по-дружески да попросту
Сережа и Костя
У нас в классе были ребята из самых разных семей. Это сейчас бывают школы для детей элиты, для детей интеллигенции, для рядовых граждан… У нас ничего такого не было – шестидесятые годы, сами понимаете. Тем более, школа была простая, то есть не языковая.
Хотя раньше-то она как раз была самая элитарная в Москве, там дети Сталина учились и разных наркомов. Но – сильно раньше, в тридцатые-сороковые. Хотя это я так, к слову.
Вот.
Значит, в основном были дети обычных советских служащих. Были и дети художников, журналистов и даже дипломатов.
Но Гаусс – он и в шестидесятые Гаусс.
На одном краю социального распределения был Сережа Z, у него папа был самый настоящий министр. Единственный в нашем классе представитель правящей верхушки.
А на другом краю – Костя N, у него папа был слесарь-сантехник. Единственный представитель рабочего класса.
Я бывал в гостях у обоих.
У Сережи была огромная квартира в доме с колоннами из красного гранита; стеклянные двери, сияющий паркет, ковры, окна-эркеры. Золотые корешки книг.
А Костя жил в коммуналке, в ветхом домике: во двор через третью арку, вторая дверь налево, третий этаж без лифта, четыре звонка. В одной комнате с папой-мамой. Кружевная салфетка на телевизоре, коврик с оленями, никелированная кровать. Герань, кошка, абажур.
Сережа был красавец: рослый, сероглазый, пепельно-русый. А Костя – маленький, узкоплечий, с красными пятнышками на лбу и щеках.
Они, однако, дружили.
Правда, Костя к Сереже в гости не заходил. Уж очень там было торжественно и строго, и всегда кто-то над душой – мама, бабушка, старшая сестра, домработница. А вечером, когда папа с работы приезжает, – вообще все на цыпочках.
А вот Сережа к Косте часто забегал. Там комната хоть и одна, но взрослых не было – отец краны чинит, мать уборщицей в трех местах. А еще у Кости была тетя в деревне, и она привозила самогон. Большая, литров на пять, бутылка стояла между шкафом и окном. Самогон был мутный и очень крепкий, от него шел упоительный запах дрожжей: я пробовал, мне понравилось. «Домашний продукт!» – говорил Сережа, выпивая налитую Костей стопочку.
Были мы тогда в восьмом классе.
В девятый класс Костя не пошел. Перешел в ПТУ. Но Сережу не забыл, приглашал к себе на свежий самогончик.
Потом он ушел в армию.
Сережа тем временем поступил в престижный вуз. А Костя вернулся из армии и стал работать сантехником вместо своего отца, на том же участке, потому что отец к тому времени умер. Умерла и тетка; дармовой самогон кончился.
Другая жизнь началась у обоих. Сами посудите, что между ними теперь было общего: студент из высокопоставленной семьи и скромный рабочий парень?
Но раз в месяц они все равно встречались.
Потому что с каждой получки Костя ставил Сереже бутылку.
l’essai sur le don Любовь и взаимность
– А вот Колпаков не придет! – с печальным удовольствием и горькой мудростью в голосе сказал Маркин.
– Что такое? – удивился Алехновский.
Они обсуждали Новый год: по традиции всегда собирались у Маркина – у него была огромная квартира рядом с метро «Академическая».
– Жлоб он, вот что, – сказал Маркин. – Я его разлюбил. Не могу со жлобами дружить.
– Он же твой старый друг, – сказал Алехновский.
– То-то и оно. Еще с института. Но что-то, понимаешь, меня напрягало. Отвращало даже. Я задумался – что такое? Думал, думал, вспоминал. И всё понял!
– Что ты понял?
– Он всегда был жлобом. Еще студентами: собираемся на вечеринку. Кто выпивку несет, кто закуску. Просто и скромно. А Сережа Колпаков – бутылку коньяку и шоколадный набор. Все в восторге. Особенно девки. Но! Но, старичок! Мы-то водочку или тортик на свои кровные покупали. А он – из папиного бара тащил. Папа его был известный врач.
