Мы с воспитательницей переглянулись, я молча поднял большой палец правой руки...
В этот же день пришел мальчишка из шестого класса, и я вздрогнул, увидев его. Это был выросший Дениска. Это был герой Александра Грина открытый, ясный, светлый, озаренный. Не мальчишка, а птица, распростершая крылья и готовая взлететь.
- Что у тебя? - спросил я.
- Вот! - Он поднял рукав рубашки и показал фурункул, зреющий на локте.
- Сейчас!..
Я сделал мазевую повязку, наложил на фурункул, забинтовал и сказал, когда прийти на перевязку. Он кивнул и ушел. Никаких посторонних разговоров. И все-таки мне стало хорошо, как после самой задушевной беседы...
На перевязку он явился, не поздоровавшись. Только чуть улыбнулся в знак приветствия. Улыбнулся - и озарил кабинет. И я подумал, что в свое время был похожим на него...
Третья перевязка не понадобилась.
- Все прошло, - сказал он.
- Да, все прошло, - согласился я...
Иногда я встречаю его в детдомовских коридорах. Он улыбается своей быстрой, как зарница, улыбкой и бежит мимо.
Листаю диспансерный журнал. "Болезни сердца" - пустая страница. "Ревматизм" - пустая страница. "Бронхиальная астма" - пустая страница. И еще целый ряд пустых или мало заполненных страниц. И вдруг открываю "Болезни нервной системы" - здесь черно от записей. Множество фамилий, множество диагнозов. Самые частые из диагнозов: "задержка психического развития" и "ночной энурез". За каждой строчкой в журнале встает лицо. Что-то есть общее во всех этих ребячьих лицах. Но что?.. Я вспоминаю лица своих сыновей - они безоблачны. А лица детдомовских ребят омрачены. На каждом из них тень, даже на самых улыбчивых.
- Никуда мы не пойдем! - заявили мои посетительницы хором. - Тут будем сидеть!
Одна забилась под стол, другая залезла за шкаф, третья кривлялась и кричала:
- Мы некультурные! Мы некультурные!..
Я их поодиночке переловил и вывел за белы рученьки в коридор. Дверь закрыл на задвижку, и, пока одевался, чтобы уйти, они ломились в кабинет, выкрикивая что-то свое - задорное и глупое...
Что за бес в них вселился? Видимо, приняли доброе отношение за проявление слабости и тут же распоясались, почуяв "слабинку"...
У Наташи нос красный, щеки шелушатся.
- Тебя где так обветрило? - интересуюсь я, смазывая ее лицо мазью.
- В лесу, - радостно говорит она.
- Что там делать сейчас? Не пройти, не проехать!
- Я на опушке, Сергей Иванович. Лес-то вовсе не мертвый. Я его слушать хожу. Снег робкий, он все время извиняется. А льдинки все время ссорятся. Одна сосулька билась-билась о другую, грубой стала. И вдруг солнышко. И у сосульки родилась капелька. А когда ветер пройдет, сразу десятки голосов кричат. Каждое дерево звучит по-своему. И каждая ветка. И каждый куст. Они торопятся самые лучшие мысли передать ветру. Ветер будто газета для тех, кто в лесу растет. Все новости сообщит и все выслушает... А еще снегири со мной дружат. Я приношу хлеб и крошу под кустами. Они мне песенки поют. Я отхожу, и они клюют крошки. Красивые. Как лучики от солнца. Мне к ним надо ходить, вы не запрещайте. Не то они погибнут...
Я и не запрещаю. Намазываю ее нос и щеки, И думаю о том, что на территории детдома природы нет. Ни огорода, ни сада, ни парка. Упускается возможность совместного труда, совместного удовольствия. А до леса детдомовцу добраться - это какое желание надо иметь, какую смелость...
