12 июля
Ранним утром мы сидели в холле на чемоданах и ждали автобуса в аэропорт. Отель спал. Спал даже юноша на ресепшене.
Вдруг двери лифта открылись, и из него выскочил сонный Ромка. Он забыл надеть очки и выглядел непривычно и смешно.
– Держи, я тут свой адрес написал… электронный… и такой… – запинаясь, проговорил Ромка, всовывая мне в руку листочек, вырванный из блокнота. – Может, ты это… и мне свой оставишь, а?
Я не смогла найти листка бумаги и, стащив с тумбы на ресепшене ручку, записала свой адрес Ромке прямо на ладони.
На улице раздалось фырчанье мотора – за нами приехал автобус. Родители понесли наши чемоданы, я поплелась за ними. Уже около дверей оглянулась – трогательный близорукий Ромка печально взирал мне вслед. И тут я удивила даже саму себя. Подбежала к нему, обняла и чмокнула в губы. Да, прямо в губы! Он покраснел и начал глупо улыбаться, а я понеслась за родителями, которые уже поднимались в автобус.
Автобус тронулся с места. Я выглянула в окно. Ромка, все еще красный и улыбающийся, махал мне рукой. Я тоже помахала ему. Мне стало одновременно грустно и тепло.
– Женихи провожают? – ухмыльнулся папа, но сразу сник под строгим взглядом мамы.
Потом мама посмотрела на меня, и я тоже увидела в ее глазах тепло и грусть. Мама обняла меня, я прижалась к ней и заснула до самого аэропорта…
13 июля
Москва встретила нас серым небом, моросящим дождем и слоем пыли на мебели.
Мама обзвонила всех близких знакомых и каждому в подробностях рассказала о нашей поездке.
Днем мне было сообщено, что как только мы разберемся с вещами, я вместе с Розочкой поеду в Питер к другу ее юности. Я обрадовалась – люблю проводить время с бабушкой! Непонятно, как у нее такой занудный папа уродился, ведь сама Розочка – просто фонтан юмора и оптимизма.
На улицу выходить не хотелось. После солнца, песка и синего неба от горизонта до горизонта Москва казалась пыльным сундуком. На крышах домов лежали серые тучи, даже зелень была не сочной, а какой-то бумажной. Словно ты долго смотрел на свет, после чего начинает слепить глаза и все вокруг выглядит блеклым. И еще, в Турции я не видела голубей, и они не какали на окна!
В перерыве между телефонными разговорами мама кинула взор на кухонное окно:
– Соня, помой стекла. Жить обкаканными неприлично!
Мне пришлось отмывать окно от голубиного помета. Я рисковала жизнью, но маме было важнее в сотый раз пересказать историю о Капустине, чем побеспокоиться о здоровье дочери. Мало того, что мне светило сверзиться вниз и свернуть шею, так я еще могла заработать насморк в такой промозглый день!
Представив себя, лежащую на земле со свернутой шеей и насморком, я уже хотела прослезиться, но тут заметила знакомую фигуру. Мальчишка шел по противоположной улице под зонтиком, видны были только ноги в джинсах и кроссовках. Но я могла поклясться, что это ноги Игорька!
– А я милого узнаю по походке, – запела я себе под нос голосом Гарика Сукачева.
– Соня, что ты там ноешь? Голубиную неожиданность стерла? – оторвалась от телефона мама.
Походка Игорька скрылась за поворотом, я захлопнула окно и пошла в ванную, отогреваться. Конечно, когда на улице двадцать четыре градуса, обморожение не заработаешь, но надо учитывать эффект акклиматизации. Как же сложно жить в семье, где взрослые совсем не озабочены вопросами медицины и детской смертности! Под душем вспомнила, что кроссовки Иванова уже видела на другом парне – тот живет в доме напротив и учится в десятом классе. Неужели Игорьку совершенно нечего надеть и он донашивает обувь за старшеклассниками?
Перед сном нашла листок с адресом Ромки. Черт знает куда его жить занесло – в Новосибирск! Надо хоть по карте посмотреть, где это. Впервые пожалела о тройке по географии.
14 июля
Весь день просидела на стиральной машинке. Чувствую, ночью меня будет потряхивать в кровати.
Перед сном решила освоить новую технику рисунка. Пока в творческом организме живет дрожь после стирки, нужно брать в руки карандаш. Целый час я рисовала море, небо и чаек. Уверена, сам Эшер позавидовал бы геометрии моей картины. Даже прерывистость линий работала на замысел – вышел рваный стиль. Стиль, над которым можно думать и чувствовать.
Оказалось, в нашем доме нет думающих и чувствующих людей!
– В глазах рябит, – схватилась за голову мама. – Сонечка, вообще-то рисунок замечательный, просто надо убрать рябь и черточки.