– Какая разница?
– Огромная! – сказал Маркин. – Ты любишь, когда тебе передарки дарят?
– Да ведь и не узнаешь, – сказал Алехновский.
– А я сразу чувствую! – сказал Маркин. – Или вот. Сколько раз я его принимал, его с супругой – индивидуально! Мы с Машей целый день возимся, стол накрываем. А он меня – в общую кучу. Юбилей там, или серебряная свадьба.
– Погоди, – сказал Алехновский. – Он что, тебя ни разу в гости не звал?
– Звал! – воскликнул Маркин. – Устроит, например, холостую пирушку. И намекнет – с тебя два пузыря. Ну, ладно, бывает. Но этим летом – всё! Мы с Машей были в Риге, на взморье. Идем по пляжу – бац! Сережа Колпаков с женой. Слово за слово, подходит время обеда. Тащим их в ресторан. Я, конечно, плачу за всех.
– А почему бы не распополамить? – сказал Алехновский.
– Ну, как-то так вышло. Ведь я же приглашал. А потом, буквально назавтра, он звонит мне на сотовый и говорит: «Тут один мой рижский приятель мечтает с тобой познакомиться». Приезжаем. Какой-то местный миллионер. Вилла миленькая – не Рублевка, конечно, но ничего. Вполне шикарный ужин. Народу человек сорок. Хозяин – приятный господин. Но вижу я, что он вовсе не мечтал со мной познакомиться, а это Сережа его упросил, типа «можно я приведу своих друзей, интересные люди, то да се».
– И что? – спросил Алехновский.
– Какой ты тупой! Он меня за чужой счет угостил.
– Тонко, – сказал Алехновский.
– Жизнь, – сказал Маркин. – Она требует внимания и анализа. Давай выпьем. Смотри, что у меня есть…
Он встал и пошел к шкафу.
– Давай, – Алехновский достал из портфеля бутылку. – Ты лучше посмотри, что у меня есть.
– Что? – обернулся Маркин. – Ну-ка, покажи, что принес!
– Ты что, жлоб? – засмеялся Алехновский.
– Не знаю, – сказал Маркин.
сценарий художественного фильма Анеле
Анеле Йонасовна Руткене была богатой пожилой дамой. Когда-то управляла финансовыми компаниями; после болезни ушла на покой. Оставив себе капельку акций, как она выражалась.
Муж звал ее Неля Иванна. Мужа звали Володя.
Он раньше был санитаром в больнице, где ей делали очередную операцию. Простой мрачноватый мужик. Но была в нем какая-то надежность.
Анеле была разведена, а сын учился в Америке, в “Wharton School”. А домработница вдруг уехала. То есть она осталась совсем одна. Поэтому она договорилась с Володей, чтобы он привозил ей продукты.
У него была разбитая «пятерка», потом Анеле дала ему доверенность на свою “BMW”. Потом попросила починить люстру. Потом – нанять уборщицу. Купить новый холодильник. Она узнала, что он вдовец, у него дочь в восьмом классе, а сын бросил школу и пошел работать.
Потом Володя стал оставаться у нее ночевать. Потом она велела ему уйти с работы и сказала, чтоб о деньгах он не беспокоился. Потом они тайком расписались.
Володя не одобрял, что Анелин сын учится в Америке. Ему было жалко парня. Чего себе голову грузить? Вот его сын – охранником в универсаме. Сутки работать – трое отдыхать. Класс!
– А что он там делает? – спросила Анеля.
– Смотрит, чтоб мелкие ничего не перли, – сказал Володя. – Сникерсы или жвачки. Домой пришел, и сам себе хозяин. Взял пивца, сел к телику. Или к ребятам пошел.