Сережа вернул мою сумку - заляпанную и подзакопченную. Весь его рассказ о поездке свелся к тому, что им давали по рублю и можно было покупать что хочешь. Этот факт, видимо, оставил самое большое впечатление. Мимоходом добавил, что они были в музее, в театре и еще где-то. А возле вокзала видели замечательный кинофильм. И он принялся пересказывать его содержание...
У наших ребят повышенная тяга к зверушкам. Навыки доброты и душевности, которые им не пришлось получить в семье, они получают при общении с "братьями меньшими".
Сейчас в умывальной комнате одного из отрядов живут сразу две синицы. Ребята уверяют, что они пострадали от кошкиных зубов. Ребята выпросили у меня широкий бинт. Сказали, что для птичек. Санитарные правила запрещают держать этих синиц в умывальной. Но за стеклом сейчас минус тридцать. Я промолчал, понадеялся, что никто не поедет к нам с проверкой по такому морозу.
Ленку, как и Танюшу, мысленно называю доченькой. Танюшку перевели от нас, едва выписалась из больницы, - беспрерывно идет эта чехарда перемещений. А Ленка, вот она... Учится в пятом классе. Прямые волосы до плеч. Аккуратно одевается. Когда ни увидишь, она словно на праздник нарядилась.
Приходит ко мне, и мы разговариваем о жизни. У нее есть брат, он сейчас на лечении - токсикоман. Родители пили, и суд лишил их родительских прав.
Ленка часто расспрашивает, где я живу, какая у меня семья, о сыновьях. Несколько раз она оставляла для них угощение - конфетки-горошки. Я приносил ей конфеты от моих ребят.
Ленка хвастала подружкам, что я "позвал ее в гости". Торжественно подтвердил ее слова - чтобы никто не усомнился в ее правдивости...
Димка философствует, по-моему, только в медкабинете. Философия требует неторопливых размышлений и сосредоточенных слушателей. Поразмышлять в детдоме еще можно исхитриться. А вот со слушателями туго.
- ...Мне вот кажется, что мы, подростки, живем какой-то "параллельной" жизнью, не пересекаемся с обществом. А как устроено общество? Вы можете себе представить?.. Я представляю так. Вот гирлянда параллельных пластинок. Сквозь них продета нитка. На ней держатся все пластинки. Это и есть модель общества, так я думаю. Каждый на своей параллельной пластинке. Музыкант на одной, где музыканты. Художник - с художниками. Рабочий - среди своих. Начальник - среди своих. А самая нижняя пластинка - мы, подростки. Мы еще не знаем, где наше место. Но всем нам не нравится эта разделенность, эта "пластинчатость". Каждый подросток стремится преодолеть разобщенность. Одни понимают это, другие чувствуют подсознательно. Но смысл один - преодолеть разобщенность...
Некоторые приживаются на какой-то пластинке. Другие создают свой мир, свою ложную пластинку из тумана - она как бы висит в пространстве. А некоторые пытаются соединить параллельные пластинки и - сгорают, как от короткого замыкания...
- А ты где живешь, Димка? В чем твой смысл?..
Сказал так и прикусил себе язык. Не вижу, что ли, где он живет?
Но Димка лишь рукой махнул, словно отмел мои слова. Задумался о чем-то своем и вышел из кабинета...
Сделали "паспорта здоровья" и каждому ребенку раздали: имя, фамилия, физкультурная группа и группа здоровья. А дальше, предполагалось, сами будут выписывать все медицинские события, случившиеся с ними за год...
Но ничего не вышло. Уже через неделю от наших "паспортов" остались рожки да ножки. Не доросли ребята до такой идеи. Не поняли, не приняли задумку...
С аутогенной тренировкой перед сном тоже неудача. Я разработал план занятия, провел его вечером в одной спальной, в другой. Но записать текст на пленку в нашем радиоузле не удавалось - директор предлагал всё новые сроки. И наконец отложил до неведомых времен...