Что она понимает? «Рябь», «черточки»… У меня художественное ви€дение такое! Как же примитивен средний обыватель, типа моей мамы…
– Сонька, ты зачем хорошую работу перечеркала? – удивился папа, разглядывая мой шедевр. – С такими нервами не быть тебе хирургом.
– Это такая техника, пап! – Уж от него-то я подобного не ожидала. – Неужели непонятно?
– Техника, техника… – пробормотал папа и взял карандаш.
Маленькие штрихи ложились на лист. И вот на меня уже смотрела симпатичная мышка, каждый волосок на тельце которой будто бы торчал из бумаги, даже погладить хотелось. Папа дорисовал глаз и носик, и мне показалось, что мышь прямо сейчас уползет с листа. Вот крику-то будет…
– Как это у тебя получилось? – спросила я.
– Техника, дочь, техника!
Засыпая, я все время смотрела на мышь, словно и правда боялась, будто она убежит. Видимо, мне еще многому надо научиться. Смя-тый шедевр с морем, небом и чайками валялся в ведре для бумаг. Единственное, что меня успокаивало, – хирургом я быть никогда не хотела!
15 июля
Пересмотрела старые мелодрамы Норы Эфрон «Неспящие в Сиэтле», «Как Гарри встретил Салли», «Вам письмо». Ох уж этот переходный возраст! Всего пару лет назад мне и в голову не приходило плакать во время хеппи-эндов, а сейчас слезы сами наворачиваются. И еще эта глупая умильная улыбочка – позор один!
Находясь под впечатлением, села писать сногсшибательный сценарий. Назвать решила «Неспящие Гарри и Салли пишут письмо». Отберу все самое лучшее, сниму сливки таланта Норы Эфрон и покорю мир! Потом немного подумала, зачеркнула «Гарри и Салли», заменив их на «Гарик и Соня». Каждый уважающий себя сценарист пишет о том, что ему знакомо и близко. Представила, как мы с Ивановым пишем письмо. Долго думала – кому? Деду Морозу – поздно. А больше кандидатов не нашлось. Зато, представив себя наедине с Игорьком, я так разнервничалась, что весь творческий настрой ушел. Придется миру подождать нового шедевра!
Заправила истощенный организм банкой шпрот из полупустого холодильника. Думаю, Нора Эфрон не терпела таких лишений…
Вечером мы всей семьей засели за компьютер разгребать наши турецкие фотографии. С видами и отдельными портретами все легко: неудачные – в архив, удачные – в печать. А вот семейные фото выбирать – одно мучение. То мама себе не нравится, то я себе не нравлюсь, то нам с мамой не нравится папа. На одном снимке я оказалась вместе с Ромкой. Видимо, папа втихаря щелкнул – мы-то ни сном ни духом. Ромка руками размахивает, а я смеюсь, как ненормальная. Хорошая фотография вышла – живая.
Спать легла пораньше. Завтра приезжает Розочка, и мы отправляемся в культурную столицу России – Питер.
16 июля
Когда в дом заходит бабушка – наступает праздник. Бабушкой ее, конечно, никто никогда не называет. Не называют и Розой Марковной. Она – Розочка, королева цветов и сердец! Рядом с ней даже ехидно-унылая физиономия папы растягивается в наивно-востор-женной улыбке. Папу можно было бы назвать маменькиным сынком, если бы бабушку можно было назвать его мамой. Но бабушку можно называть только Розочкой.
– Танюша, ты все молодеешь и хорошеешь! Отдых пошел тебе на пользу! – ворковала Розочка, обнимая маму, которая действительно молодела и хорошела под бабушкиным взглядом.
Потом Розочка подошла к папе, нежно погладила по щеке и что-то прошептала ему на ухо. Папа посмотрел на маму, покраснел и заулыбался.
– Ну, иди сюда, мой Бутончик! – Розочка ласково и игриво подмигнула мне.
Так уж повелось, что она называет меня Бутончиком. Год назад, на волне протеста и юношеского максимализма, я пыталась сопротивляться. Но противостоять Розочке невозможно и неприятно. И я смирилась, тем более что в душе мне нравился «Бутончик». Есть в слове потенциал… ну, и звучит ласково.
Несмотря на то что я переросла Розочку почти на голову, в ее объятиях я чувствовала себя как-то по-детски защищенно и спокойно.
– Ну что, Бутончик, ты в боеготовности? – пытаясь изобразить строгость и военную выправку, спросила Розочка.
Я кивнула в сторону собранной для поездки сумки.