Однажды Володя сказал, что сына призывают в армию.
– Надо откупиться, – сказала Анеле. – Я дам деньги. Там дедовщина. Над ним будут издеваться.
– Да ну, – сказал Володя. – Он сам кого хочешь зачморит. А если его почморят, только полезно. А то онаглел совсем.
Они первый раз сильно поссорились.
– Ну почему, – кричала Анеле, – ты считаешь, что бедные и необразованные лучше, чем образованные и богатые?!
– На нас земля держится! – кричал Володя. – Мы вот этими руками! А вы дармоеды! Прости, Неля Иванна, ничего личного!
– А кто телевизор придумал, который вы сутками смотрите?
– Вы, вы! – отвечал Володя. – Чтоб простой народ оболванить!
– Хорошо. Телевизор – это зло, согласна. А вот, например, унитаз?
– Если унитаз поломается, простой человек сможет орлом во дворе! – захохотал Володя. – А интеллигенция от своего говна лопнет!
Когда Володина дочка перешла в десятый класс, Анеле встретилась и поговорила с ней. Потом сказала Володе:
– Я наняла Светочке репетиторов. Она пойдет в Высшую школу экономики. Я буду платить. Потом она поедет учиться в Лондон.
– Точно? Это твое твердое решение? – спросил Володя.
– Завтра я открываю для нее счет.
– Тогда давай выпьем за это дело! – притворно обрадовался он.
И подсыпал Анеле яду.
Но от волнения перепутал бокалы.
Его сын поступил в школу прапорщиков, а потом в военное училище.
А дочка заканчивает «Вышку».
Потому что самое главное в кино – это хороший конец.
до и после полуночи Один дома
Мне было одиннадцать лет. Мы года полтора как переехали в новую квартиру.
Мама с папой часто уходили по вечерам. В гости, в театр, в ресторан, в ЦДЛ или еще в какой-нибудь клуб – на просмотр фильма, на вечер поэзии, на театральный капустник.
Я любил, когда мама с папой были дома. С ними было интересно и весело.
Но когда они уходили до поздней ночи, я тоже не особенно скучал.
Квартира была большая. Много книг на открытых полках. А из окон была видна вся Москва, с улицами и высотными зданиями вдали. Одиннадцатый этаж, с ума сойти. Особенно по сравнению с подвальной коммуналкой. Там я спал за шкафом. А теперь у меня была своя комната!
Поэтому, когда мама с папой уходили, я наслаждался простором и свободой. Читал, валяясь на диване; ел хлеб с вареньем; подолгу смотрел в окно, как едут машины по Садовому кольцу. А потом ложился спать.
В общем, совершенно не страдал, что меня оставляют одного.
Однажды я услышал, как мама в коридоре говорит папе (они как раз вернулись из гостей и думали, что я сплю):
– Мне кажется, Дениска вырос очень равнодушный. Холодный. Ему как будто все равно, дома мы или нет. Мне кажется, он без нас совсем не скучает. И совсем не волнуется.
– А почему он должен волноваться? – спросил папа.
– Например, если мы поздно возвращаемся, – сказала мама. – Гораздо поздней, чем обещали. А он ложится спать, и хоть бы что! Мне Лена рассказывала – один раз дети ее до половины первого ждали и плакали!
– Ну, не знаю, – сказал папа. – Хотя может быть, может быть…
Я страшно разозлился.
Во-первых, я очень любил папу с мамой.
А во-вторых, мама сама мне говорила: «Если мы задерживаемся – ложись спать, не вздумай нас дожидаться! Вдруг мы вообще в три часа ночи придем».
Ну ладно, думаю. Если вам так хочется – пожалуйста.
В следующий раз, когда они ушли, я нарочно старался не заснуть. Это было трудно. Если лежать, то сразу засыпаешь. Поэтому я встал с постели, сидел и читал. Жюля Верна, чтоб было интересно. Но все равно клевал носом. Двенадцать же часов ночи!
