– Что ж, страх этот понятен, ведь руководитель на то и руководитель, что он оценивает твою работу, а коли так, то может оценить ее и негативно. При этом, в каком-то смысле начальник на данный момент определяет твою судьбу – зарплату, карьерный рост и так далее. Так что в разумных пределах такой страх нельзя назвать невротическим.
Но вот думать, что от решения этого человека зависит вся твоя жизнь, – это совершенно ненормально. Может быть, что-то в твоей жизни и зависит от шефа, но не твоя жизнь, как таковая. Нельзя считать, что начальники управляют твоей жизнью. Да, нужно помнить, что ты – подчиненный, но понимать при этом, что субординация существует исключительно в рамках работы и касается она руководителя отдела, а не Ивана Ивановича, занимающего эту должность.
Чтобы не страдать ежедневно от этого страха, достаточно определиться раз и навсегда – ты самоценен или не самоценен? В конце концов, не будет у тебя этой работы – будет другая. Что же касается возможности высказать свою точку зрения, возразить, не согласиться с мнением руководства, то я уже говорил: если ты профи, тебе есть что сказать и это для тебя принципиально – ты обязательно скажешь.
– Что ж, надеюсь, в этом мы уже убедили наших читателей.
– Да, а форму высказывания надо поискать. Но этот поиск увенчается удачей только после того, как ты решишь для себя главный вопрос – тварь ты дрожащая, или человек? Хотя, мне кажется, ответ на этот вопрос для каждого из нас очевиден. На самом деле, никто, что бы он там ни говорил, не считает себя ничтожеством. А коли так, то просто нужно быть честным с самим собой, а не прятаться за красивым, как кажется, объяснением – «я боюсь, я не могу, пожалуйста, не ругайте меня, дяденька».
Мы боимся того, что о нас скажут другие. Почему? Потому что по себе знаем, что редко скажут хорошее?
Публичное выступление – это ведь не только доклад на конференции или интервью в прямом эфире. Сколько раз я наблюдала на корпоративных вечеринках и днях рождения, в кафе и ресторанах: люди, сидя на стульях, подпрыгивают под ритмичную музыку, и видно, как хочется им потанцевать, но выйти на танцпол они не решаются. И ведь ничего предосудительного они делать не собираются, но так боятся чужих взглядов! Так боятся выглядеть смешно в чьих-то глазах!
Какой эпизод вы сейчас вспомнили? Не танец, а караоке? Не караоке, а смешную историю, которую «проглотили», боясь, что вам не хватит таланта ее рассказать? Или изящную шляпку, которую вы никогда не наденете не потому, что она вам не идет, а потому, что такие шляпки не носят еще сто тысяч человек и вам в ней точно не слиться с толпой? Конечно, все это не является чем-то чрезвычайно необходимым в вашей жизни. Так, несколько минут радости, которых вы лишились из страха кому-то не понравиться. Кстати, в большинстве случаев вы даже не знаете, как этих «кому-то» зовут. Но их мнение от этого не становится менее весомым.
Месяц назад я вернулась из отпуска. Африка, море, пляж… Про пляж я вспомнила сейчас не случайно. В отеле из соотечественников оказалось всего три женщины. Они накинулись на меня в первый же день в надежде обсудить завтраки, покупки и поведение местных жителей. Ни одна тема меня не интересовала, и я дала им понять, что люблю отдыхать в одиночестве. Вообще, на отдыхе я, действительно, ни с кем не общаюсь. Как друг ведущих психотерапевтов страны, сама назначаю себе лечение – молчанием. Знаете, для специалиста по коммуникациям трудно представить лучший способ восстановить силы.
Через несколько дней на пляже я заговорила – только не с ними, а с аниматором. Студент из Парижа, зарабатывающий летом на учебу, оказался интересным собеседником. Да и попрактиковать разговорный французский всегда полезно. У него было свободное время, и мы почти час проболтали под пристальными взглядами тех самых дам. Но солнце стало палить, и только я подумала, что пора бы собираться, как мой собеседник сказал, что через пять минут ему нужно быть в отеле. Получалось, что с пляжа в отель мы уйдем вместе – загорелый стройный юноша и я, неделю назад убеждавшая всех, что предпочитаю в отпуске ни с кем не общаться. Представляю, что скажут обо мне эти женщины! В первую секунду я хотела ответить, что еще позагораю. А потом… А потом вспомнила слова Андрея из нашей первой книги: умной женщине должно быть все равно, что о ней подумают тетки.
Кстати, с парижским студентом мы подружились и переписываемся до сих пор.
Соображения доктора КурпатоваКак вы думаете, какое впечатление производят люди, страдающие социофобией?
