– Витя, ты не знаешь, куда делся ваш Князев? – вся трепеща от смущения, спросила Яна.
– Надо же какой сегодня спрос на Юрика! – ухмыльнулся Витька, внимательно разглядывая Кузнецову.
– Нет никакого спроса, – заверила его Яна и покраснела самым, как говорится, предательским образом и очень густо. – Я просто ищу Татьяну Самохину, а Князев был последним, кто с ней танцевал.
– Именно твоя Самохина и увела нашего Юрика! – все так же весело сообщил Шереметьев и, продолжая беззастенчиво разглядывать Яну, добавил: – А может быть, это он ее увел. Разобраться было совершенно невозможно, кто кого.
Видимо, на лице Яны отразились те чувства, которые она очень хотела бы скрыть, потому что Витька сказал:
– Ну, не стоит так расстраиваться! Встретишься со своей Самохиной завтра, а сегодня давай с тобой потанцуем. Я тебя приглашаю!
Яна молча повернулась к Шереметьеву спиной и шаркающей походкой Кольки Брыкуна вышла из зала. В гардеробе от расстройства она никак не могла попасть руками в рукава своей куртки. Надо же, как все неправильно получилось! И зачем только она это придумала? Оказывается, Князев не так уж и неприступен. Таньке достаточно было всего лишь получше причесаться, и вот вам – пожалуйста! Выходит, если бы Яна сама его пригласила, то и гуляла бы сейчас с ним сама. Но разве она могла предположить, что все так просто решается, что в этом вопросе совершенно не стоит мудрить? А может быть, она просто придумала себе эдакого романтического Юру Князева, а на самом деле он дурак дураком, раз сразу клюнул на нелепую Таньку? Может, оно и хорошо, что клюнул? Зачем ей такой... с дурным вкусом... неразборчивый... готовый встречаться с первой попавшейся... не сумевший оценить ее, Яну...
Несмотря на эти, казалось бы, очень успокоительные размышления, Яна чувствовала, что сейчас разрыдается прямо в гардеробе. Кое-как вдевшись в куртку, она выбежала из дверей клуба, свернула за угол, прижалась лицом к кирпичной стене и с большим удовольствием, если уместно в данном случае подобное выражение, расплакалась.
Слезы принесли ей серьезное облегчение, отчего она получила способность соображать достаточно трезво и четко. А что, собственно, случилось? Случилось именно то, чего она и хотела. Можно считать, что Юра Князев теперь в одной с ней компании, а потому в ее собственных руках. Танька Самохина с толстыми ногами и бесцветным лицом ей никакая не конкурентка, тем более, что блескучую блузочку она завтра же вынуждена будет отдать Яне обратно. Кстати, именно завтра уже все станет на свои места, потому что Юра, увидев Таньку не в бликах светомузыки, а при безжалостном свете белого дня, сразу поймет, как жестоко ошибся, что пошел провожать ее, а не стройную и изысканную Яну Кузнецову.
Яна медленно поплелась домой. Новые сапоги на высоких каблуках невыносимо терли ей ноги, под тонкую замшевую курточку забирался холодный ветер, и она чувствовала себя самым несчастным человеком на свете. Конечно, можно было поехать на автобусе, но толкучка будет мешать ей думать. А подумать есть о чем. Например, о том, где же она допустила промашку. Наверное, слишком красиво Таньку накрасила. Перестаралась.
Яна, к собственному неудовольствию, чувствовала, что не может перестать думать о Князеве, несмотря на то что он проявил такой дурной вкус и воспитание, что после первого же танца пошел гулять с Самохиной. Яна-то планировала, что с дискотеки они уйдут втроем.
Придя домой, она тут же «села» на телефон. А Таньки все не было дома! Кузнецова металась по собственной комнате, ломая пальцы, и даже отказалась ужинать.
– Ты не заболела? – встревоженно спросила мама и тут же полезла губами трогать лоб дочери.
– Я здорова, мама! – Яна еле вырвалась из цепких родительских рук и уселась в кресло, скрестив руки на груди и положив ногу на ногу. Ей хотелось только одного, чтобы мама побыстрей ушла из комнаты и оставила ее в покое, один на один с ее горькими и одновременно такими сладкими мыслями.
Мама явно этого не понимала, потому что уходить не собиралась. Она пытливо заглянула дочери в глаза и спросила:
– Ты случайно не села на какую-нибудь идиотскую диету, о которых пишет эта глупейшая пресса? – и она махнула рукой в сторону дивана, заваленного пестрыми девчоночьими журналами.
– Не села, – односложно ответила Яна, чтобы не дать маме возможность зацепиться за какое-нибудь неосторожное слово и привязаться с новыми расспросами.
