На следующее утро я проснулся внезапно, словно от толчка. Приподнялся, опираясь на руку, и повернулся как раз вовремя: перед моими глазами проплыла мокрая спина Сары. Наверное, только что из душа. Мне сразу подумалось, что есть и иные, не столь приятные способы пробуждения.
— Думаю, мне надо снова съездить на ферму Якоба, — сказал я ей за завтраком. Мы ели пшеничные тосты, яйца «в мешочке» и пили чай «дарджилинг», напоминающий ликер.
— Зачем?
— Ее с наибольшим основанием можно назвать местом преступления.
— Я поеду с вами.
— Слушайте, вы вчера вечером были очень расстроены… — начал было я.
— Правильно, и вы тоже. Но теперь я в порядке. Кроме того, я вам потребуюсь, чтобы разобраться в ситуации и подсказать, на что следует обратить внимание. Эмишей знаю я, а не вы.
Тут она была права.
— Хорошо, — согласился я.
— Прекрасно. Кстати, а что вы намерены там отыскать?
— Сам не знаю, — признался я. — Мо не терпелось показать мне что-то на ферме Якоба.
Сара задумалась, нахмурившись.
— Якоб работал над органическим противоядием от катализатора аллергии, — сказала она наконец, — но он действует очень медленно. Могут уйти годы, прежде чем катализатор накопится в организме в опасном количестве. Так что же мог показать вам Якоб во время столь краткого визита?
Если бы она сообщила мне это накануне, то виноград и бутерброды с ветчиной показались бы мне еще вкуснее.
— Что ж, сейчас нам больше негде искать, — сказал я и взялся за последний тост.
Но что означали ее слова применительно к убийству Мо? Кто-то и ему давал медленно действующий яд, который копился в организме неизвестное количество лет — так же, как и в организме Якоба, — и в результате оба умерли в один день?
Маловероятно. Похоже, тут действовали силы более серьезные, нежели один катализатор. Интересно, сказал ли Мо что-нибудь Якобу обо мне? И о том, что я к нему приеду? Я очень надеялся, что не сказал — мне очень не хотелось оказаться в роли второго, решающего катализатора.
* * *Через час мы уже мчались на запад в сторону Тернпайк. Ярко сияло солнце, в окно врывался свежий ветер — замечательный день для загородной прогулки, да только ехали мы расследовать смерть одного из моих лучших друзей. Я позвонил Корине и сообщил, что заеду днем, если смогу.
— Расскажите мне о своей работе, — попросил я Сару. — О настоящей работе, а не о туфте для научного совета.
Как вы знаете, очень многие судят о науке по ее техническому оснащению. То есть если исследование делается без применения компьютеров, микроскопов и новейших красителей для ДНК, что это уже не наука, а магия, предрассудки или откровенная чушь. Но наука, по сути своей, есть метод, рациональный способ исследования мира, а все эти железки — вещь вторичная. Разумеется, приборы очень помогают, потому что раскрывают перед нашим сознанием более широкую картину, они подвластны зрению, осязанию и другим органам чувств человека. Но ведь приборы не очень-то нужны, верно?
— То есть сельское хозяйство, селекция растений и животных и прочие манипуляции с природными фактами практикуются людьми уже тысячелетиями, и никакого сложного оборудования для этого не требуется?
— Правильно, — согласилась Сара. — Но это очевидный факт и, уж конечно, не причина для убийства. Однако есть некие люди, которые преобразуют природу не для того, чтобы вывести новые, улучшенные сорта, а чтобы на этом нажиться, приобрести власть и устранить всех, кто станет у них на пути.
— Нечто вроде мафии биологов, — пробормотал я.
— Да, можно и так сказать.
— А есть ли у вас какие-нибудь примеры, улики, кроме вашей теории об аллергене?
— Вы сомневаетесь? Хорошо, вот вам пример. Вы никогда не задумывались над тем, почему у нас, в Штатах, после второй мировой войны люди стали так грубы друг с другом?
— Что-то не понимаю…
— Об этом немало написано в социологической литературе. В первой половине века имелся некий стандарт цивилизованности, вежливости, межличностных отношений — то, как люди общались на публике, в бизнесе, в семье. А потом устои пошатнулись. И это признают все. Кое-кто винит во всем напряженность атомного противостояния или то, что телевизор все более подменяет школьное образование и становится для детей основным источником информации. Есть и множество иных причин. Но у меня имеется собственная теория.
— Какая же?