В подавляющем большинстве случаев – это самые настоящие упрямцы и великие бойцы. Да, они рассказывают на психотерапевтическом приеме страшные вещи – насколько ужасны для них любые публичные выступления, как трудно им в новом коллективе, что познакомиться с другим человеком – это для них почти катастрофа, и поэтому даже не уговаривайте, лучше сразу – расстрел. Даже просто позвонить кому-то, кого не очень хорошо знаешь, – это три раза потом облиться и пять раз упасть в обморок. Они боятся ужасно, они уверены, что их несостоятельность торчит изо всех щелей и все вокруг только тем и заняты, что эту несостоятельность анализируют. Ничто не выдавало в Штирлице советского разведчика, кроме парашюта, волочившегося за ним по Линден-штрассе…
Вот примерно такие тексты и переживания, а смотришь… и сидит перед тобой упрямец и боец. Поэтому в голове одна мысль: твою бы социальную мощь, товарищ, да в мирных целях – цены бы ей не было! Да, страх публичности, как правило, это просто такая странная сшибка в мозгу – ум за разум, и вышла околесица. Человек предъявляет к себе какие-то немыслимые требования – мол, я должен быть на высоте везде, во всем и во что бы то ни стало. Но такой успех никому не светит – ни Леонардо да Винчи, ни Эйнштейну, ни Майклу Джексону. Этого просто не может быть! Но человек настойчиво ждет от себя побития всех мировых рекордов скопом. Боец! И стоит ему хоть чуть-чуть снизить эту планку, разрешить себе быть не всегда на высоте, и все тут же встало бы на свои места. Но не на того напали! Не сдамся! Упрямец…
В результате человек оказывается настолько фиксирован на своем состоянии, что его адекватность и дееспособность действительно снижаются. А как иначе, если вместо своего доклада я думаю о румянце, который залил мне щеки? Если вместо внимания к собеседнику я полностью сосредоточен на своем заикании? Если вместо обычного человеческого участия в общении я замкнулся и думаю только о том, что меня все считают умственно отсталым? Нет, в такой ситуации провалы неизбежны. И парадокс в том, что потом этим провалы будут расценены человеком как следствие его несостоятельности, хотя на самом деле они вызваны исключительно его невротическим страхом перед этой самой несостоятельностью.
И тут срабатывает еще одна уловка: человек предъявляет себе завышенные требования, впадает от этого в состояние паники, таким образом он добивается «провала», а затем ссылается на страх, на неловкость, на нервную судорогу, потоотделение, заикание, поперхивание и прочие «объективные обстоятельства». Все они, по сути, снимают с него всякую ответственность за провал: «Конечно, я не справился, я же был в ужасе и у меня щеки горели!» Таким образом, он и сам не виноват, и на послабление со стороны окружающих тоже вправе рассчитывать. Если же они его не пожалеют и по головке не погладят – они плохие люди, а он несчастный. И тут уже можно самого себя пожалеть по полной программе и найти для себя дополнительные аргументы, почему в следующий раз никуда ходить не надо, ни с кем знакомиться не надо, а выступать перед публикой и вовсе нельзя. А если не выступать, то ведь и провала не будет! Умница! И решен вопрос завышенных требований к себе: теперь, когда я никуда не хожу и никаких публичных шагов не делаю, у меня просто нет шанса оскандалиться! «Если у вас нету тети, то вам ее не потерять…» Прекрасно!
Но это выигрыш сиюминутный – да, сейчас полегчало, а что дальше будет, когда тебя в эту трясину засосет? Вот об этом лучше не думать вовсе… Впрочем, я бы как раз подумал. Да, социальные контакты, общение, выступление и так далее, и тому подобное – все это непросто. Это я вам как публичный человек говорю, у которого этого добра – предостаточно. Но тут ты оказываешься перед выбором – или следовать своему страху и прятаться, бежать от жизни, или перебороть свой страх и идти ей навстречу.
Неужели вы думаете, что доктору Курпатову было легко появиться на телевизионном экране перед многомиллионной аудиторией? И сейчас я не имею в виду те трудности, с которыми я столкнулся, когда пытался достучаться до телевизионщиков, – мол, поверьте, нужна такая программа! Нет, я имею в виду трудности психологические… Когда ты стоишь перед камерой и понимаешь, что сейчас тебя увидят миллионы людей, причем, далеко не все будут рады твоему появлению и, более того, с большим скепсисом отнесутся ко всему, что ты говоришь. Это испытание, скажу я вам. И, конечно, хотелось сбежать, на все плюнуть, вернуться в свой кабинет и насладиться спокойствием. Но было бы это правильным? Думаю, нет. Поэтому я спрашивал себя: «Дорогой товарищ, тебе важно, что ты тут говоришь?» И сам себе отвечал: «Да, важно. Конечно». «Тогда не валяй дурака, а просто делай свое дело» – было мне ответом…
По-моему, эффективный способ.
