— Ну, раз так…
Асакава взглянул на полусонную Йоко, сидящую у матери на коленях, и перебил жену:
— Не волнуйся, я сам уложу ее на втором этаже. — С этими словами он погладил дочку по щеке.
Странно было слышать подобное предложение из уст человека, который при любой возможности увиливал от возни с ребенком. Может быть, его настолько тронуло горе несчастных родителей, что он, потрясенный до глубины души, изменился до неузнаваемости?
— Что это с тобой сегодня? Ты какой-то не такой.
— Такой, такой. Давай-ка ее сюда. Она у меня быстренько уснет, вот увидишь.
Сидзука, передавая ребенка Асакаве на руки, произнесла:
— Слушай, а ты не мог бы всегда оставаться таким милым?
Переходя из материнских рук в отцовские, Йоко на мгновение сморщилась, но, так и не успев заплакать, провалилась в глубокий сон. Асакава, прижав дочку к груди, поднялся по лестнице на второй этаж. На втором этаже было три комнаты: две японских, устланных татами, и третья — обставленная по-европейски — комната Томоко. Асакава положил Йоко на футон[2] в южной комнате. Она как будто и не заметила — продолжала спать, мерно посапывая. Асакава решил, что ее вполне можно ненадолго оставить без присмотра.
Тихонько выйдя из комнаты, он на мгновение прислушался к тому, что происходило внизу, и направился в комнату Томоко. На пороге комнаты Асакава вдруг почувствовал себя виноватым — было как-то неприятно вмешиваться в личную жизнь другого человека. Особенно если этот человек уже умер. «Впрочем, я всегда старался не лезть людям в душу, — подумалось Асакаве, — просто сейчас у меня нет выбора. Я же не для себя стараюсь, а для других. Ради борьбы с великим злом я готов даже на такой низкий поступок». Жалкие оправдания, но деваться некуда. Он пообещал себе, что, осматривая комнату, не будет думать о статье, а лишь попытается найти факты, которые помогут ему установить время и место встречи четверых погибших. «Все, я захожу», — сказал он про себя.
Первым делом Асакава заглянул в ящик стола. Там лежали аккуратными стопочками канцелярские принадлежности, необходимые для учебы в школе. Кроме этого он обнаружил в ящике три фотоснимка, маленькую шкатулку, письма, записную книжку и швейный набор. Было похоже на то, что родители уже успели навести порядок в вещах покойной. Хотя, возможно, Томоко сама по себе была аккуратной и чистоплотной девочкой. Лучше всего, если отыщется личный дневник: «…в такой-то день такого-то месяца мы вчетвером (Харуко, Такэхико, Сюити и я) отправились туда-то и туда-то…» Что-нибудь в этом роде. Где же его искать?
Асакава схватил с книжной полки тетрадь. Быстро перелистал. Опять полез в стол и через несколько мгновений извлек со дна ящика типичный девчоночий ежедневник. Но увы — довольно-таки стандартные записи были сделаны только на первых десяти страницах и очень давно. Он осмотрелся. На краю стола стояла яркая пластиковая коробка, в которую обычно кладут нужные для работы книги (чтобы не бегать все время к книжной полке). Вместо книг в коробке обнаружилась миниатюрная копия туалетного столика.
Асакава выдвинул маленький ящик. Его глазам предстала россыпь дешевой бижутерии — быстро теряющиеся сережки-гвоздики, почти все непарные. Еще — карманная расческа, между зубчиков торчит несколько тонких волосков.
Следующим на очереди был стенной шкаф. Асакава открыл дверцу и сразу же почувствовал легкий, свойственный школьницам запах. Пространство шкафа было плотно завешено цветастыми платьицами и юбками. Родители до сих пор не решили, как им поступить с одеждой, все еще хранящей запах их единственной дочери. Асакава замер и прислушался — как обстоят дела на первом этаже? Даже подумать страшно, что произойдет, если его застанут копающимся в платяном шкафу Томоко. Кажется, все спокойно. Наверное, они там внизу увлечены разговором.
Асакава один за другим осмотрел все карманы. Ничего особенного: носовой платок, использованный билет в кино и фантики от жевательной резинки. Из сумочки он выудил бумажные салфетки и корочки от проездного. Что там внутри? Ну, разумеется, сам проездной — от станции «Яманоте» до станции «Цуруми», потом ученический билет и магнитная карта. Посмотрим чья. Та-ак. Нонояма Юхи. Или, может быть, Юки? Так написано, что сразу и не разберешь. Кроме того, неясно, женское это имя или мужское. И уж совсем непонятно, что она делает в сумочке у Томоко.
На лестнице послышались шаги. Асакава сунул карту себе в карман, проездной и все остальное запихал обратно в сумочку, закрыл шкаф и быстро выскочил в коридор. Как раз в этот момент его невестка Ёсими поднялась на последнюю ступеньку и оказалась на втором этаже.