Как только услышал стук лифта, погасил свет, лег и укрылся с головой.
А как только услышал ключ в дверях, стал подхныкивать. Все громче и громче.
Мама с папой вбежали в комнату прямо в плащах.
– Что с тобой? – спросила мама, зажигая свет.
– Болит что-нибудь? – спросил папа.
– Нет, – захныкал я еще сильнее. – Я скучал… Я волновался, где вы так долго…
– Ты что? – строго сказала мама. – Как не стыдно! Ты бы еще заревел, как девчонка! «Ма-ма! Ма-ма!» – и она изобразила двухлетнюю плаксу.
– Да, – сказал папа. – Ты же взрослый парень!
– Взрослый, взрослый, – сказал я и тут же заснул.
Обидно, конечно.
Но сам виноват. Ни к кому не надо подлаживаться.
Даже к маме с папой.
систематика чешуекрылых Одним воздушным очертаньем
Много лет назад один энтомолог рассказывал.
К ним на кафедру пришла молодая и довольно красивая дама и сказала, что ей срочно нужен специалист по бабочкам. Вот он как раз и был таким специалистом.
– Да, – сказал он. – Слушаю вас.
– Здесь слишком много народу, – она слегка покраснела.
– Хорошо, – он провел ее в пустую лаборантскую. – Чем могу служить?
– Бабочки, – шепотом сказала она. – Вылетают.
– Откуда? – спросил он.
– Из меня, – сказала она. – Что делать? Помогите.
– То есть как это из вас?
– А вы что, не поняли? – засмеялась она. У нее были чистые белые зубы. – Да, да! Вы все правильно поняли. Именно оттуда, – она снова помрачнела. – Вылетают. По утрам. Как мне жить?
И замолчала, в упор глядя на него прекрасными темными глазами.
Он замолчал тоже, соображая. Потом сказал:
– Покажите.
– Вы с ума сошли! – вскрикнула она.
– Бабочек покажите, – сказал он. – Они вылетают, а вы, наверное, их ловите? Да? И вы, наверное, принесли их мне?
– Я пыталась ловить, – сказала она. – Но они очень быстро улетают.
– Тогда извините, – развел он руками. – Чтоб вам помочь, я должен точно знать, какие бабочки вас беспокоят. Ведь бабочек, к вашему сведению, более ста пятидесяти тысяч видов.
– Что же мне делать?
– Сейчас я вас научу, – сказал он, доставая из шкафа склянки. – Вот. Это банка с притертой пробкой. А это, в пузырьке, – эфир. А вот вам сачок, держите. Как только бабочки начнут вылетать, ловите их сачком. И в большую банку. И туда ватку с эфиром, чтоб их приморить. Наберется штук пять, а лучше десять – приносите. Будем думать.
– Спасибо! – улыбнулась она. – Обязательно! До свидания!
Больше она не появлялась.
Умный какой энтомолог. Он все правильно понял. И совершенно правильно с ней разговаривал.
Но все равно ему было жалко, что она так быстро улетела.
жизнь замечательных людей Елена Смирнова
Елена Смирнова родилась в 1972 году, в городе Тутаеве, бывший Романов-Борисоглебск. Ее отец, пенсионер, был рабочим на моторном заводе, мать – поварихой. Дед – инвалид войны, умер давно, еще при Хрущеве. А бабка дожила до две тысячи третьего, умерла восьмидесяти двух лет.
Они жили на Романовской стороне, в своем доме на Архангельской улице, бывшая Карла Маркса. Работа была на том берегу Волги, на Борисоглебской стороне; моста не было, добирались на пароме. Зимой лучше – пешком по льду.
Училась Лена Смирнова нормально, двоек не хватала. В восьмом классе захотела стать учительницей физики – физичка у них была хорошая, понятно объясняла, – захотела, «да, видно, хотелок не хватило», как потом говорила она своей дочери.
