— А как это связано с эмишами? Они тоже выводят новые сорта овощей?
— И не только по этой причине. Например, их дома освещают особые виды светляков. Или возьмем «альтруистический навоз» — в нем плодятся личинки, которые после внесения удобрения в почву сами отыскивают корни растений и умирают возле них, обеспечивая корням питание. Но об этих открытиях никто не знает. Эмиши создали биотехнологию высшего уровня, отвергая нашу.
— И твой друг Якоб над этим работал?
Мо кивнул:
— Аллергологи — наши традиционные исследователи — недавно начали выяснять, каким образом некоторые продукты питания становятся катализаторами аллергии. Ведь дыня обжигает твой рот именно в сезон сенной лихорадки, правильно? И именно потому, что она действительно обостряет сенную лихорадку. Точно так же действует и арбуз, и некоторые виды пыльцы. Якоб и его соотечественники знают об этом уже лет пятьдесят — и продвинулись очень далеко. Они пытаются вывести новый вид плодов, какую-то разновидность томатов, способную стать «антидотом» при аллергиях и свести гистаминное действие аллергенов почти к нулю.
— Нечто вроде органического «гисманола»?
— Даже лучше. Это превзойдет по эффекту любую химию.
— Ты в порядке? — Я заметил, что лицо Мо покрылось крупными каплями пота.
— Конечно, — ответил он и кашлянул. — Не знаю. Якоб… — Мо вдруг зашелся в приступе неудержимого кашля.
Я обхватил его одной рукой, удерживая на сиденье, а другой вцепился в руль. Рубашка Мо мгновенно пропиталась потом, дыхание стало резким и прерывистым.
— Мо, держись! — выкрикнул я и, не снимая левой руки с руля, стал шарить правой во внутреннем кармане пиджака. Наконец пальцы нащупали инъектор с эпинефрином, который я всегда ношу с собой. Я выхватил его, не сводя глаз с Мо. Он обмяк, едва сохраняя сознание и кое-как держась за руль. Я как можно мягче отодвинул его к дверце и принялся нашаривать ногой педаль тормоза. Нас обгоняли проносящиеся по шоссе машины, ослепляя вспышками фар в зеркале заднего вида. К счастью, Мо ехал в крайнем правом ряду, и меня ослеплял поток машин лишь с одной полосы. Наконец моя подошва наткнулась на педаль тормоза, и я плавно утопил ее до упора. Каким-то чудом машина относительно медленно остановилась на обочине, и мы не пострадали.
Я взглянул на Мо, задрал рукав его рубашки и прижал к руке инъектор. Я не мог сказать точно, как долго он уже не дышит, но дело обстояло очень скверно.
Схватив трубку мобильного телефона, я набрал 911.
— Срочно пришлите кого-нибудь! — рявкнул я. — Нахожусь на шоссе в Тернпайк, стою перед развилкой на Филадельфию. Я доктор Фил д’Амато, медэксперт нью-йоркского департамента полиции, и это срочный медицинский вызов.
Я не был уверен точно, что у него анафилактический шок, но адреналин навредить ему никак не мог. Прижав ухо к груди Мо, я не расслышал ударов сердца. «Господи, прошу тебя!»
Я делал Мо искусственное дыхание «рот в рот», массаж сердца, умолял его очнуться. «Держись, черт бы тебя побрал!» Но я уже знал. Со временем у медэкспертов развивается своего рода отвратительное шестое чувство. И я знал, что какой-то мощный аллерген только что убил моего друга. Прямо у меня на руках.
Скорая примчалась через восемь минут — быстрее, чем в Нью-Йорке. Но это уже не имело значения. Мо скончался.
Пока медики пытались вдохнуть в него жизнь, я смотрел на телефон в машине. Я обязан был позвонить Корине и все рассказать. Немедленно. Но в пластиковом окошечке дисплея я видел лишь рыжую головку Лори.