— Помнится, у вас был туалет и на втором этаже? — сказал Асакава и завертел головой по сторонам, делая вид, что ищет нужную дверь.
Ничего не заподозрившая Ёсими ответила:
— В ту сторону, в конце коридора. А как Йоко? Быстро заснула?
Асакава улыбнулся:
— Вашими молитвами. — Он посерьезнел. — Вы уж извините, что мы в этот раз так надолго…
— Ничего страшного. — Ёсими легонько кивнула и, положив руки на пояс кимоно, прошла в комнату.
В туалете Асакава рассмотрел карточку более внимательно. Это был членский билет Тихоокеанского курортного клуба, о чем и гласила верхняя строчка, набранная мелкими буквами. Ниже стояло имя и членский номер. Еще ниже — срок действия. На обороте были перечислены пять основных правил и указан адрес фирмы:
АО «Тихоокеанский курортный клуб»,
Токио, район Тиёда, улица Кодзи, 3–5,
тел. (03)261 4922.
Маловероятно, чтобы Томоко нашла эту карточку на улице. И красть ее она бы не стала. Скорее всего, человек по имени Нонояма дал Томоко свой членский билет на время. Но зачем? Ну как зачем — чтобы можно было остановиться в одной из клубных гостиниц. А где именно?..
Отсюда звонить нельзя — это Асакава прекрасно понимал. Пришлось соврать, что ему срочно понадобилось купить сигареты. Выйдя на улицу, он поспешил к телефону-автомату. Крутанул диск — раз, другой, третий…
— Тихоокеанский курортный клуб. Я вас слушаю, — раздался в трубке молодой женский голос.
— Я бы хотел узнать, какими гостиницами я могу воспользоваться по вашему членскому билету.
Девушка на том конце провода медлила с ответом. Похоже, что возможностей было очень много, и она не знала, с чего начать. Асакава пришел ей на помощь:
— Знаете, мне что-нибудь неподалеку от Токио. Приятное место, где можно было бы денек отдохнуть. — Он был уверен, что интересующие его четверо уезжали из дома только на одну ночь и именно поэтому наверняка никто ничего не знает. Попытайся они поехать на две-три ночи, родные бы точно поинтересовались куда, с кем и зачем, а так — на одну ночь — можно всегда отпроситься и «переночевать у подружки».
— Есть возможность остановиться в курортном комплексе «Пасифик Лэнд» в Южном Хаконэ, — сухо произнесла девушка.
— А вы не можете поконкретней мне рассказать, что значит «комплекс»? Что он в себя включает?
— К вашим услугам будут теннисные корты, поле для гольфа, бассейн и открытые спортплощадки.
— А гостиница?
— Разумеется. Вы можете снять маленькую отдельную виллу. Если вы заинтересованы, мы можем выслать вам информационную брошюру.
Асакава попытался изобразить, как он польщен:
— Да-да, я буду вам очень благодарен. — Он надеялся, что его старания не пройдут даром, и ему удастся выудить у девушки еще какие-нибудь интересные подробности.
— Скажите, а эту виллу может снять кто-то, кто не состоит в вашем клубе?
— Снять виллу может любой, но для наших клиентов существует льготная цена.
— Что вы говорите… Не могли бы вы дать мне телефончик этого комплекса? Я, наверное, попробую туда съездить.
— Если вы хотите зарезервировать место, то можно сделать это прямо сейчас.
— Э-э-э… Да нет, знаете ли, я предпочитаю принимать решения спонтанно. Все равно я еду в ту сторону. Вдруг мне захочется по дороге заехать в «Пасифик Лэнд». Вы уж дайте мне, пожалуйста, их номер…
— Будьте добры, подождите на линии.
Асакава не терял времени даром и, пока девушка искала нужный номер, успел вооружиться блокнотом и шариковой ручкой.
— Вы записываете? — девушка продиктовала два десятизначных номера. Телефонные номера загородных заведений всегда длинные до невозможности — приходилось писать очень быстро.
— Извините, я хотел бы на всякий случай узнать, нет ли еще каких-нибудь гостиниц поблизости от Токио.
— Есть отель на озере Хамана и подобный комплекс в префектуре Миэ, недалеко от Хамадзимы.
Нет, это слишком далеко. У них и денег-то столько не было, чтобы добраться до Хаманы или Хамадзимы. Откуда взяться у школьниц или студентов такой сумме?
— Я вас понял. Приятно, что ваш клуб отвечает своему названию и предоставляет отели на побережье. Огромное спасибо.
— Есть отель на озере Хамана и подобный комплекс в префектуре Миэ, недалеко от Хамадзимы.
Нет, это слишком далеко. У них и денег-то столько не было, чтобы добраться до Хаманы или Хамадзимы. Откуда взяться у школьниц или студентов такой сумме?