Пришла молодая женщина, попросила справки о состоянии здоровья двух девочек-сестричек из восьмого класса.
- Я их сестра. Оформляю над ними опекунство.
Я выдал справки. Одна девочка была здорова. У другой вегетативно-сосудистая дистония.
Женщина испугалась, прочитав про дистонию. Долго меня расспрашивала, что это за болезнь, проходит ли она, как ее лечат, какой должен быть режим, какая диета. Потом замолчала, задумалась. Наверное, засомневалась, брать ли девочек...
Зинаида Никитична втащила Дениску за руку. Дениска упирался.
- Вот вам беглец для осмотра!
- Кто это тут беглец?
- Вот этот, Денис разлюбезный!
- Куда ж ты бегал-то, лапонька, расскажи?
- А чего они... злятся!
- Экий фрукт! Через милицию его искали! Испереживались! И не рассердись!
- К деду ходил...
- Да какой дед! У тебя ни деда, ни бабки, ни папки, ни мамки!
- В электричке его встретил. Когда ездили на "Лебединое озеро".
- И что?
- Поговорили. Он хороший. В гости меня пригласил.
- Ну!
- Ну я и сбежал!
- Где он живет?
- На Васильевском острове. Дом номер один и квартира номер один.
- А улица? Улица какая?
- Васильевский остров...
- Больше ничего не знаешь?
- Нет.
- Не дошел бы ты по этому адресу. Неточный адрес
- Но дед сказал так...
- Значит, не очень хотел тебя видеть.
- Но почему? Зачем врать?
- Не переживай... - Зинаида Никитична привлекает Дениску к себе и гладит, гладит по голове.
Потом мы вместе с ней его осматриваем, и она уводит мальчика. Тот не сопротивляется больше, идет покорно...
По результатам медосмотра выделил группу в восемнадцать человек, нуждающихся в коррегирующей гимнастике. Подошел к учительнице физкультуры.
- Я, конечно, буду заниматься с ними! - сказала та. - Но только если директор мне заплатит!..
Подал директору докладную, где перечислил всех, у кого дефекты осанки. Он прочитал и сказал, что учительница должна вести эту группу без дополнительной оплаты.
Через неделю снова подошел к учительнице.
- Ну, как идут занятия?
- А занятий пока не было.
- Почему?
- Директор мне ничего не говорит. И я молчу.
- Ну, тогда я поговорю с ним!..
Поговорил. Но директор был тверд. Без дополнительной оплаты - и точка...
Штришок наших будней. Одной хочется лишних денег, другому не хочется переплачивать. А дети потом. Дети не главное...
Делаем ватные шарики с Наташей и Леной. И вдруг Наташа выключается замолкает и ничего не слышит.
Мы с Леной ждем, переглядываемся. Лена крутит пальцем у виска. Я качаю головой: не надо, мол, так...
Время идет. И вот Наташа "возвращается". Глядит удивленно: чего мы на нее уставились...
- Где ты была? - спрашиваю я.
- У себя в лесу. Мне там хорошо. Я как взрослая. Деревья меня слушают. И птицы. Никто не обижает. Я для них большая и умная. Я им нужна. Они мне верят и меня любят, как маму...
- Глупости! - перебивает ее Лена категорично. - Ты в детдоме живешь, а не в лесу!..
- Лес все равно мой! - упрямо говорит Наташа.
Снова принимаемся за работу. Молчим. Будто и не было разговора. Будто и говорить не о чем...
Сережа снова пришел с гитарой. Я обрадовался.
- Молодчина, что с инструментом! У тебя песни хорошие.
- Хотите новую? Написал после каникул.
- После вашей поездки?..
Он кивает, садится на краешек стула, настраивает гитару.
Могут лица сверкать и злиться.
Могут лица выть, как шакал.
Эти лица - ах, эти лица!
Королевство кривых зеркал.
В просветленном и злом угаре
Ты увидишь вместо лица
Волчьи морды, свиные хари,
Клюв кукушкиного птенца.