Ход оказался тактически неверным, потому что мама присела на подлокотник кресла, еще раз заглянула дочери в глаза и участливо спросила:
– Яночка, у тебя что-то случилось?
– Мама! У меня ничего не случилось, просто я не хочу есть! – гораздо более распространенным предложением ответила Яна.
Это объяснение маме тоже почему-то показалось подозрительным. Она поджала губы и строго сказала:
– Ну-ка посмотри мне в глаза!
Удивленная Яна подняла голову:
– Ну смотрю! И что?
Мама вгляделась в ее зрачки, нервно облизнула губы и каким-то новым голосом спросила:
– А ты... случайно... чего-нибудь... не употребляешь?
– Чего?! – взвилась Яна.
– Ну, не надо так сердиться. Я же просто так спросила. На всякий случай, – виновато зачастила мама. – Главное же, предупредить несчастье... а то потом, сама знаешь, уже ничего нельзя будет сделать...
– Мама! Ты совсем сошла с ума! Я не наркоманка! Я не курю, не пью и даже не беременная!
Мама всхлипнула и закрыла лицо кухонным полотенцем. Яна поняла, что переборщила. Она обняла маму за плечи и, как могла, ласковее сказала:
– Ну... ладно... не сердись... Мне просто не нравится, когда меня подозревают во всяких гнусностях. Если хочешь, я даже могу чего-нибудь съесть!
После ужина, который Яна с трудом в себя впихнула, чтобы только порадовать маму, она еще раза четыре позвонила Таньке. Той по-прежнему не было дома. В одиннадцать тридцать пять самохинская мамаша раздраженным голосом сказала, что Таня уже спит и что Яне неплохо было бы последовать ее примеру.
Ночью Яна Кузнецова спала плохо, окончательно проснулась слишком рано и еле дождалась того времени, когда можно будет зайти за Танькой. Она застала ее крутящейся у зеркала в своей собственной роковой блузочке. Самохина завязала высоко на затылке хвост, потом распустила его и завязала два хвостика над ушами, потом распустила и их, расчесала волосы щеткой и, заглянув через зеркало в глаза Яне, спросила:
– Вроде бы так лучше, да?
Яна была согласна, что так лучше, но намеренно небрежно бросила:
– По-моему, с хвостами оригинальней.
– Ты думаешь? – с сомнением в голосе переспросила Таня, и Яна почувствовала, что завязывать хвосты над ушами она не будет.
Так оно и случилось. Самохина крутанулась на одной ножке и, обернувшись таким образом к Яне, счастливо пропела:
– Если я буду снова завязывать хвосты, мы в школу опоздаем. Я уж лучше так!
– Конечно, лучше так, – изо всех сил старалась сдержать раздражение Яна, – потому что ты еще должна успеть снять блузку. Меня вчера мама уже спрашивала, куда я ее дела, – вдохновенно соврала она.
– Ну, Яночка! – взмолилась Таня. – Я только один разочек схожу в ней в школу! Она такая блестящая, что Людмила Семеновна тут же прогундосит, чтобы я уже завтра в ней являться в класс не смела. Я и не приду. Ну, пожалуйста... Только сегодня...
Яна кивнула, потому что ссориться с Самохиной насовсем было еще рано. Она еще не выполнила всей отведенной для нее роли. С одной стороны, Кузнецовой очень хотелось расспросить Таньку о свидании, но с другой – совершенно не хотелось подавать вида, что это ее сильно интересует.
В лифте она все-таки не выдержала и спросила как можно небрежнее:
– Ну и что Князев?
– Хорошо... Мы гуляли... Допоздна...
– И ты с первого же раза согласилась допоздна?! – не смогла скрыть возмущения Яна.
– А что такого? Ты же знаешь, что он мне давно нравится.
Яна опешила. Надо же, какое наглое заявление! Еще неделю назад Самохина даже не догадывалась о своем пламенном чувстве к Князеву. Яна сформировала его в ней своим собственным трудом. А теперь Танька, похоже, собралась в одиночку пожинать плоды, взращенные Яной.
– Расскажи, как все было, – только и смогла произнести она, изо всех сил стараясь сдержать рвущиеся наружу эмоции.
– Да, собственно, нечего и рассказывать. Гуляли, и все. Разговаривали.
– А он не удивился, что ты его вдруг пригласила на танец?
– Удивился.
– Ну а потом? Да что ты цедишь в час по чайной ложке! – Яна почувствовала, что клокочущее внутри ее бешенство вот-вот прорвется наружу, и все будет испорчено. Она заставила себя глубоко вздохнуть и медленно просчитала в уме до пяти. Дальше не успела.
– Потому что... – Таня вдруг решительно вскинула на нее свои блекло-голубые глаза, – это ведь только наше с ним дело. Правда?
– Да ты что? Да если бы не я... Да ты бы никогда... – Яна задыхалась от негодования и с трудом подыскивала слова.