— Я вас понял. Приятно, что ваш клуб отвечает своему названию и предоставляет отели на побережье. Огромное спасибо.
Сразу после этого девушка бодро приступила к неизбежным в подобных случаях объяснениям, как прекрасно быть членом их клуба и какие невероятные скидки ожидают того, кто запишется и заплатит членский взнос. Поток слов на том конце провода не иссякал, и Асакава счел возможным вежливо перебить девушку:
— Все понятно. Спасибо. О деталях я справлюсь в информационной брошюре. Сейчас я продиктую вам адрес, на который вы сможете ее выслать.
Продиктовав адрес, Асакава повесил трубку на рычаг. Слушая объяснения девушки, он почувствовал, что было бы совсем неплохо стать членом какого-нибудь клуба. «Ну ладно, — подумал он, — появятся лишние деньги, запишусь куда-нибудь».
Прошло около часа с того момента, как Йоко заснула. Родители Сидзуки уже уехали, а она сама стояла на кухне возле раковины и мыла посуду вместо старшей сестры, которая в последнее время то и дело впадала в глубокую задумчивость. Асакава принялся резво носить посуду из комнаты в кухню.
— Да что с тобой сегодня случилось?! — удивленно произнесла Сидзука, впрочем, не отрываясь от посуды. — И дочку ты укладываешь, и с посудой помогаешь… У тебя ломка характера, что ли? То есть я не против, конечно…
Асакава не хотел отвлекаться от своих мыслей. Ему не нравилось, что кто-то вмешивается в его размышления. Он хотел, чтобы его жена — как и дОлжно жене — рифмовалась со словом «тишина». Лучший способ заставить женщину замолчать — это оставлять ее вопросы без ответа.
— Слышишь, а перед тем как ее уложить, ты памперс поменял? Будет ужасно, если Йоко пописает под себя и намочит что-нибудь…
Пропустив слова жены мимо ушей, Асакава озирался по сторонам. Рассматривал кухонные стены. Именно здесь умерла Томоко. Именно на этом полу валялись осколки стакана в луже кока-колы. Наверное, девочка как раз собиралась выпить ледяной, только что из холодильника, колы, когда вдруг проявился губительный вирус. Асакава открыл холодильник и повторил все действия Томоко. Потом выпил воображаемой кока-колы из воображаемого стакана.
— Казуюки, что ты делаешь? — Жена смотрела на него с раскрытым ртом. Асакава, не обращая внимания, продолжал делать вид, что пьет. Потом медленно обернулся назад. Обернувшись, он чуть ли не носом уткнулся в дверь из дымчатого стекла, разделявшую гостиную и кухню. На матовой поверхности отражался свет маленькой флуоресцентной лампы, подвешенной над мойкой.
То ли из-за того, что на улице еще не стемнело и в гостиной было светло, то ли по какой-то другой причине стеклянная дверь отражала лишь размытое пятно — лиц находящихся на кухне людей не было видно. Но если за дверью абсолютная темнота, а в кухне горит свет, то… Ну конечно! Совсем как в ту ночь, когда Томоко стояла перед этой дверью… Стеклянная дверь должна была, как зеркало, отражать все, что происходило на кухне. Асакава представил, что стекло, на мгновение отразившее искаженное от ужаса девичье лицо, теперь будет вечно хранить в себе этот образ. Волшебное стекло — повинуясь прихотливому соотношению света и тьмы, оно то становится прозрачным, то вдруг превращается в зеркало…
Не выдержав, Сидзука протянула руку, чтобы привести в чувство Асакаву, который как завороженный неотрывно глядел на стеклянную дверь, придвигаясь к ней все ближе и ближе. Именно в этот момент со второго этажа раздался детский плач. Это проснулась Йоко.
— А, наша Йоко пробудилась, — сказала Сидзука, наскоро вытирая руки полотенцем. Но, странное дело, вместо обычного «плача-после-сна» со второго этажа неслись непривычно громкие надрывные звуки. Сидзука торопливо побежала наверх.
Когда Сидзука выбегала, в кухню вошла Ёсими.
— Вот. Возле пианино валялось. — С этими словами Асакава как ни в чем не бывало протянул невестке членский билет на имя Ноноямы. Ему хотелось посмотреть, как она отреагирует. Ёсими взяла карточку, повертела в руках. Потом в недоумении пожала плечами и сказала:
— Странно. Не пойму, откуда она взялась.
— Томоко могла одолжить ее у кого-нибудь из подружек.
