– Граф, – доктор повернулся к Орлову. – Если вам так будет удобнее, то всю необходимую подготовку тела можно провести в службе при кладбище, чтобы не возить его в больницу и домой. Так вы сможете быстрее предать Антона Ивановича земле. Столько печальных событий… Я думаю, это было бы для вас желательно.
– Да, Семен Николаевич, спасибо. Так будет, безусловно, лучше. Что происходит, не понимаю! Тетушку убили, Антон Иванович скончался. Так странно… Смерть, опять смерть… Хотя бы убийцу найти скорее!
– А убийца уже известен, – проговорил Арсений Аркадьевич, глядя прозрачным гордым взглядом вдаль…
Граф, не удержавшись, ухмыльнулся недоверчиво, зато доктор смотрел на Аркадия Арсеньевича восхищенными глазами на усталом, умном лице. И сочетания эти давали своеобразный эффект: то ли уж совершеннейшей насмешки, то ли глубочайшего уважения. Следователь не сумел разгадать выражения лица Никольского, лишь кхекнул значительно на всякий случай и продолжал:
– Дело, господа, можно считать закрытым. Если вам любопытно, давайте соберемся завтра вечером у графа. Мне еще кой-какие подтверждения получить надобно, официальные документы подготовить, да и о коляске похлопотать.
Всезнающе улыбнувшись, Аркадий Арсеньевич встал и, заложив руки за спину, медленно зашагал по аллее к выходу…
Граф и доктор совершенно одинаково посмотрели друг на друга: облегченно и недоверчиво.
* * *Князь настоял, чтобы из коляски вышли невдалеке от дома. Он отчего-то был совершенно уверен, что ежели Наташа немедля не пройдется по свежему воздуху, то непременно лишится чувств. И Василия домой не отпустил – вдвоем Наташу было бы сподручней нести, если что. Наташа ни в какие обмороки падать не собиралась. Злость на Васин промах не позволяла. Даже ужас, испытанный при виде падения Антона Ивановича в могилу, был слабее, чем эта злость.
Всю дорогу князь заботливо поддерживал Наташу с одного локтя, а Вася с другого, которым Наташа периодически пребольно его пихала.
Дома сразу же сели пить чай с мятой и мелиссой, как распорядился Николай Никитич. Этот целебный отвар он заставил пить всех, даже прислугу. Приятный и успокаивающий запах повис в столовой, и Николай Никитич позволил себе высказаться.
– Да что же это такое! – возмущался он. – Мор какой-то на дом Ровчинских напал. Да умирают-то все смертью нечеловеческой, от ядов в табаке, в могилы падают… Ну уж увольте, а графу поскорее уезжать отсюда надо. И нам с тобой, Наталья, на зиму пора, пожалуй, в Москву перебираться.
Наташа тихоней попивала чаек и ждала, пока князь выговорится и уйдет спать. Допивая вторую чашку, Николай Никитич, высказавшись, уже чувствовал себя вполне примирившимся с событиями сегодняшнего утра. А здесь еще Наташа совсем не выглядела больной: на щеках румянец, в глазах огонь! Для закрепления достигнутого от чая эффекта князь глотнул ложку микстуры от простудных явлений и уже совсем миролюбиво зевнул:
– Не мешало бы всем нам вздремнуть, однако. Василий, ты в гостевой на втором этаже можешь почивать и чтоб ужинал непременно у нас! Ну, мои хорошие, вы меня простите, а я вас на предмет соснуть покину.
Дверь князевой спальни еле слышно хлопнула… Наташа подняла брови домиком, и все ее копившееся негодование прорвалось стоном:
– Ну, Вася!!!
– Наташа, ну что вы на меня так смотрите, как будто я копеечку у нищего украл. Я, вот, пока вы меня в бок всю дорогу толкали, вспоминал да думал, как такое могло получиться. Как я мог обознаться, ведь всегда лица помню преотлично. И знаете, нашел-таки ответ.
– Ну? – недоверчиво посмотрела Наташа на друга.
– Ведь я его сегодня только по взгляду признал да по выражению тела, если можно так выразиться. Тогда у доктора ничего этого видно не было, и с толку больше всего лысина и рост сбили. А я, как взгляд этот дрожащий увидел да привалившуюся к графу тушку, так сразу и признал.
– Ну? – промычала опять Наташа.
– Не догадались еще?
Наташа отрицательно покачала головой.
Василий, кося на Наташу робким взглядом – поверит ли? – прошептал:
– Да переодевался он, понимаете?
– Как это?.
– И очень просто, – продолжал Василий. – Парик надел, ботинки на каблуках надел, очки – вы же сами знаете, как они лицо меняют, и все! Худобу неестественную под двумя платьями скрыть можно, то-то он потел все!
– О, господи! – прошептала Наташа.