– Ничего не забыли? Хотя наверняка что-нибудь забыли. Иначе и быть не может – дома обязательно надо что-то забыть, иначе категорически не захочется возвращаться! – сказала Розочка, набирая какой-то номер на сотовом телефоне. И уже в него продолжила: – Эммануил, выноси нас!
Тотчас в дверь позвонили, и на пороге появился бодрый крепенький старичок. Он отдал нам честь, схватил мою сумку и был таков. Мы расцеловались с родителями и ринулись за Эммануилом.
Розочка вечно была окружена кавалерами и даже в своем преклонном возрасте рассматривала несколько предложений руки и сердца. Один из окрыленных надеждой претендентов и отвез нас на поезд.
17 июля
Ночь мы провели в пути.
Нашим попутчиком оказался молодой мужчина, который сразу запрыгнул на верхнюю полку и уткнулся в ноутбук.
Я выяснила, что забыла дома зубную щетку, пришлось ложиться спать грязнозубой.
В окно смотреть было бесполезно – тьма кромешная. Под ровный стук колес и легкую качку я быстро заснула.
Посреди ночи меня разбудил грохот – с верхней полки на пол сверзился ноутбук, а вслед за ним и его хозяин. Я уж подумала – все, разбился, лужа крови, кости наголо… Но нет, мужчина отскочил от пола, как воланчик от ракетки, похрустел шеей, немного виновато посмотрел на нас, извинился и вышел в тамбур курить.
Сон как рукой сняло.
Остаток пути мы с Розочкой играли в карты, а сосед-летчик вздыхал над расквашенным ноутбуком.
На вокзале нас встретил доктор Добросердов – Розочкин старинный приятель. Каждый раз, приезжая в Питер, мы останавливаемся у него, в огромной квартире на Фонтанке.
Добросердов встретил нас, как встречают Новый год, – накрытым столом и бутылкой шампанского. Розочка называет этого холеного высокого и сухощавого старикана Родик, а я – дядя Родя (на самом деле Добросердова зовут Родион Андреевич).
Розочка сразу начала делиться с дядей Родей старыми и новыми сплетнями. А я отправилась досматривать сны в приготовленную для гостей комнату.
Вечером мы прогулялись по набережной, купили мне новую зубную щетку, а штурмовать достопримечательности решили с завтрашнего дня.
18 июля
Ранним утром мы отправились к Исаакию и, взобравшись на самый верх, вдохнули влажный воздух Питера. Народу на смотровой площадке скопилась куча. Увидеть что-то сквозь эту кучу было почти невозможно. Только дядя Родя, возвышавшийся над основной массой людей примерно на голову, мог спокойно любоваться красотами родного города. Я же выглядывала из-за плеча какого-то тучного субъекта, а Розочка – из-под подмышки его худосочной жены.
Потом мы долго гуляли по многолюдному Невскому и зашли в улыбающийся колоннами Казанский собор. Розочка и дядя Родя безуспешно пытались сфотографировать меня на фоне собора, но в кадр все время лезла ржавая табличка «Туалет». По виду она была ровесницей самого Казанского, и мы в конце концов смирились, причислив ее к достопримечательностям Питера.
На Аничковом мосту я погладила по копытам клодтовских лошадей. Для меня это то же самое, что подержаться за ноги атлантов у Русского музея или за жука-скарабея в Египте – хоть желание загадывай. Если будете проходить мимо лошадей на Аничковом мосту, обязательно потрогайте их копыта и загадайте желание! Вот я в прошлый раз попросила получить пятерку по английскому в году – и получила! Кроме шуток!
19 июля
Сегодня нас ждал Эрмитаж.
Я сразу потащила Розочку и дядю Родю наверх. Первый этаж с искусством античности, Древнего Египта и первобытной культурой – еще та скукотища. Меня от этого и в московском Пушкинском музее в сон клонит. А вот перед картинами Ренуара, Писсарро и Моне я могу ходить часами.
У Ренуара не женщины, а крем-брюле со взбитыми сливками – сладкие и воздушные. Бульвары Писсарро как будто действительно чуть смыты дождем, зато солнце с картин Моне буквально облизывает ваш любопытный нос. Эх, все обойти невозможно… По дворцовым интерьерам мы проскакали галопом, залипая глазом то на Караваджо, то на Тициана, то на Пикассо…
Ночью мне снилось, как девушка с лютней каялась перед пьющей абсент Данаей…
20 июля
День выдался веселый и немного сумасшедший, как улыбка Чеширского кота.
Солнце уютно устроилось на белых барашках облаков, и мы отправились в Петергоф. Фонтаны сверкали бриллиантами капель. Самсон воодушевленно разрывал пасть огромной рыбе. Финский залив обнимал искрящимся бархатом неровный берег. Цветники причудливым орнаментом могли соперничать с персидскими коврами. Настроение у меня было замечательное, а у Розочки я другого и не припомню. Дядя Родя продолжал любовно нас конвоировать.