2.— Вы сами-то в порядке, доктор д’Амато? — спросил санитар.
— Да, — отозвался я. Кажется, меня трясло.
— Эти аллергические реакции бывают смертельными, — сказал он, глядя на Мо.
Будто я не знал.
— Вы сообщите семье? — спросил санитар. Они собирались отвезти тело Мо в местный госпиталь.
— Да, — буркнул я, вытирая слезинку. Мне показалось, что я задыхаюсь. Пришлось успокоиться, взять себя в руки и отделить психологию от физиологии, чтобы разобраться в своем состоянии. Я медленно вдохнул и выдохнул. Повторил. Ясно. Все в порядке. На самом деле я не задыхаюсь.
Скорая умчалась в ночь, увозя тело Мо. А вот он точно задыхался, и это его убило. Так что же он начал мне рассказывать?
Я снова посмотрел на телефон. Самое правильное действие — вернуться к дому Мо и уже там все рассказать Корине. Такие чудовищные известия не сообщают по телефону. Но я должен узнать, что именно случилось с Мо, и вряд ли Корина мне в этом поможет. Мо не хотел ее тревожить и ничего ей не рассказывал. Нет, мне нужно узнать, что задумал Мо — а для этого поехать в Филадельфию. Туда, куда он сам хотел меня отвезти.
Но куда?
Я нажал пару кнопок и вывел на дисплей телефона список хранящихся в его памяти номеров. Владелицей единственного номера с городским кодом 215 значилась некая Сара Фишер. Ее адрес мне был более или менее знаком — возле университета Темпл.
Я набрал код, вызвал из памяти номер и нажал кнопку вызова.
Потрескивание, потом тихий жестяной звук сигнала.
— Алло? — услышал я женский голос, прозвучавший ближе, чем я ожидал.
— Здравствуйте. Это Сара Фишер?
— Да. Я вас знаю?
— Я друг Мо Бюхлера. Кажется, сегодня мы с ним ехали именно к вам…
— Кто вы? У Мо все в порядке?
— Ну…
— Слушайте, кто вы такой, черт побери? Если не ответите прямо, я положу трубку.
— Я доктор Фил д’Амато. Медэксперт из нью-йоркского департамента полиции.
Она на несколько секунд смолкла, потом сказала:
— Ваше имя мне почему-то знакомо.
— Что ж, я написал несколько статей…
— Погодите. — Я услышал, как она положила трубку и зашелестела бумагами. — В «Дискавер» у вас опубликована статья о бактериях, устойчивых к антибиотикам, правильно? — спросила она пол минуты спустя.
— Да, — подтвердил я. При иных обстоятельствах мое «эго» просто воспарило бы в небеса, обнаружив столь заинтересованного читателя.
— Ладно. В каком месяце статья была опубликована?
Господи…
— Э-э… в конце прошлого года, — сказал я.
— Я тут вижу ваш портрет. Опишите его.
— Прямые темные волосы… с легкими залысинами, — начал я. Ну как я мог помнить, как выгляжу на этом паршивеньком смазанном портрете?
— Продолжайте.
— Еще у меня довольно густые усы и очки в стальной оправе. — Я отрастил усы по просьбе Дженны, и по этой усатой фотографии редакционный художник потом и сделал портрет пером и тушью.
Она немного помолчала, затем вздохнула:
— Хорошо. А теперь вам придется рассказать, зачем вы мне позвонили. И что случилось с Мо.
3.До квартиры Сары оказалось менее получаса езды. Я все объяснил ей по телефону, и мне показалось, что она скорее опечалена, чем удивлена. Она попросила меня приехать.
