как же. Что же это вы давно у нас не были? Заходите сейчас посидеть. Мама и то меня все спрашивает: «Что это, говорит, Эмма, Агафья Петровна к нам давно не заглядывает?»
Старуха – одна из первых сплетниц – так и расцвела при этом сообщении.
– Что же, зайдем, можно зайти по пути-то. Подошли к дому. Эмма открыла калитку.
– Ты где это была? – строго спросила мать, еще не заметившая идущей позади гостьи.
– Здравствуйте, здравствуйте, Мария Сергеевна! – ласковым голосом заговорила та. – А мы с Эммочкой господу богу у всенощной молились. Шли обратно, я и думаю – дай зайду проведать знакомую.
– Милости просим, заходите, раздевайтесь! – пригласила довольная мать.
Чай пили дома, потому что на небе собирались тучи. Откуда-то пришел и Юрий Борисович. Быстро сбросил на вешалку возле веранды пальто и спросил, проходя в комнаты:
– Дайте чего-нибудь закусить поскорее. Мне скоро бежать.
Все уселись за стол. Старухи болтали. Агорский с жадностью поедал жаркое. Эмма разливала чай.
Тучи сгустились. Послышался далекий отзвук грома.
– Мама, – громко сказала Эмма вставая. – Сен-час пойдет дождь – пожалуй, белье замочит в палисаднике.
– Ах ты боже мой! Правда, беги скорее, поснимай, Эммочка, и тащи сюда.
Эмма торопливо вышла. Вот и вешалка, вот и одежда; она торопливо ощупала карманы, и волна теплой крови хлынула к ее вискам. Бумаги здесь!
Она быстро сорвала свое пальто, Агорского, прихватила чепчик Агафьи Петровны, шмыгнула к плетню и позвала негромко:
– Николай! Коля!
– Здесь.
– На, держи! Уноси все скорее, бумаги в кармане.
Перебросив Николаю всю груду одежды, она распахнула калитку и, схватив с веревок белье, бросилась к комнатам. В ту же минуту капли крупного дождя забарабанили по крыше.
Все это продолжалось не дольше четырех минут.
Через полчаса гроза прошла, было уже совсем темно.
– Ну, я пойду, – проговорил Агорский вставая. Через минуту раздался его немного встревоженный голос:
– Марья Сергеевна, вы не брали моего пальто?
– Нет!
– Что за черт!
– Ах, боже мой! Что случилось? Где же Эммочкино пальто?
– А чепчик мой? Мой кружевной чепчик?
– Обокрали… вот калитка распахнута! Агорский быстро выбежал на пустую улицу… Кругом темно и тихо.
Воры скрылись.
Глава 8
Запыхавшись от быстрого бега и довольно увесистой, а главное, неудобной поклажи, порядком измокший Николай наконец остановился передохнуть посреди одной из глухих уличек. Тьма стояла непроглядная. Где-то пробило одиннадцать.
При свете спички он рассмотрел свой груз. Вот и бумаги. Э, да она свое собственное пальто экспроприировала! А это что, старушечий чепчик? Тьфу! Нагрузившись снова, он пошел дальше.
Вот курсы. Но отчего так темно? Электричество попортилось?
Он постучал в крепкую дубовую дверь. Сначала отворилось небольшое окошечко и выглянула голова, потом зазвенела цепь, дверь приоткрылась.
Он пошел по лестнице. В обширном помещении было тихо, темно и не видно ни души. Ничего не понимая, он спустился вниз и спросил у часового:
– Где же курсанты?
– А где же ты был? – ответил удивленно тот. – Уже два часа как курсы уехали на фронт. Да они еще, должно, на вокзале.
Николай кинул свою поклажу. Как сумасшедший, сжимая сверток, помчался по темным улицам.
Два раза его останавливали патрули. Наконец добрался до вокзала.
– Где эшелон с курсантами? – как бомба, влетел он к дежурному.
– На девятом.
Подлезая под вагоны, стукаясь о буфера и сцепы, добрался Николай до девятого пути. Вот и эшелон.