Приглядевшись, увидишь в профиль
Жаб и цапель, гадюк и ворон.
А иной с лица - Мефистофель.
А иной с лица - фон-барон.
А иной простодушно-весел.
А другой - потаенно-хмур.
Словно тысячи разных песен,
Вьются тысячи лиц и фигур.
И нужны до предела мысли,
Так как стрелки нужны часам,
А куда же себя причислить?
И на что же похож я сам?..
Мне нравится его песня.
- Молодец! - хвалю Сережу от души.
Он краснеет. Прошу повторить песню. Он смотрит на струны, смотрит в окно, кашляет и начинает петь снова...
Дениска-первоклассник проводил меня до уличных дверей.
- Ну, до свиданья, Дениска!
- До свиданья, Сергей Иванович! А вы куда сейчас? Домой?
- Домой.
- А где вы живете?
- Возле Пискаревки.
- Возле Пискаревки... - повторил он и вздохнул. Я открыл дверь и увидел, уже с улицы, как он прощально машет рукой...
Сидел в электричке, читал. Вдруг подсели Наташа и Лена. Выяснилось, что первая едет в гости ко второй. А Ленка ездит каждую субботу к маме. Она хорошо рассказывала про маму. Как они поют вместе по утрам любимые песни. Как мечтают, что Ленка будет "звездой" эстрады и мама тогда будет жить у нее "в уголке". Как мама учит Ленку шить. Как у мамы болит желудок (и у Ленки точно такая же болезнь). Как они с мамой отправились гулять и потеряли друг друга, а мама заплакала от страха, что не увидит дочку...
Наташа слушала, переживала, ахала, завидовала Ленке. Я тоже сидел под впечатлением ее рассказа.
На десерт будущая "звезда" преподнесла нам весь свой репертуар. Пела она увлеченно, не смущаясь тем, что кругом люди. Наташа подтягивала...
Сошли мы на Пискаревке. Девочки пошли своей дорогой, а я смотрел им вслед и чувствовал глупейшее желание отправиться вместе с ними к Ленкиной маме...
Не хуже, чем родительское заласкивание, может развращать ребенка сознание того, что он лишний, ненужный, брошенный, что его обделили.
Как реагирует взрослый на сироту из детдома? Любой нормальный человек прежде всего испытывает жалость, сочувствие, постарается сказать доброе слово ребенку, приласкать его, чем-то угостить. И это может оборачиваться вредом для "сиротки".
Вот стоит у меня в кабинете девчонка - красивая, злая. Она смотрит на меня холодными, наглыми глазами и требует:
- Дайте мне банку аскорбинки!
- Придешь в столовую и получишь. Вам же все отдаем!
- Нет, вы мне одной дайте! Мы с подружками съедим!
- А почему ты говоришь со мной... грубо?
- А потому что вы эти банки украдете!
- Они же большие, тяжелые. Нелегко мне уносить будет!
- Не смейтесь! Отдайте банку!
- Ты, может, заболела? Или обидел кто?
- Не ваше дело! Отдайте банку, и все!..
Это пререкательство длится, наверное, минут пятнадцать. У меня руки начинают дрожать. Не знаю, куда деться от этой маленькой фурии...
К счастью, в кабинет заглядывает Зинаида Никитична и выручает меня. И я, успокаиваясь, думаю о том, что девочка испорчена жалостью окружающих. Психология ущербности, обойденности возобладала над ней. В одной сказке жадный король к чему ни прикасался - все превращалось в золото. А эта о чем ни подумает - все оборачивается одним желанием - как бы себе урвать. Уверовала, что все ей должны, что она может требовать, может выколачивать из взрослых всякие блага и отказа ей не будет. Еще бы, она детдомовская, ее права неоспоримы. Железное нахрапистое юродство...
У двух ребят нашли вшей.