Глава третья. Каждый имеет право на работу. И право на ошибку?
В два часа ночи раздался звонок. Вы ведь тоже, наверное, боитесь ночных звонков? Вот и я испугалась. А когда узнала голос Жени, совсем растерялась: то ли успокоиться, что с близкими все в порядке, то ли испугаться за Женьку. Впрочем, мы с ней не такие уж подружки, чтобы она звонила мне, если ей понадобилась срочная помощь.
Женя – дизайнер, трудится в рекламном агентстве. Мы познакомились пару месяцев назад, когда нас обеих пригласили поработать над весьма перспективным проектом. Мне нравится, как работает Женя: у нее и с креативом все в порядке, и со вкусом, и, что не менее важно, она очень оперативный и обязательный человечек. Вот и сейчас, улетая в Бостон на две недели, заранее сделала все необходимые рекламные модули и разослала в редакции.
Так она мне из Штатов звонит?!
– Шекия, прости, что разбудила! Слушай, я только сейчас поняла, что поставила в модуль не тот офисный телефон. Ты не знаешь, еще можно что-нибудь исправить, или журнал уже сдан в печать?!
Поняла. На последнем совещании клиент попросил указать в рекламе другой фирменный телефон. И Женя должна была внести исправления в модуль. Разумеется, новый вариант она согласовала с заказчиком, но тот, видимо, ошибки не увидел. Ее заметят на следующий день после выхода журнала, когда шквал звонков обрушится на секретаря, а не на сотрудников отдела продаж.
Несмотря на то, что «обратно» уснуть было не просто, я на Женьку совсем не рассердилась. Мне ее переживания очень даже понятны. Я точно так же боюсь любой ошибки, которую можно допустить в работе. Даже за корректорами перечитываю по несколько раз любой буклет, подготовленный к печати: а вдруг они пропустили опечатку?
Но ошибки бывают не только такие – буквальные. Мне кажется, любой ответственный человек переживает, что однажды примет неправильное решение или по каким-то не зависящим от него причинам некачественно сделает свою работу. И оправдание в духе: не ошибается тот, кто не работает, – не утешает. Можно серьезно подвести людей и здорово испортить свою репутацию. Страшно!
Через пару дней я собралась в гости к Андрею. Честно говоря, перед поездкой в коттеджный поселок, где проживает доктор, я немного волновалась: очень боялась заблудиться. «Топографический идиотизм – это серьезно», – стращала я психотерапевта в надежде получить максимально подробные инструкции. Но поскольку Курпатов так и не сосчитал, сколько раз нужно повернуть направо и налево, чтобы добраться от моего дома к нему в гости, я все-таки сделала лишний поворот. Пришлось останавливать попутные машины и уточнять маршрут. Водители, к счастью, попались доброжелательные, а я расспрашивала весьма подробно, ничуть не смущаясь: в конце концов, я не профессионал в области спортивного ориентирования, чего же мне стесняться ошибок?
Вообще-то, доктор никого в гости не приглашает. Объясняет просто: ремонт в доме не закончен, участок перекопан. Но ремонт – дело такое, его вообще закончить нельзя. И что же, я так и не узнаю, как там обустроился мой друг Курпатов? Мне же любопытно ужасно! Разумеется, для доктора заготовлена другая версия: производственная необходимость. В конце концов, я не в гости напрашиваюсь, а поработать. И меня не дизайн интерьера интересует, а исключительно страхи, которые волнуют всех нормальных людей…
Как выяснилось, про ремонт – чистая правда. Не критично, но все же. «Хорошо, что хоть переехать успели до моего “Ты попал на ТВ!” – шутит Андрей. – Потому что, как телевидение появилось, стало вообще ни до чего».
Ладно, пошли дом смотреть. Половина дома по справедливости отдана Сонечке, ну а родителям досталось по маленькому кабинетику. По стенам – книги, книги, книги… Лиля вышла поздороваться. Кстати, я привезла журнал, в котором опубликовано наше с ней интервью. По-моему, получилось замечательно. Лиля – прекрасный рассказчик, настоящий подарок для любого журналиста. Поэтому я не против, если она примет участие в нашей с доктором беседе. Но, к сожалению, уже через несколько минут Лиля ушла к себе. «Она окончательно с сюжетом определилась, – объяснил доктор. – Так что, теперь, пока книгу не закончит, будет как сомнамбула ходить».