— После второй мировой войны в атомный век вступил весь мир, а не только Америка. И в Англии, и в Западной Европе тоже есть телевидение и автомобили. Но Америку от Европы отличают именно огромные сельскохозяйственные территории, где можно тихо и незаметно выращивать нечто, к чему у большинства людей существует аллергия низкого уровня. И я считаю, что причиной всеобщей раздражительности и утраты самообладания стало нечто, проникшее-буквально каждому под кожу — аллерген, специально созданный для этой цели.
«Боже, теперь я понял, почему ее теорию в штыки принял ученый совет. Пожалуй, стоит ей подыграть. Ведь я на собственном горьком опыте убедился: с безумцами лучше не спорить».
— Что ж, у японцев в конце войны имелись вполне конкретные планы начала биологической войны. Они собирались распространять возбудителей смертельных болезней с помощью воздушных шаров.
Сара кивнула:
— Японцы — одна из самых продвинутых наций во всем, что касается сельского хозяйства. Не знаю, замешаны ли здесь и они, но…
Запищал телефон.
Маклахен как-то написал, что в нашем технологическом мире машина есть единственное место, где можно укрыться от назойливого и требовательного телефонного звонка. Но это, разумеется, было написано до эпохи мобильных телефонов.
— Алло? — ответил я.
— Алло? — отозвался мужской голос со странным акцентом, молодой и одновременно низкий. — Мистер Бюхлер, это вы?
— Гм-м… нет. Вы что-то хотите ему передать?
Молчание. Потом:
— Ничего не понимаю. Это машина мистера Бюхлера?
— Правильно, но…
— А где Мо Бюхлер?
— Представьтесь, пожалуйста.
Я услышал странное пощелкивание, потом гудок.
— В этом телефоне есть функция «ответный звонок»? — спросил я себя и Сару, потом отыскал нужную кнопку и нажал ее.
— Добро пожаловать в справочную AT&T, — услышал я бодрый женский голос. — Данный абонент или недоступен, или находится за пределами зоны вызова…
— Это был Эймос, — заключила Сара.
— Тот парень, что звонил? — тупо уточнил я.
Сара кивнула.
— Наверное, он все еще в шоке после смерти отца, — предположил я.
— А я думаю, что он его и убил, — сказала Сара.
5.Мы углублялись в Пенсильванию, и неестественно яркие краски придорожных рекламных щитов постепенно сменялись разнообразными оттенками зелени, которыми я восхищался всего лишь вчера. Но сегодня краски природы были мне не в радость. Я понял, каково истинное лицо природы. Мы романтизируем ее красоту, но ведь природа и есть источник неурожая, голода, землетрясений, болезней, смертей… И еще оставался открытым вопрос: верна ли теория Сары о том, что некоторые люди помогают темной стороне природы?
Сара рассказала мне об Эймосе. Ему сейчас шестнадцать лет. Он получил лишь начальное школьное образование. Однако, как и подобает потомку эмишей из отколовшейся группы, о существовании которой посторонние и не подозревают, мальчик получил и неплохое самостоятельное научное образование: он обучился искусству биологи-ческой алхимии. Он стал учеником своего отца.
— Но зачем? Какова причина убийства?
— Эймос не только будущий ученый, но еще и типичный упрямый подросток. У него много подружек, он любит выпить и погонять на машине, как прочие парни из разных группировок эмишей.
— О чем вы говорите?
— «Гроффи», «Эмми» и «Трейлеры» — это лишь три самые крупные группировки. Но есть и другие, поменьше. Конечно, Якобу все это не нравилось. Времяпрепровождение Эймоса было постоянной причиной ссор отца и сына.
— И убийство Якоба?..
— Но ведь Якоб мертв? И я совершенно уверена, что одна из группировок, в которой состоит Эймос, связана с биологической мафией. Той, что убила и Мо.
Остаток пути мы ехали молча. Я так и не смог решить, как относиться к этой женщине и ее идеям.
Наконец мы добрались до проселочной дороги, ведущей к ферме Штольцфуса.
— Думаю, лучше будет оставить машину здесь, а вам идти дальше одному, — посоветовала Сара. — Машины и странные женщины при-влекают куда больше внимания эмишей, чем одинокий пеший мужчина.
— Но Мо мне говорил, что Якоб спокойно относится к машинам, и…
— Якоб мертв, — напомнила Сара. — А то, что нравилось ему, и то, что нравится его семье, может весьма сильно различаться.
Наконец мы добрались до проселочной дороги, ведущей к ферме Штольцфуса.
— Думаю, лучше будет оставить машину здесь, а вам идти дальше одному, — посоветовала Сара. — Машины и странные женщины при-влекают куда больше внимания эмишей, чем одинокий пеший мужчина.