К великой своей радости, он сразу же наткнулся на Сергея.
– Николай, наконец-то!
– Сережа, вот! – ответил тот, передавая сверток. – Где комиссар?
– Ботта нет, он с другой половиной курсов уезжает под Шмеринку с другого вокзала.
Живо развернули синюю обертку. При свете свечки увидали кипу приказов и карту с полной дислокацией частей Украины. Паровоз загудел к отправлению. Сергей быстро схватил трубку полевого телефона и надавил вызывной клапан.
– Это ты, Сержик? Ага! Скажи машинисту, чтобы задержался. До моего распоряжения не трогаться.
– Ты-то кто? – спросил удивленно Николай.
– Он комиссар нашего отряда, – ответил за того Владимир. – Ты теперь с ним шути, брат!
Они выскочили и добрались до вокзала. Сергей подошел к аппарату и вызвал пассажирскую.
– Срочно попросите комиссара эшелона курсантов.
– Кто просит?
Прошла минута, две, три. Послышался снова звонок.
– Ну что?
– Поздно, – пропела мембрана. – Поздно, товарищ! Отряд курсантов уже за семафорами.
«Что делать? – подумал Сергей. – Ага! В Укрчека».
– Дайте город!.. Занято… опять занято… О, чтоб вы все пропали!
– Товарищ комиссар, – с отчаянием влетел дежурный по станции, – на двадцать минут задержка эшелона… Сейчас у меня воинские, тоже на какой-то фронт… Скорее, пожалуйста!
– Ладно! – с досадой крикнул товарищам Сергей. – Он от нас не уйдет. Я телеграфирую… А теперь-едем!
Быстро добежали до своего состава, и эшелон, рванувшись, помчался в темноту, наверстывая потерянное время.
Властно заревела сирена. Криками голосов, стуком разгружаемых повозок, лязгом стаскиваемых пулеметов разбудили опасливо притаившийся небольшой вокзал.
Сергей – на телеграф.
– Срочную в Киев.
– Нет! – И телеграфист устало посмотрел на него. – Киевская опять не работает. Порвана. Теперь, должно, до утра.
– По Морзе?
– Разбит еще на прошлой неделе.
– А через Яблоновку?
– Через Яблоновку можно… Только…
– Чего еще?
– Кравченко там. Все телеграммы проверяет, и если у вас важная, то может и не пропустить.
– Через Яблоновку можно… Только…
– Чего еще?
– Кравченко там. Все телеграммы проверяет, и если у вас важная, то может и не пропустить.
– Какой еще, к черту, Кравченко?
– Кто его знает, – пояснил хмуро комендант. – Был красный, а теперь вот уже третий день никого не признает. Телеграммы проверяет, поезда пропускает не иначе, как обобрав.
– Так он бандит?
– Не совсем… Вроде этого. Да вы попробуйте – может, и пропустит. Мы вот только что через него продовольственную получили.
«Чтоб он сдох!» – с сердцем подумал Сергей. Вошел начальник отряда:
– Товарищ Горинов! Сейчас выступаем. «Кучура» под откос броневик свалил… там орудия.
– Родченко! – остановил Сергей одного из курсантов. – Останься здесь до утра и, если линия до утра не будет исправлена, отвези этот сверток и телеграмму в Киев. Передай их в Укрчека под расписку. Сам останься на курсах.
– Я с товарищами, – резко ответил тот. – Отдай кому-нибудь из обозников.
– Родченко! – повторил Сергей твердо. – Я даю тебе поручение большой важности. Прочитай телеграмму и увидишь. Кроме того, я тебе это приказываю. Понял теперь?
– Понял, товарищ комиссар, будет сделано, – ответил тот и добавил: – И скотина же ты все-таки, Сергей!
Отряд Сергея ушел в ночную тьму. На станции тускло мерцали фонарные огни.
Поползла бесшумным шорохом лента из Яблоновки, и кто-то спросил с того конца:
– Пашка! У вас кто?