– Понимаешь, Андрюш, в тех сферах, в которых ты не считаешь себя специалистом, ошибаться не страшно, – мы с доктором пьем кофе на веранде его дома, и я только что закончила подробный отчет о том, как добиралась с приключениями и интересными знакомствами. – Но если уж ты претендуешь в чем-то на звание профессионала, то, конечно, стараешься любое дело выполнить на «пять с плюсом». Вот я, кстати, и в школе училась на «пятерки», и в университете. Ну а как по-другому? Тебя вызывают к доске, а ты молчишь и ничего ответить не можешь. Позорище… А вот когда твое сочинение всем в пример ставят – это приятно.
– Ну, нам, троечникам, легче, – рассмеялся Андрей.
Я еще по телефону рассказала доктору о ночном звонке.
М-да, нормальные пациенты, наверное, психотерапевту сны пересказывают, а я – ночные разговоры о работе. И сегодня предложила своему другу поговорить о страхе перед профессиональными проблемами. Причем к страху перед объективной ошибкой примешивается еще и опасение, что твоя работа не будет оценена по достоинству: вдруг правильно выполненное задание воспримут как неудачу? Думаю, меня поймут не только журналисты и пиарщики, но и дизайнеры, модельеры, архитекторы, режиссеры – да вообще все представители интеллектуальных и творческих профессий.
В том, что мы делаем, – нет стандартов. За это, собственно, и ценится наш труд. Но, с другой стороны, если единого стандарта не существует, то где критерии для объективной оценки?
– Помнишь, в книге «Деньги большого города» мы говорили о том, что вошли в цивилизацию, в которой изменилось качество и природа продукта. Раньше было понятно: есть пища, есть приспособления, помогающие добывать эту пищу, плюс увеселения для богатых, оружие. Сейчас все иначе. Да, ты производишь продукт. Но в гуманитарной сфере продукт не пощупать, он не имеет ни срока годности, ни веса. И поэтому мы теряем ощущение уверенности в происходящем.
Например, можно вкладывать деньги в покупку золота. Цена на него колеблется – то растет, то падает, но, в целом, золото – это всегда золото. А можно вкладывать деньги в картины. Однако, если произведения Пабло Пикассо почти гарантированно будут расти в цене, то вот стоимость произведений огромного количества художников вызывает серьезные сомнения. Что ни говори, а с килограммом золота ты будешь чувствовать себя куда увереннее, нежели с пятью натюрмортами живописца Пупкина.
Мы работаем в сфере, где не существует четких критериев качества продукта. И в этом, безусловно, кроется огромное количество страхов большого города.
– В том числе и страх оказаться невостребованным со своим непонятным продуктом?
– Разумеется. Хотя я не стал бы сгущать краски. Тут ведь, что важно? С одной стороны, ценность интеллектуальных, креативных, художественных «произведений» весьма условна и нестабильна. За весьма сомнительный логотип брэнда крупные компании готовы платить баснословные деньги – миллионы долларов, а за прекрасную книгу могут и двухсот долларов не дать. Политтехнологи зарабатывают столько, сколько лучшему редактору на телевидении и не снилось. Какая уж тут объективность? Прямо скажем, не слишком…
Впрочем, это данность, с которой ничего не поделать. Она может нам нравиться или не нравиться, но против лома нет приема: реальность необходимо принять такой, какая она есть, – это железное правило, иначе мы уходим в пространство иллюзии и просто повисаем в воздухе. Впрочем, то, что мы принимаем реальность такой, какая она есть, не лишает нас права думать и принимать решение – что с ней делать дальше? Но прежде, повторяю, ее надо принять, а не восклицать – «Боже-боже, все пропало!» В нашем случае, мы должны согласиться с фундаментальной неопределенностью ценности интеллектуального продукта.
С другой стороны, ценность человека, производящего или способного произвести такой продукт, с каждым днем только растет. Хэдхантеры – охотники за головами – это вовсе не герои фантастических телесериалов. Мы испытываем дикий дефицит профессиональных кадров в области производства интеллектуального продукта. Найти человека, который, во-первых, обладал бы развитым талантом (то есть не в зачатке, наподобие некоего атавизма, но именно развитым – разработанным, натренированным, пластичным), а во-вторых, умел бы включать голову, когда этого требует задание, безумно сложно. Отыскать иголку в стоге сена по сравнению с этим, право, плевое дело.
Итак, интеллектуальный продукт – тот самый: без веса и габаритов – вещь ненадежная. Причем, она еще и скоропортящаяся – бестселлеры живут год, от силы – два. Но вот человек, способный производить такой продукт – со всем своим весом и габаритами, напротив, представляет собой гигантскую ценность. Да и профессиональная жизнь его измеряется десятилетиями.