– Удивился.
– Ну а потом? Да что ты цедишь в час по чайной ложке! – Яна почувствовала, что клокочущее внутри ее бешенство вот-вот прорвется наружу, и все будет испорчено. Она заставила себя глубоко вздохнуть и медленно просчитала в уме до пяти. Дальше не успела.
– Потому что... – Таня вдруг решительно вскинула на нее свои блекло-голубые глаза, – это ведь только наше с ним дело. Правда?
– Да ты что? Да если бы не я... Да ты бы никогда... – Яна задыхалась от негодования и с трудом подыскивала слова.
– Почему ты кричишь? – спокойно спросила Таня.
Яна осеклась. Действительно, чего это она так раскричалась? Самохина не должна знать, что Яна с удовольствием повыдирала бы ей сейчас все ее светленькие волосенки до единого! Рано еще сдаваться. Еще вовсе не все потеряно. Надо только срочно перестроиться. Приятельство с Танькой надо ненавязчиво переформировывать в дружбу, в самую задушевную, с сюсями-масюсями и слезами друг у друга на плече.
– Как же мне не кричать, – невинно начала она, как хитрая Лиса из русской народной сказки, у которой растаяла ледяная избушка и которой до смерти нужна была заячья лубяная, – если я к тебе со всей душой: научила, как с Князевым познакомиться... любимую блузку не пожалела... а ты мне ничего не хочешь рассказывать... А еще подругой называешься... – Яна надула свои и без того пухлые губки и сделала вид, что обиделась.
Волшебное слово «подруга» произвело именно то магическое действие, на которое Яна и рассчитывала. Таня вздрогнула и начала извиняться:
– Ну, Янка! Ну, не сердись, пожалуйста! Я же только-только с ним познакомилась! Сама еще ничего не поняла... Я тебе все-все расскажу... Только попозже... Ладно?
Яна, которой совсем не улыбалось ждать неопределенное количество времени, вынуждена была так же неопределенно пожать плечами. Танька, счастливая от знакомства с Князевым и от обретения «настоящей» подруги, на которое уже перестала рассчитывать, краснея, поцеловала Яну в обиженно отвернутую от нее щеку. Если бы Самохина могла знать, какие страсти в тот момент бушевали в душе наконец обретенной «подруги», она, конечно, не стала бы этого делать.
Глава 2 Княгиня с Графиней
Татьяна Самохина с той памятной дискотеки в подростковом клубе «Вираж» теперь чуть ли не каждый день встречалась с Юрой Князевым. На фоне беспробудно серых осенних дней с бесконечными дождями она светилась своей неожиданно обретенной любовью так ярко, что Яне было больно на нее смотреть. Собственное Янино настроение было под стать дождливой погоде. К ее глазам все время подкатывали злые завистливые слезы, а в груди было холодно и тоскливо. Поскольку она все-таки надеялась еще переиграть ситуацию в свою пользу, то продолжала сюсюкать с Танькой и играть роль самой верной подруги.
Самохинское счастье будоражило не только Янину душу. Все до одной одноклассницы завидовали Таньке, потому что гулять с девятиклассником было гораздо престижнее, чем даже с первым парнем их класса Серегой Николаевым, тем более что тот ни с кем и не гулял.
– Я просто удивляюсь тебе, Татьяна! Как ты умудрилась отхватить себе Князева? – уже в десятый раз спрашивала Самохину Юля Широкова.
– Так получилось, – тоже в десятый раз отвечала смущенная Таня и счастливо улыбалась.
– Почему-то ни у кого до сих пор не получалось, даже у нашей прекрасной Яночки, а у тебя вдруг раз – и получилось! – продолжала Широкова, бросив быстрый презрительный взгляд в сторону Кузнецовой.
Яна не стала слушать, что ответит Юльке Таня. Что бы та ни ответила, все будет ложью, потому что правду знает одна лишь Яна. Очень тяжело эту правду все время носить в себе. Поделиться ни с кем нельзя, пожаловаться на горькую судьбу – тоже. Кузнецова теперь очень хорошо прочувствовала на себе, что означает выражение «вариться в собственном соку».
Юля Широкова была одной из тех самых бывших Яниных подруг, которая переродилась во врагиню не так уж и давно.