– Вот именно, тут теперь, наверное, только сам Господь Бог разберется: Антона Ивановича уже не спросишь, зачем он переодевался да столики рубил.
– Сокровища искал, – теперь уже Наташа виновато косилась на Васю, и теперь уже у него в свою очередь округлились глаза.
– Ась?
– Ну что ты, как деревенский, аськаешь? Со-кро-ви-ща. Мне граф позавчера, когда мы от тайного советника ехали, рассказал. – И Наташа передала Васе суть галлюцинаций умирающего графова дяди. Губы ее при этом увлажнились, и чуть-чуть сбилось дыхание. Вася очень подозрительно в связи с этим на нее посмотрел.
– Что это вы, барышня, золотой лихорадкой заболели? Вид у вас какой-то…
Наташа сделала невинное лицо. Говорить, что она полдороги целовалась с графом, было как-то неудобно.
– Ну и что теперь? – спросил Вася после долгой задумчивой паузы.
– А вот теперь я точно не знаю что… – Наташа не смеялась, а говорила совершенно искренне. – Как ты, Васенька, очень правильно заметил: Антон Иванович умер. Кстати, умер, после того как вы друг на друга посмотрели, Васенька, а может, он того?..
– Что?
– Ну от испуга умер, что ты его узнал…
– Ох, – вздохнул Вася и перекрестился, – чего теперь гадать, может, и от этого…
Глава семнадцатая Вечер объяснений. Софья уезжает. Наташино недоумение. Просьба графа. Наташа рисует ромашку
Все время, оставшееся до обещанного им объяснения, за исключением нескольких очень результативных вылазок в заранее намеченные места, Аркадий Арсеньевич провел в полицейском управлении. В дом Феофаны Ивановны с инструкциями были отправлены полицейские, которые, часа два проведши в комнате Антона Ивановича, вышли оттуда со счастливыми лицами и двумя аккуратно упакованными небольшими свертками. Следователь запрашивал и получал важные депеши из Пскова и Петербурга. В свою очередь, телеграфировал начальству о результатах расследования. Был деловит и горд. Соснул здесь же, в управлении, в специально предусмотренной для таких случаев комнатке на жестком, конского волоса диванчике.
По уезду же катилась, набирая силу, волна слуха, что псковским следователем найден убийца Феофаны Ивановны! И что следующим после похорон вечером он будет разоблачен на собрании в доме, где проживала убиенная. Это так полицейский письмоводитель расстарался. Уж очень выслужиться хотелось. Правда, кто же есть этот самый убийца, в слухах не уточнялось, давая тем самым возможность охотникам до рассуждений допридумывать концовку сей занимательной истории самим.
* * *Пожалуй, единственным человеком, которого совершенно не волновали эти события, была Софья. По дому бегали слуги, собирая вещи, а сама вдова сидела за столом перед бокалом вина и ломтиком бисквита на тарелке. Ее совершенно не впечатлила смерть Антона Ивановича. Подумаешь, умер кто-то еще! Там, на кладбище, она, не зараженная общим настроением горя, была занята непрощающим, жадным наблюдением за графом. Смотрела на горько-виноватую складку у его рта, на синие глаза, потемневшие, почти заплаканные. Хотела поймать их взгляд, специально встала напротив с яркой, притягивающей розой, и не вышло… Если граф и отрывался от созерцания церемонии и внутренних мыслей, то только для того, чтобы взглянуть на княжну Наташу. Софья сделала глоток из бокала… Вино показалось кислым. Гримаса отвращения пробежала по лицу, сделав его выражение некрасиво плачущим.
«Вот, значит, как Господь решил наказать меня, – думала Софья. – Ведь правду она тогда графу сказала… Она любила! Так, как и не думала, что бывает. Так, как ей в порыве искренних признаний шептали некоторые из мужчин. Больно и сладко. С каждым вдохом, обжигающим душу, – он! С каждой мыслью, отяжеляющей голову, – он! С каждым движением тела – для него! И все это в пустоте, в пустоту, в ненужность… Господи, ну как вынести такое? Неужели тот мальчик чувствовал то же самое? Ведь тогда и умереть действительно можно. Нужно! Как же жить с этим? Сама все разрушила, сама все убила. Но…»
Чуть дрогнула картинка комнаты, сменяясь воспоминанием. Тогда в беседке… Пусть нехотя, но ведь граф обнимал ее… Такие сильные и нежные руки… Он действительно был обеспокоен – его синие глаза с искрой тревоги в глубине. Он был так близко, так хотелось дотянуться и, закрыв глаза, просто прикоснуться к его губам, просто заставить загореться кровь в этом, не ее, теле, просто…
Кусочек сухого бисквита хрустнул на зубах и просыпался крошками на платье. Софья рассеянно посмотрела на половинку, оставшуюся в ее руке…
«И что же теперь мне делать? Он любит другую. С чистой, наивной душой и девственным телом. Может, ему действительно этого надо? – грязным плевком проскользнула мысль. – Ах, какая теперь разница думать, что ему надо, если совершенно понятно, чего ему не надо. Ее, Софи Зюм, ни в каком виде не надо!»