Осовевший телеграфист нехотя положил руку на ключ и оборвал сразу. Брызнуло осколками разбитого стекла окошко. Загрохотали выстрелы.
…Через час равнодушный и сонный телеграфист выбивал ответ:
У НАС ТОЛЬКО ЧТО БЫЛИ ЗЕЛЕНЫЕ – СТЕПКА ПЕРЕМОЛОВ С РЕБЯТАМИ. УБИЛИ КОМЕНДАНТА И ОДНОГО КУРСАНТА. ТЕПЕРЬ НЕТ ВОВСЕ НИКАКИХ. АНАРХИЗМ ПОЛНЫЙ… ИДУ СПАТЬ.
Небольшой отряд Сергея оказался посреди густых лесов и топких болот Волынской губернии, с твердым заданием разбить банду.
Отряд встал в глухой подлесной деревушке. К великому удивлению мужиков, он не гонялся по всем направлениям и не требовал ежедневно полсотни подвод. Отряд осматривался. Днем, для отвода глаз, разведки наведывались в соседние хутора и деревушки. К вечеру и к ночи десятки мелких дозоров и разведок, по три, по четыре человека, незаметно расходились в стороны по оврагам, расползались по хлебам, шныряли по рощам. Удар подготавливался тяжелый и верный.
Глава 9
Ночью через заброшенную дорогу, через застывший темный лес пробирались два всадника.
– Вправо, должно, пора сворачивать.
– Рано еще.
– Ничего не рано. По Кривому Логу тропку кони натоптали, так сам не велел ездить, чтобы, значит, незаметно.
Они свернули в чащу, но не успел еще замереть тихий шум в лощине, как зашевелилась листва одного из густых придорожных кустов и кто-то полушепотом спросил:
– Слышали?
– Это они, должно быть, к главной стоянке.
– Ну, так за ними!
Спустились в овражек. Прибавили шагу. Пахло сыростью, внизу журчал пробегающий ручей. Николай, несколько раз оступившись, попадал в воду.
– Держи правее!
– Тс! Тише, смотри!
Саженях в сорока через освещенную поляну двигались прежние двое, теперь они вели лошадей в поводу.
Несколько раз курсанты теряли из виду бандитов, но потом снова нагоняли.
Сколько верст продолжалась эта слежка, сказать было трудно; взглянув на светящийся циферблат часов, Сергей заметил, что, с тех пор как они свернули с дороги, прошло уже два часа. Но вот издалека послышался неясный шум. По-видимому, путешествие приближалось к концу. Чем ближе, тем яснее… И вот наконец совсем близко-близко.
– Не напороться бы!
– Ничего, сначала передних окликнут.
Но ни задних, ни передних никто не остановил, и сразу оборвавшийся лес открыл перед ними большую лесную поляну. Это была стоянка и штаб главного ядра банды. Разведчики остановились. Широкой красноватой полосой брезжил рассвет. Небо принимало бесцветный, серый оттенок; веяло утренним холодком. Сквозь туманную дымку курсанты увидели целую деревушку наскоро собранных из зеленых веток шалашей, повозок, лошадей, два дымящихся костра, около которых копошились несколько человек. Когда еще немного рассвело, они хорошо разглядели натянутую из серой парусины палатку – должно быть, самого атамана.
Оставив позади бандитский лагерь, курсанты скрылись в лесной чаще.
Атаман Битюг был сегодня не в духе.
– Эй, Забобура! – крикнул он своему адъютанту. – Пришли-ка мне сотенных – Оглоблю и Черка-ша… Да пускай и Барохня придет.
«Адъютант» вышел и вернулся с двумя сотенными. Первый – огромный, с вспухшим и пересеченным шрамом лицом и всклокоченной головой. Второй – поменьше, черный, юркий, с хитрыми, бегающими глазами. Вошедшие поклонились.
– А где Барохня?
– Барохня перепимшись.
– Экие скоты! Только вас и хватает на то, чтобы водку пить. А как до дела – так никто ни к черту. Что нового?