- Кто в этом виноват? Кого мы должны наказывать? - спрашивает директор.
- Вас нужно наказывать! - говорю я.
Он смотрит на меня удивленно.
- Я вас просил никого без медицинской справки после каникул не принимать, но вы забыли дать учителям указания. В результате ребята вернулись после каникул, минуя медкабинет. А воспитатели, видимо, не проверили тщательно головы...
Директора явно раздражал мой вывод, но возразить по существу было нечего. Он перевел разговор на то, что в кабинете у меня много лишнего барахла (санпросветплакаты, старая ширма), и на повышенных тонах потребовал все убрать...
На другой день я устроил "революцию" в изоляторе и медкабинете. Выбросил в коридор под лестницу старую ширму, санпросветплакаты и стенды, тумбочки, бормашину, части от физиотерапевтических аппаратов, старый диван и матрас, шкаф и пенал. Сразу стало свободнее дышать. Директор моего радикального вмешательства не заметил...
Жила в детдоме девчонка. Убегала не раз. Приводила парней из поселка.
Последний ее побег был уже при мне. Скрывалась она больше двух месяцев. Потом объявилась у тетки - единственной своей родственницы. Та, уже предупрежденная, сразу позвонила в милицию. Девочку вернули в детдом. Попросили прежде всего показать ее венерологу и проверить на сифилис. Решили переводить ее в спецПТУ. Но не успели. Она снова исчезла...
- Сергей Иванович, я музыку сочинила!.. Ленка ворвалась ко мне в кабинет, подскочила ко мне, крутанулась волчком и начала напевать. Мелодия была простая и приятная.
- Слова нужны! - сказала. - Сидел на подоконнике воробей и головой вертел. И ветка в окно стучала. И вдруг вышла музыка.
- Хочешь, придумаю слова?
Меня подхватил ее порыв. Я почувствовал, что и сам вроде бы окрылился.
- Придумайте! - Ленка смотрит благожелательно. Поспешно хватаю чистый лист бумаги, ручку. И... ничего не происходит. Вздыхаю, чешу ручкой в затылке. Ничего. Хоть бы строчка!..
- Не умеете вы, наверно! - говорит Ленка насмешливо и выпархивает из кабинета. Счастливая, светлая...
Прибежал Дениска. Оказалось, порезал палец в столовой о кружку, когда расставлял их перед обедом. Я обработал глубокий порез, забинтовал палец и пошел в столовую осматривать посуду...
Каждая третья кружка - со щербатым краем. Я велел шефу-повару все эти кружки выкинуть и тем создал серьезную проблему - посуды и так не хватало. Но шеф-повар решение одобрила: уж теперь-то завхозу придется приобрести новые. Так и вышло...
Нужны ли мне именно эти ребята? Которые в этом детдоме?.. Нет, пожалуй!.. Свою потребность сострадания, сочувствия, помощи я бы мог утолить в любом другом детдоме - не только здесь...
Что я могу им дать? Медицинскую помощь? Новации свои, половина из которых не состоялась?..
Но разве я в силах дать им здоровье? Заложено ли оно в их генетических программах? По крайней мере, я страстно пытаюсь реализовать их программы в корректных условиях, не вступающих в противоречие с окружающей их средой.
Страстными мои усилия должны быть обязательно, потому что эмоции появляются там, где недостает информации. А медицина изначально - работа при наличии неполной и зачастую недостоверной информации.
Взрослому рядом с детьми надо просто жить. Полнокровно жить и быть счастливым. В этом, может быть, единственный секрет успешного воспитания.
Разве я могу быть возле них целый день? И хочется, и рад бы, но так сложилось, что не могу...
Все вроде так, да не совсем так... Чем дольше работаю здесь, тем больше нужны именно эти ребята...
- Почему у нас мало цветов на территории? - спросила Наташа. - И сада нет?
- Да, почему? - подхватил я.
- Я их очень люблю.