Я позвонил и Корине, и рассказал ей все, как смог. Прежде чем стать медэкспертом, Мо был полицейским. Наверное, женам полицейских полагается быть готовыми к такому исходу, но как, скажите на милость, можно подготовить человека к подобному известию после двадцати лет благополучного брака? Она плакала, я плакал, и я слышал, как плачут дети. Я сказал ей, что еще заеду — и знал, что заехать к ней мне надо обязательно, — но все же надеялся услышать от нее: «Нет, я в порядке, Фил, правда, а ты ведь захочешь выяснить, что именно и почему случилось с Мо…» — именно это я и услышал. Сейчас таких женщин, как Корина Родригес Бюхлер, уже не делают.
Как раз напротив дома, где жила Сара, обнаружилась стоянка — в Нью-Йорке такое сочли бы даром небес. Я заправил рубашку в брюки, затянул пояс и постарался взять себя в руки, а уже потом надавил на кнопку звонка у подъезда.
Она встретила меня перед распахнутой дверью своей квартиры на втором этаже, когда я, слегка запыхавшись, поднялся по лестнице. У нее оказались соломенного оттенка волосы и грустные глаза, но приветствовала она меня искренней и широкой улыбкой, которую я вовсе не ожидал увидеть после допроса по телефону. На вид ей было около тридцати.
Свет в квартире был мягкий и приглушенный, как на выставке «Париж при газовом освещении», и слегка пахло лавандой. У меня сразу зачесался нос.
— Лаванда помогает уснуть, — пояснила Сара, приглашая меня сесть в старинное и очень мягкое кресло. — Я уже собиралась ложиться, когда вы позвонили.
— Извините…
— Нет, это мне следует извиниться. За то, что я с вами так обращалась, и за то, что случилось с Мо. — На его имени ее голос дрогнул. — Вы, наверное, голодны. Я вам принесу чего-нибудь.
Она вышла в соседнюю комнату, скорее всего, кухню. На ней были легкие белые брюки, и пока она шла, я успел оценить, как привлекательно смотрятся на просвет контуры ее фигуры.
— Вот, отведайте для начала, — предложила она, вернувшись с тарелкой винограда.
— Вот, отведайте для начала, — предложила она, вернувшись с тарелкой винограда.
Сорт «конкорд» один из моих любимых. Положите ягоду в рот, прокусите пурпурную кожицу, раскатайте мякоть по языку — и вы ощутите вкус осени.
Но я не шелохнулся.
— Знаю, — сказала она. — Вы не хотите пробовать подозрительную еду после того, что случилось с Мо. И я вас не виню. Но это вы можете есть спокойно. Вот, смотрите. — Хозяйка отщипнула от кисти ягоду и положила в рот. — М-м-м… — Она облизнула губы и вынула пальцами косточки. — Слушайте, если хотите, выберите ягоду сами и дайте ее мне. Хорошо?
В желудке у меня урчало, а голова уже слегка кружилась от голода, и я понял, что должен принять решение. Или немедленно уйти, если я не доверяю этой женщине, или съесть то, что она мне предложит.
— Ладно, решать вам, — сказала она. — У меня есть копченая ветчина. Если хотите, могу сделать бутерброд. Или просто принести кофе или чай.
— Все вместе, — решился я. — То есть я не откажусь от бутерброда и чая. И виноград тоже попробую.
Я положил в рот виноградину. Паранойя может оказаться почти столь же опасной, как и порождаемая ею воображаемая угроза.
Через несколько минут она вернулась с бутербродами и чаем. За это время я успел съесть три виноградины, и мне сразу полегчало.
— Идет война, — сказала она и поставила поднос с едой на край стола. Бутерброды она сделала с черным хлебом, и пахли они изумительно.
— Война? — переспросил я, впиваясь зубами в ветчину. — Так вы полагаете, что Мо убил какой-то террорист?
— Не совсем так. — Сара присела рядом со мной, с чашкой в руке. — Эта война продолжается уже очень давно. Потому что это биологическая война. И корни она пустила гораздо более глубокие, чем то, что мы сейчас считаем терроризмом.
— Что-то я не понимаю.