Я завороженно смотрела по сторонам – создавалось ощущение, что мы попали в волшебный сон, так все кругом было сказочно и чудесно. Мне даже захотелось надкусить листочек на дереве, чтобы убедиться – он реален. Я уже приглядела аппетитную березку с сочной листвой, но заметила за стволом женский силуэт и передумала. Дама выглядела несколько странно – она как будто пряталась от нас за деревом.
Мы прошли пару аллей, и я опять увидела ту же женщину, отделившуюся от дуба совсем рядом с нами.
Вскоре я снова обнаружила странную незнакомку за соседним кустом. Тут, не выдержав, я сообщила о своих наблюдениях Розочке и дяде Роде.
– Уважаемая, разрешите поинтересоваться, чем вызвано ваше повышенное внимание к нам? – сахарно-вежливо спросил дядя Родя у куста, за которым пряталась подозрительная женщина.
Пунцово-красная физиономия дамы вынырнула из укрытия.
– Простите, я хотела сделать это незаметно… – начала оправдываться она.
– Да что сделать, конспиративная вы наша? – поинтересовалась Розочка.
– Мне очень неловко, но мой зуб прилип к спине вашей внучки, – еще больше краснея, пролепетала дама.
Мы в недоумении переглянулись – вот сумасшедшая!
– Точнее не зуб, а его рентгеновский снимок, – сбивчиво продолжила женщина, видя наше смятение. – Я стояла рядом с вами в очереди за мороженым, а снимок лежал в моем кошельке… я открыла его… а тут ветер… вот снимок и прилип девочке на кофточку. Синтетика… Не люблю я синтетику. Вот! – Дама легким движением руки сняла у меня со спины малюсенький черный квадратик и продемонстрировала его нам.
Поняв, в чем дело, мы дружно рассмеялись. Женщина поначалу продолжала смущаться, но потом тоже развеселилась.
– А мы вас в чем только не подозревали, – сквозь смех сказал дядя Родя. – Ну, пойдемте, отметим находку!
Мы отправились в открытое кафе. Дама оказалась на редкость милой, только слишком стеснительной – ее щеки продолжали гореть, несмотря на то что инцидент давно и счастливо разрешился.
21 июля
Сегодня нам раскрыл каменные объятия Русский музей. Его стены пестрели картинами Левитана, Шишкина, Брюллова, Куинджи, Сурикова, Поленова… чернели Малевичем… Но самым большим подарком для нас с Розочкой стала выставка Шагала.
Я не могу объяснить, что чувствую, когда смотрю на картины Шагала. Это как окошко в иные миры и в то же время в себя. Люди на полотнах плывут по небу, и такое ощущение, что их удерживает лишь ниточка моего взгляда. Хочется ложкой есть его ночь, стаканами пить его небо и – лететь, лететь, лететь…
22 июля
Ночью мне приснился чудесный сон. Будто я держу за ножки бабочку, тельце которой скорее напоминает маленького слоненка, чем насекомое. Слоненок улыбается мне, а его крылья переливаются всеми цветами радуги. Веет ветерок, вокруг голубое небо, а внизу огромное ромашковое поле… Говорят, если летаешь во сне, значит – растешь. Вернувшись домой, надо будет измериться на дверном косяке. Этот косяк весь испещрен черточками почти от пола. Как только я встала на ноги, мама начала «зарубать» на нем каждый год моей жизни. Я, конечно, против вандализма, но традиция затягивает.
Погода продолжала радовать теплом и ясным небом. Позавтракав свежими пончиками (с Розочкой мы всегда питаемся вкусно и неправильно, точнее, она говорит, что только вкусная еда и есть правильная), мы отправились гулять в Летний сад.
Почему-то статуи в Летнем саду навевают на меня грусть. Мне хочется согреть их в холод и укрыть от солнца в жару. В любую погоду они обнажены и беззащитны перед птицами. Под их каменными слепыми взглядами мы шли по аллеям, пока перед нами не засверкала Нева.
Я сразу побежала ко львам. Вот львов я люблю! Даже больше, чем Петра. Если стоять под памятником Петра, видны только копыта и хвост лошади. Возможно, мне ближе малые формы, но львы – очень обаятельные! Я даже стишок сочинила:
Когда-нибудь я обязательно обойду всех львов в Питере – по следам «Итальянцев в России».
23 июля
Последний день мы провели в выборе памятных сувениров.
Сначала Розочка долго перебирала художественные альбомы в Доме книги, а я перелистывала их хрустящие страницы и вдыхала запах – очень люблю, как пахнут новые книги. Этакий сладковатый аромат новорожденной глянцевой тайны…