— Но Мо мне говорил, что Якоб спокойно относится к машинам, и…
— Якоб мертв, — напомнила Сара. — А то, что нравилось ему, и то, что нравится его семье, может весьма сильно различаться.
Я припомнил вчерашнюю враждебность брата Якоба, одного из дядьев Сары.
— Ладно, — согласился я. — Думаю, вы знаете, о чем говорите. Я вернусь минут через тридцать — сорок.
— Хорошо. — Сара пожала мне руку и улыбнулась.
* * *Я брел по проселочной дороге, слабо представляя, что надеюсь отыскать в ее конце.
Несомненно, вовсе не то, что обнаружил.
Запах дыма я ощутил задолго до того, как дошел до дома и амбара. Оба сгорели дотла. Боже! Надеюсь, в этих деревянных строениях никого не было.
— Эй! — крикнул я.
Мой голос эхом разлетелся над пустыми полями. Я огляделся и прислушался. Ни людей, ни домашнего скота. Я бы с радостью услышал даже хриплый лай собаки.
Подойдя к остаткам амбара, я поковырял ногой обугленные доски. Несколько тлеющих угольков подмигнули мне красными глазками. Время приближалось к полудню. По моим прикидкам, все это произошло — и очень быстро — примерно шесть часов назад. Впрочем, я не эксперт по поджогам.
Разогнав рукой едкий дым, от которого першило в горле, я вытащил фонарик с мощной галогенной лампочкой (подарок Дженны) и направил его луч в дым, выползающий из кучи обгорелых досок.
Мой взгляд зацепился за какое-то зеленое — зеленее травы — пятно. Это оказался обгоревший переплет старинной книги. Страницы выгорели полностью. Я сумел разобрать несколько букв старинного шрифта, тисненных золотом, и коснулся предмета кончиком пальца. Он оказался теплым, но не горячим. Я поднял его и осмотрел.
Одна строка сохранила буквы «На», вторая — «банк».
Банк? На… банк? Так что это было? Нечто вроде банковской книги эмишей? Какой-нибудь «Первый пахарский национальный банк»?
Нет, для банковской книги такая обложка не подходит. И слово «банк» начинается со строчной, а не с прописной. Банк, банк… гм-м… погодите-ка, а что мне вчера Мо говорил про банк? Банк… Точно, Бербанк. Дарвин и Бербанк! Лютер Бербанк!
Лютер Бербанк, «Партнер Натуры» — вот как называлась книга, обгоревшие останки которой я сейчас держу в руке. Много лет назад я взял эту книгу в библиотеке в Аллертоне, и она меня заинтересовала.
Что ж, Мо и Сара оказались правы, как минимум, в одном — образовательный уровень хотя бы некоторых эмишей был гораздо выше, чем у выпускников средних школ…
— Опять вы!
Я едва не выпрыгнул из туфель и обернулся.
— О, мистер…
Передо мной стоял брат Якоба.
— Исаак Штольцфус, — представился он. — Что вы здесь делаете?
Тон его оказался настолько угрожающим, а глаза настолько гневными, что мне на мгновение показалось, будто он считает меня виновником пожара.
— Исаак… мистер Штольцфус, — пробормотал я. — Я только что приехал. И соболезную вашей утрате. Что здесь произошло?
— Семья моего брата, хвала Господу, сегодня рано утром отправилась к родственникам в Огайо, еще до рассвета. Поэтому никто не пострадал. Я поехал с ними на вокзал в Ланкастер. А когда вернулся два часа спустя, увидел вот это.
И он указал на останки дома и амбара.
— Можно спросить, вам было известно, чем занимался здесь ваш брат? — рискнул я.
Исаак или не услышал, или сделал вид, будто не расслышал, и продолжил:
— Мы еще можем допустить утрату вещей — и даже животных или растений. Но люди — вот истинная ценность в этом мире.
— Да, — согласился я, — однако возвращаясь к тому, что…
— Вам следует связаться с вашей семьей. И убедиться, что она вне опасности.
— С моей семьей?
Исаак кивнул.
— Меня еще ждет работа, — он показал на поле. — У брата были четыре прекрасные лошади, но я пока не могу их найти. А вам лучше немедленно уехать.
Он повернулся и зашагал прочь.
— Подождите… — начал было я, но понял, что звать бесполезно.
Я посмотрел на обложку книги Бербанка. Сгоревшая ферма, безумные теории Сары, книга… у меня все еще не хватало фактов, чтобы сделать выводы.
Но какого черта Исаак помянул мою семью?