Они еще в прошлом году дружили втроем: Яна, Юля и Эля Воропаева. Их так и называли одним духом, как последние буквы алфавита – ЭЮЯ. Сначала откололась первая буква – Э. Элька переметнулась к Оксанке Новожиловой, потому что у той мама открыла на соседней улице навороченное кафе «Золотой мост», и Воропаевой очень понравилось проводить там время. Во-первых, каждый вечер посетителей там услаждала своей музыкой знаменитая на весь их район молодежная группа «Экипаж», и Элька с Оксанкой существовали, таким образом, в состоянии перманентных, непрекращающихся дискотек. Во-вторых, новожиловская мамаша разрешала им в своем кафе пить без счета безалкогольные коктейли с соками, а также есть тоннами пирожные, икру и бутерброды с нарезкой из элитных колбас. Юлька тогда на весь класс кричала, что Эльмира продалась за шмат колбасы, за что Воропаева рассказала всему свету о том, как страстно Юлька влюблена в Серегу Николаева. Этот обмен «любезностями» ни к каким изменениям в их жизни не привел, потому что Элька продолжала объедаться в новожиловском кафе всевозможными деликатесами, а Серега Николаев даже не подумал оторваться от компьютера и посмотреть в Юлькину сторону с интересом.
Потом тонкая трещинка наметилась между Ю и Я. Юлька тоже считалась в классе за красавицу, но рангом чуть пониже Яны, и в этом-то и было все дело. Как Широкова ни пыжилась, догнать Яну никак не могла. Мало того, что количество ее пятерок по всем предметам в общей сумме никак не могло достичь Яниной умопомрачительной цифры, но и на личном фронте Кузнецова ее всегда хоть на полшага, но опережала.
Например, как-то Широкова решилась сделать себе модную стрижку. Стриглась специально в самом дорогущем салоне, истратив на прическу все свои личные сбережения и немаленькую сумму, выпрошенную у родителей, чем, собственно, и собиралась утереть нос Кузнецовой. И что вышло? Яна в тот же день явилась в школу в таких ультрамодных сапогах с длинными, загнутыми кверху носами, от которых никто даже не удосужился оторвать глаз, чтобы поднять их кверху, к новой Юлькиной стрижке. И так почему-то получалось всегда. Только Юлька приобретет какой-нибудь сногсшибательный джемперок, глядь – а на Яне тоже обновка, и что отвратительнее всего – обязательно ярче, моднее, дороже или всего лишь с одной маленькой оригинальной деталькой, которая стоит всего Юлькиного джемперка в целом.
Надо сказать, что Широкова терпела такое ненормальное положение дел довольно долго – до прошлогоднего праздника Восьмое марта. Тогда они пришли в класс в одинаковых кожаных строченых жилетках, но на Яниной с нагрудного клапана свисала обворожительная цепочка из гнутых матовых колец с подвеской в виде знака Зодиака. Подвеска стала для Юльки последней каплей. Весь вечер накануне она вертелась у зеркала в предвкушении того, как девчонки запищат от восторга и зависти при виде ее новой клевой жилеточки, а вышло, что все рассматривали только Янин знак Зодиака и жалобно выспрашивали, где можно приобрести подобное украшение.
Юлька на этот раз сумела проявить больше выдержки и не стала вопить на весь класс. Она по-тихому вызвала Яну в коридор и высказала ей все, что думала по поводу подвески, а заодно и по всем остальным поводам. Последней ее фразой была: «И нечего воображать, что ты здесь первая красавица», на которой она и сломалась и даже некстати слегка прослезилась от жгучей жалости к себе. Яна рассмеялась ей в лицо, сорвала с клапана своей жилетки цепочку с подвеской и сказала, что она и без нее выглядеть будет все равно в сто раз лучше Юльки. Именно в тот самый момент тонкая трещинка, уже давно тихонько распространявшаяся между Ю и Я, приобрела неконтролируемо угрожающие размеры, и чаша дружбы с резким хлопком развалилась пополам. Яна тогда, до боли сжав в ладони цепочку, зареклась в будущем заводить подруг. А через месяц после этого случая к одинокой Кузнецовой каким-то непостижимым образом прилепилась Самохина, только сейчас, в связи с известными обстоятельствами, переименованная из приятельницы в задушевную подругу.
Яна, наблюдая за беседой Самохиной и Широковой, находилась в самом что ни на есть тошнотворном состоянии. Мало того, что она по собственной инициативе подарила Таньке Князева, так теперь из ее рук уходило еще и лидерство в классе. Вместо нее на первое место вышла убогая Самохина, которую девчонки раньше и в грош не ставили, а теперь смотрели ей в рот и даже очень соблазнительно называли Княгиней. Парни тоже находились в состоянии некоторой растерянности, так как не могли себе простить, что вовремя не разглядели Танькиной утонченной прелести, на которую повелся аж сам гордый Юрка Князь.
– Может, ты меня с князевским другом, с Шереметьевым, познакомишь? – предложила Тане Юлька, на всякий случай стрельнув глазами в сторону Сереги Николаева. Поскольку он головы к ней так и не повернул, она, назло ему, еще громче продолжила: – Этот Витька... он вроде тоже ничего. Давайте куда-нибудь сходим вчетвером!