— Мне лично это имя незнакомо… Нонояма Юки… Я точно не знаю, может, у Томоко и был какой-нибудь знакомый Нонояма… — Ёсими в смятении посмотрела на Асакаву: — Ой, как нехорошо. Такая важная вещь! Чужой членский билет… Глупая моя девочка… — Ёсими осеклась. Любая мелочь приводила ее в отчаяние, усиливала скорбь. Асакава засомневался было, задать вопрос или нет. Наконец сказал:
— Ну… Например, Томоко могла летом съездить с подружками в гостиницу на побережье…
Ёсими отрицательно покачала головой. Она доверяла дочери. Томоко не могла обмануть ее и уехать с друзьями неизвестно куда на целую ночь, не сказав ни слова. Да еще перед самыми экзаменами.
Асакава прекрасно понимал, какие чувства обуревают сейчас невестку, и решил сменить тему. Было ясно, что Томоко ни за что не стала бы говорить родителям правду. Да и родители, услышав что-нибудь вроде: «Я знаю, что у меня на носу экзамены, но все равно собираюсь поехать со своим дружком в отдельную виллу на берегу Тихого океана», в жизни не отпустили бы дочку из дома. Так что девочка, скорее всего, отпросилась якобы переночевать у подруги. И, соответственно, родители ничего не знают.
— Может быть, будет лучше, если я сам поищу владельца и верну ему карточку?
Ёсими молча кивнула и выбежала из кухни на зов мужа, который находился в гостиной. Безутешный отец, потерявший свою единственную дочь, стоял на коленях перед новехоньким буддийским алтарем. Вперившись глазами в фотографию Томоко, стоявшую на алтаре, он вполголоса о чем-то с ней беседовал. Невероятно, но голос его звучал чуть ли не радостно, и Асакаве стало не по себе. Было странно видеть, как взрослый человек не хочет примириться с очевидным фактом, не верит в реальность происходящего. Ну что ж, остается только молиться о том, чтобы несчастные родители смогли оправиться от постигшего их горя.
Одну вещь Асакава знал наверняка. Если предположить, что человек по имени Нонояма одолжил Томоко свой членский билет, то было бы естественным предположить также, что, узнав о смерти Томоко, Нонояма звонит ее родителям и просит вернуть карточку. Однако мать Томоко ничего об этом не знает.
Разумеется, что Нонояма не мог забыть о карточке. А даже если бы он и забыл, его родные, памятуя о баснословных членских взносах, обязательно бы ему напомнили. Так как же объяснить происходящее? У Асакавы было определенное мнение на этот счет — Нонояма дал карточку кому-то из оставшихся троих: Харуко, Сюити или Такэхико. А потом уже, в течение вечера, карточка каким-то образом оказалась у Томоко. Поэтому Нонояма будет звонить родителям того, кому он дал свой членский билет. А родители попытаются отыскать чужую вещь, которую потерял их ребенок. И разумеется, они ее не найдут, потому что карточка у Асакавы. Короче, надо будет обзвонить родителей остальных трех ребят — может быть, удастся через них узнать адрес Ноноямы. Лучше всего сделать это уже сегодня, и если это не даст никаких результатов, значит, компания собралась без помощи членского билета клуба и не в «Пасифик Лэнд», а где-то в другом месте. Впрочем, с Ноноямой стоит встретиться и поговорить при любом раскладе. В крайнем случае придется обратиться в администрацию клуба и попросить адрес Ноноямы у них. Но напрямую обращаться не имеет смысла — они, конечно же, ничего не скажут, поэтому надо будет задействовать свои журналистские связи. Как говорится, с волками жить — по-волчьи выть.
Кто-то звал Асакаву. Откуда-то издалека плыл, смешиваясь с детским плачем, дрожащий женин голос: «Казую-уки, Казую-уки…»
— Ну, где ты там? Иди сюда скорее!
Асакава пришел в себя. Давешние мысли — фьють — улетучились из его головы. Плач Йоко действительно был странным. По мере приближения к комнате, где он оставил дочку, Асакава все больше и больше убеждался, что что-то не в порядке.
— В чем дело? — Асакава посмотрел на жену так, как будто она была виновата в этом шуме.
— Да я не знаю. С ней что-то странное происходит. Посмотри, разве она когда-нибудь так плакала? Наверное, у нее температура.
Асакава коснулся ладонью дочкиного лба. Температуры вроде нет. Но ручки у нее дрожат. Дрожь эта передается дальше. Маленькое существо беззвучно содрогается всем телом: личико покраснело, глазки зажмурены.
— И давно она так?
— С тех самых пор, как проснулась, наверное. Рядом-то никого не было.
Проснувшись и не обнаружив рядом матери, дети частенько плачут. Однако стоит матери подойти, как они затихают. Если младенец продолжает плакать, значит, то, из-за чего он плакал вначале, до сих пор его тревожит. Но что же это может быть? Йоко надрывается изо всех сил, будто хочет что-то сказать. Видно, что это не каприз. Вон как сцепила ручонки над головой… Да ей страшно! Конечно же! Она от страха плачет.