— И не поймете. Об этом мало кто задумывается. Вот вы полагаете, что эпидемии, внезапные вспышки аллергических реакций или болезни, выкашивающие урожаи, убивающие скот, случаются сами по себе? Иногда это действительно так. Но чаще причина гораздо сложнее.
Она глотнула чаю. Было нечто особенное в освещении, в ее волосах и лице, а может, и во вкусе еды, из-за чего мне неожиданно показалось, будто я ребенком вернулся в шестидесятые годы. Я даже не удивился бы, уловив запах ладана.
— Кто вы? — спросил я. — Вернее, что вас связывало с Мо?
— Я работаю в Темпле над докторской диссертацией. Специализация — этноботаническая фармакология. И Мо… он был очень хорошим человеком.
Мне показалось, что в уголке ее глаза блеснула слезинка.
— И он помогал вам работать над диссертацией о той самой войне микроорганизмов?
— Не совсем. Вы ведь знаете академический мир. Никто не позволил бы мне делать диссертацию на столь возмутительную тему — ее не пропустил бы ученый совет. Поэтому пришлось все замаскировать, изобразить как нечто более невинное, а самое ценное до поры приберечь. Чтобы потом протащить контрабандой. Но вы правы — подтекстом моей работы стало именно то, что мы называли «биовойнами», которые на самом деле есть нечто гораздо большее, чем война микроорганизмов. И Мо был одним из тех, кто помогал мне в исследованиях.
Верно, очень похоже на Мо.
— И эмиши как-то ко всему этому причастны?
— И да, и нет. Эмиши не являются такой уж единой общиной, как нам представляется. Они по-разному живут, у них разные системы ценностей…
— И некоторые из них — возможно, некая отколовшаяся от остальных группа — участвуют в этой биовойне?
— Главные из тех, кто причастен к биовойне, — не настоящие эмиши, хотя и живут неподалеку от Ланкастера, а предки их поселились в этой стране более 150 лет назад. Но многие принимают их за эмишей, поскольку те тоже близки к земле и почти не пользуются современными технологиями. Но это не эмиши. Настоящий эмиш не способен на жестокость.
— Вам многое известно об эмишах, — заметил я.
Она слегка покраснела:
— Я одна из них. И в достижении своих целей дошла до предела, который наша церковь предписала женщине. Я умоляла епископа отпустить меня учиться в колледж — а ведь он знал, насколько высоки ставки и как важно то, что я изучаю, — но он мне отказал. Он заявил, что место женщины — дом. Наверное, он хотел меня защитить, но остаться я не смогла.
— Вы знаете Якоба Штольцфуса?
Сара кивнула и сжала губы.
— Он был моим дядей, — ответила она. — Братом моей матери.
— Извините. — Судя по ответу, она уже знала о смерти Якоба. — Кто вам сообщил? — тихо спросил я.
— Эймос… мой двоюродный брат… сын Якоба. Недалеко от его дома есть телефонная кабинка.
— Понятно, — протянул я. Вот это вечерок, ничего не скажешь. — Думаю, Мо пришел к выводу, что люди, которые похожи на эмишей, но не эмиши, каким-то образом убили Якоба.
Лицо Сары исказилось, она с трудом сдерживала слезы.
— Мо был прав, — выдавила она. — Они убили Якоба. И Мо убили тоже они.
Я накрыл руку Сары ладонью, чтобы как-то утешить. Этого оказалось недостаточно. Тогда я встал, подошел и обнял ее. Она, вся дрожа, поднялась со стула и разрыдалась в моих объятиях. Сквозь тонкую ткань я ощущал тело женщины и то, как колотится ее сердце.
— Не отчаивайтесь. Мы обязательно найдем этих негодяев.
Она покачала головой, не отрывая ее от моей груди:
— Вы их не знаете!
— Мы их найдем! — повторил я.
Сара еще раз прижалась ко мне, потом отодвинулась.
— Извините. Я не собиралась так распускаться. Как насчет стакана вина? — спросила она, посмотрев на мою опустевшую чашку.