Но по порядку.
После девятого класса она поступила в училище. Тогда же познакомилась с Сашкой Кузнецовым, с того берега. У них с отцом и матерью была квартира в кирпичном доме. Он был единственный сын, а у Лены был младший брат Костя.
Когда Сашу призвали в армию, Лена была на втором месяце. Расписались в последний день. Родилась девочка. Свадьбу сыграли потом, когда он вернулся.
Саша переехал к ним жить. Но ему не нравилось на Романовской стороне. «Как в деревне», – говорил. Еще брат Костя с ним ссорился. Следил за ним и сестре докладывал, с кем Саша под ручку шел. Врал, наверное. Лена плакала, а Саша грозился Костю побить. Лена кричала: «Брата тронешь – разведусь!»
Они развелись, потому что Саша начал сильно выпивать. На работу так и не устроился. Мать с отцом сказали Лене: «Чего ж его кормить? Пусть его своя семья кормит!» А у него как раз мать умерла, а отец тоже запил с горя. Откуда деньги? Один раз Саша опять напился и с кулаками полез. Тогда Лена сказала: «Всё, уходи теперь!» Он сказал: «Ну и давно пора!»
Дочка выросла. Учится в Ярославле, живет у своего парня. Дома бывает редко, хотя на автобусе всего час дороги. А брата Костю нашли мертвого в кустах, у деревни Глотово, с дыркой в голове. Кто, за что, почему – неизвестно.
Сейчас Елена Смирнова работает в торговой фирме. Хочется найти работу поближе к дому, но не получается. А дом продавать, чтоб квартиру купить на том берегу, – тоже неохота. Свой сад, яблони. Отец с матерью старые опять же. Что делать, не понятно. Тяжело мотаться туда-сюда.
Но когда она зимней темнотой идет домой по снежной дороге, по замерзшей Волге, и ветер колет и режет ее усталое лицо, ее вдруг охватывает чувство собственной значимости, чувство важности и даже величия своей обыкновенной жизни.
Она улыбается этому чувству и шагает бодрее.
Потому что она и есть средний житель России. Женщина почти сорока лет, со средним специальным образованием, разведенная, с одним ребенком, жительница маленького города.
Эх, написать бы ее биографию для ЖЗЛ.
Со всеми подробностями – от семейных фотографий до скамейки в саду.
Но, как говорится, невподым.
блаженны кроткие Земля
Это уже много раз было: Даша говорила, а он молчал. Тогда она отворачивалась к окну, точку ставила: глаза б мои на тебя не глядели.
А в этот раз он вдруг ответил, как будто стихами:
– Послушайте! Если из черной садовой земли вырастают цветы – значит, кто-то должен лечь в эту самую землю? Должен сгнить, в чернозем превратиться? Чтоб утром вырос цветок! – перевел дыхание и добавил: – Ведь правда?
– Неправда! – крикнула Даша. – При чем тут я? Почему я должна всю свою жизнь на тебя тратить?
Владику не везло. Его отовсюду выгоняли. Или снижали зарплату. А он считал, что всё нормально. Потому что из ста пробивается один. А по-настоящему пробивается один из тысячи…
Владик был совсем никчемный. Но очень хороший, вот ведь горе.
Даша смотрела из окна и видела, как Владик попал под машину.
Владик был сам виноват. Он выбежал на дорогу из-за автобуса. А перед этим он ей помахал рукой. Даша хмыкнула про себя: «Вот! Даже поссориться не может!» Но тоже помахала ему из окна.
Даша дала показания. Выручила водителя, который сбил Владика.
Владик был в коме, уже полгода. Деньги кончались. Даша собралась продавать садовый участок с домиком, чтобы платить сиделкам. Было жалко. Особенно почему-то землю: прохладную, хорошо удобренную. Даша трогала землю ладонью и чуть не плакала.