Дженна сейчас в Европе, и она не член моей семьи — пока. Родители живут в Теанеке, сестра вышла замуж за израильтятина в Бруклине… какое они могут иметь отношение к случившемуся?
Да никакого! А Исаак имел в виду вовсе не их!
До меня сегодня все доходило медленно. Исаак наверняка перепутал меня с Мо — ведь он впервые увидел нас только вчера.
Он имел в виду семью Мо — Корину и девочек.
Я помчался обратно к машине… Дымный воздух царапал горло всякий раз, когда моя нога отталкивалась от земли.
* * *— Что случилось? — спросила Сара.
Я отмахнулся, прыгнул в машину и набрал номер Корины. Гудок, гудок, гудок. Никто не снимал трубку.
— Да что случилось? — переспросила она.
Я быстро рассказал и, резко развернув машину, помчался по проселку к шоссе.
— Успокойтесь, — сказала Сара. — Сегодня суббота, и Корина могла просто пойти по магазинам, взяв с собой детей.
— На следующий день после того, как умер ее муж?
— Ладно, но это не повод, чтобы попасть в аварию. Мы доедем за десять минут.
Я кивнул, снова набрал номер Корины и услышал в ответ все те же гудки.
— Наверное, пожар вызвали светлячки, — сказала Сара.
— Что?
— Светлячки. Некоторые эмиши держат их дома для освещения.
— Верно, Мо говорил что-то подобное. Но светлячки дают холодный свет, ведь это биолюминесценция, при ней тепло не выделяется.
— А у тех, что я здесь видела, выделяется. Они инфицированы особым видом бактерий — точнее, это симбионты, а не инфекция, — и в результате образуется как свет, так и тепло. Во всяком случае, именно таких светлячков здесь приносят в дома с наступлением зимы. И эти штуковины со светлячками они называют «менделевские лампы». У меня тоже такая была, маленькая. Та самая, которую я вчера разбила.
— Так вы полагаете, что такая лампа вышла из-под контроля и вызвала пожар? — спросил я и внезапно представил, как лежу на кушетке у Сары, а вокруг полыхает огонь.
Сара задумчиво прикусила губу.
— Возможно, все гораздо серьезнее, — предположила она. — Кто-то мог специально такое подстроить. Или намеренно вывести вид светлячков с заданными свойствами, превратив их в биолюминесцентную и биотермическую бомбу замедленного действия.
— А эти ваши доморощенные биологи-террористы многого добились, — заметил я. — Аллергены, вызывающие раздражительность у миллионов людей. Катализаторы, усиливающие действие других аллергенов и уже убившие минимум двоих. Антикаталитический томатный соус, а теперь и светлячки-пиротехники.
— Не так уж далеко они ушли от совместной эволюции и симбиоза, — возразила Сара. — Ведь в организме каждого из нас живут ацидофильные бактерии, помогающие усваивать пищу. А между нами и этими бактериями куда больше различий, чем между термобактериями и светлячками.
Я еще сильнее надавил на педаль газа и мысленно взмолился о том, чтобы нас не остановил чрезмерно придирчивый инспектор.
— В этом-то и проблема, — продолжала Сара. — Совместная эволюция, симбиоз, селекция и отбор — это одновременно и благословение, и проклятие. Когда все кругом органическое и поддается скрещиванию, то можно добиться замечательных результатов. А заодно вывести светлячков, способных сжечь здание.
Наконец мы подъехали к дому Мо.
— Проклятие!
Дом оказался цел и невредим, но машины на дорожке не было. А входная дверь оказалась приоткрытой.
— Ждите в машине, — велел я Саре.
Она стала возражать.
— Послушайте, — урезонил ее я. — Возможно, мы имеем дело с убийцами — вы сами об этом говорили. И увязавшись за мной, вы лишь усложните мою задачу, заставляя беспокоиться о вашей безопасности.
— Хорошо, — кивнула она.
Я выбрался из машины.
* * *К сожалению, оружия у меня не было. Если честно, я все равно его с собой не ношу. Не люблю я оружие. Когда поступил на работу в департамент, мне выдали пистолет, и я сразу запер его в столе. Как теперь оказалось, зря.
В дом я вошел чрезвычайно тихо. Я решил, что не стоит объявлять о моем приходе — если Корина с девочками дома, и мое вторжение их напугает, то извиниться я всегда успею.
Я прошел через прихожую, затем через столовую, до которой вчера так и не добрался, а там меня ждал знаменитый обед Корины… Потом кухня, коридор, и…
И тут через открытую дверь спальни я заметил рыжие волосы лежащей на полу Лори.