Я бросил взгляд на часы. Уже без пятнадцати десять, и я безумно устал. Но мне надо узнать как можно больше.
— Хорошо, — согласился я. — Но только один стакан.
Она улыбнулась все еще подрагивающими губами, вышла на кухню и вскоре вернулась с двумя стаканами темно-красного напитка. Я сел и пригубил из своего. Вино оказалось хорошим — слегка напоминало португальское, с легким фруктовым оттенком и слабым древесным послевкусием.
— Местное, — пояснила она. — Нравится?
— Да.
Она тоже отпила вина, потом прикрыла глаза и запрокинула голову. Из-под полуприкрытых век ее голубые глаза поблескивали, как два драгоценных камня. Я решил сосредоточиться на самой насущной проблеме:
— Но как именно убивают эти люди, ведущие биовойну? Что они сделали с Якобом и Мо?
Ее веки оставались неподвижными чуть дольше, чем я ожидал — словно она грезила наяву или находилась на грани сна. Потом Сара посмотрела на меня и медленно тряхнула головой:
— Способов у них много. Новейший — использование какого-то катализатора, находящегося в пище — мы думаем, что это особый сорт дыни, — который резко усиливает действие любого из множества аллергенов. — Она встала и обвела комнату рассеянным взглядом. — Я выпью еще стаканчик. Вы уверены, что не хотите еще?
— Уверен, спасибо, — ответил я и уставился на свой стакан, пока она выходила на кухню.
А ведь катализатор из той проклятой дыни может находиться в этой самой посудине…
И тут я услышал отчетливый звон: в кухне что-то разбилось.
Я бросился туда. Сара стояла возле осколков какого-то стеклянного предмета, который раньше напоминал, наверное, старинную керосиновую лампу. От осколков исходило белое свечение. С пола взлетело несколько крошечных жучков.
— Извините, — пробормотала Сара. Она снова плакала, размазывая слезы. — Я ее смахнула. Что-то я сегодня не в себе.
— Никто и не смог бы… в вашей ситуации.
Она вновь обвила меня руками, прижалась. Я инстинктивно поцеловал ее в щеку, чуть коснувшись губами, рассчитывая, что это сойдет за братский поцелуй.
— Останьтесь сегодня со мной, — прошептала она. — Разложите вон ту кушетку и сможете спать спокойно. Я буду в спальне. Мне страшно…
Мне тоже стало страшно, потому что я испытал острое желание поднять ее, отнести в спальню, на кушетку — куда угодно, — уложить, нежно освободить от одежды, пригладить пальцами ее сладко пахнущие волосы и…
Но Дженна тоже была мне очень дорога. И хотя мы не принесли друг другу официальных брачных клятв…
__ Что-то мне не по себе, — пробормотала Сара и мягко отстранилась. — Я ведь еще до вашего приезда выпила вина… — Голова ее качнулась, тело обмякло, а глаза закатились.
— Давайте я вам помогу. — Сперва я пытался поддерживать женщину, потом поднял на руки и отнес в спальню. Очень аккуратно уложил на кровать и нащупал пульс на запястье. Нормальный, хотя и немного учащенный. — Все в порядке, — успокоил я хозяйку дома. — Просто легкое потрясение и переутомление.
Она негромко простонала и взяла меня за руку. Я накрыл руку Сары своей, долго держал, пока ее пальцы не разжались во сне, и лишь тогда тихо вышел в соседнюю комнату. Я слишком устал, чтобы куда-то ехать, и настолько вымотался, что у меня не хватило ума сообразить, как раскладывается кушетка. Поэтому я просто свалился на нее, ухитрился сбросить туфли и моментально заснул. В последнюю секунду я подумал, что надо еще раз заехать на ферму Штольцфуса и что разбившаяся лампа была, наверное, очень красивой. И еще я понадеялся, что меня не отравили…