– Да, кажись, ничего пока, – ответил Черкаш. – Разве только что вот от Могляка наши вернулись.
– К черту Могляка! Я спрашиваю – отряд где?
– Стоит.
– Ну, а возле Барашей как?
– Как приказывали. Дорогу снимают.
– Много сняли?
– Побольше пятка верст подле Яблоновки своротили. Да так, порознь, ребятишки гайки крутят.
– Две деревни да волов пар двадцать работают, – добавил Оглобля.
Речь шла о линии между Коростенем и Новоград-Волынском.
Вошел Забобура и передал пакет. В нем главарь соседней банды Шакара сообщал следующее:
Командующему Волынско-Повстанческим отрядом атаману Битюгу.
Для поддержания связи, а также для своевременного предупреждения вашего уничтожения сообщаю следующее: что захваченный мною коростеньский большевик, после подвергнутая всесторонней обработке, показал, что на территорию войск ваших вызван из Киева особенный отряд, не из красноармейцев, а из отборных большевиков, кои готовятся к ихнему офицерскому званию. Апотому дошлый до всяких хитростей и военных приемов. И оный же большевик выразил мерзостную уверенность в скором нашем разбитии, за что и был зарублен, а тем не менее о настоящем, для принятия мер, вам сообщаю.
Дальше, после титула «Атаман Степного Истребительного Отряда», печатными буквами стояла подпись – Шакара. А ниже – скрепа составившего мудрое донесение адъютанта.
– Вот! Вот!.. – заревел разгневанный главарь. – Черти криворожие! Не могли до сих пор узнать, что перед ними не солдаты, а юнкера ихние. Да не я буду, если они не рыщут по ночам, когда вы пьянствуете да дрыхнете!
Наконец ругательства прекратились, и он перешел на деловую почву.
– Забобура! Могляку приказ – ночью потревожить их с тылу. Долго пусть не дерется. Но чтобы те ночь не спали. Я сам займусь этим делом… А ты, – он с недоумением взглянул на Оглоблю, – распустился сам и ребят распустил. Зачем Семенки сожгли? Я им одно Крюково спалить приказывал.
– Черт его разобрал, – решили сотенные, выходя из палатки. – Эк разошелся!
В лагере уже кипела жизнь. Дымились костры под котлами, играла гармония, слышались смех и ругательства. Некоторые, несмотря на утро, были уже выпивши. Занимался каждый чем хотел. Тут кучка, лежа и сидя в самых разнообразных позах, резалась в затасканные карты перед грудкой петлюровских «карбованцев». Там человек десять окружили бутыль с какой-то мерзостью и кружками перекачивали ее содержимое в желудки.
А вот и занятые настоящим делом: один укорачивает ствол винтовки наполовину, превращая ее при помощи подпилка в бандитский карабин. Другой вплетает в конец плетки тяжелую свинчатку.
Словом, лагерь живет.
Глава 10
Уже взошло солнце, когда наши разведчики остановились передохнуть на полянке. Напились воды из ручья и закурили.
– Ну, что теперь делать?
– Что! Выступим сейчас же.
– А не лучше ли до ночи? Сергей покачал головой:
– Тут днем-то смотри, как бы с дороги не сбиться.
В самом деле, кругом была глушь. Огромный, кряжистый дуб широко раскидывал корявые ветви во все стороны. Вывороченная с корнем вековая липа, не достигнув земли, уперлась верхушкой в стоящие рядом деревья и образовала широкие, причудливые ворота. Кругом валялись догнивающие стволы и сучья. Дикие пчелы, которых так много на Волыни, вылетали с жужжаньем из гнилого дупла. Пахло грибами, сыростью, прелым прошлогодним листом. Из соседнего болота доносилось кваканье лягушек.
– Брр!.. – сказал Николай. – Не люблю я таких мест. Ведьмино поместье какое-то.
– Ну пойдем! Скоро дорога.
Тронулись дальше и через полчаса уперлись в зловонное болото.