Очень хотелось заплакать, но не получалось, очень хотелось найти хоть какую-то надежду, но надежды не было. Все было действительно кончено. Ее душа, до этого питавшаяся только определенным и грубым набором чувств, теперь рвалась на части от других ощущений, тонких и неизведанных, острым лезвием резавших ее на тонкие лоскуты. Софья залпом допила вино, опять скривившись от отвращения, и, схватив шаль, кинулась прочь из опостылевшего дома, из ненавистного уезда, от первой в ее жизни любви…
* * *Благодаря рвению письмоводителя, к назначенному вечеру в дом Феофаны, а вернее теперь уже графа, стали подтягиваться люди. Те, кто был коротко знаком с покойной тетушкой и графом, проходили в гостиную и садились пить чай, ожидая прибытия Аркадия Арсеньевича. N-е же количество лиц любопытствующих прогуливались недалеко от дома, делая вид, что попали они сюда не то чтобы случайно, но и не нарочно, и ожидали новостей. Явились также и официальные чины…
Прибывший Аркадий Арсеньевич быстренько оценил диспозицию и расположился за небольшим столиком посередине гостиной. Настроение среди публики царило настороженное и чуть усталое. Впрочем, конечно же, всем было интересно. А Наташе к тому же и ревниво.
«Нет, я, конечно, очень рада, что покушения на графа наконец прекратятся, – попыталась перевести в мысли она свои ощущения, устраиваясь на диванчике вместе с отцом, – но получается, что мой расследовательский талант не очень-то и талант?..»
Надо отдать должное Аркадию Арсеньевичу. Он не рисовался, не важничал, выглядел вполне скромно: послушный исполнитель воли общественности и царя-батюшки. Подняв на перешептывающуюся публику строгие и, как казалось ему, проницательные глаза, он деликатно кхекнул. Публика намек поняла и немедленно замолчала.
– Господа! – Так начал следователь. – Я, конечно, мог официальным путем уведомить вас о результатах моих скромных изысканий, но подумалось, что в последний вечер моего пребывания здесь я смогу отблагодарить жителей уезда за помощь и прием, самолично раскрыв им имя преступника, а также мотивы, им движущие. Распространяться долго не люблю, поэтому, пожалуй, начнем сразу с фактов. Думаю, уже с первых минут их оглашения вы поймете, до чего все лежало на поверхности, и как важно, – следователь припустил в голос торжественности, – своевременное и правильное их распознавание. Замечу еще, что при расследовании данного дела я неукоснительно руководствовался принципом «Cui prodest» – ищи, кому выгодно…
И, чуть вздернув подбородок, следователь кинул быстрый взгляд в ряды, дабы удостовериться в правильности взятого тона. Публика немедленно сосредоточилась, и следователь, приняв от раболепного письмоводителя бумаги и выставив вперед пухлую ногу, начал разоблачения:
– Итак, господа, по порядку.
Первое! Все три несчастных случая, произошедших с графом за последнее время, а именно: падение с лошади, взорвавшийся пистолет, отравление грибами – есть суть не несчастные случаи, а спланированные и осуществленные, слава Богу неудачно, покушения на жизнь г-на Орлова, чему существуют бесспорные доказательства.
Сие известие, надо сказать, поразило немногих, по крайней мере, самый близкий к графу круг уже давно это знал. Наташа про себя только фыркнула.
«Ну еще бы у него не имелось доказательств! Сама на блюдечке принесла!» Она почувствовала, что злится непонятной, не свойственной ей раздражающей злостью. Причем не на следователя, не на себя, а так, на что-то неуловимое, но сильно мешающее. В голову ей пришла очень точная ассоциация: как будто в ухо залезли волосы, а руки, чтобы их убрать, связаны.
– Второе, – продолжал тем временем Аркадий Арсеньевич. – Все вышесказанные покушения за определенными условиями для их подготовки мог совершать человек, имеющий свободный, постоянный доступ во все комнаты в доме г-жи Ровчинской и практически полную в этом доме свободу действий.
Третье: на некоем лице имеется немалый карточный долг, заложенное имение и ничтожные перспективы на поступление денег, чтобы это положение дел изменить.
Четвертое, – следователь ловко переменил ноги, – по завещанию, оставленному г-жой Ровчинской, почти все ее наследство делилось неравномерно между графом Орловым, племянником, – большая часть, и помещиком Копыловым, ее зятем, – меньшая. В случае, ежели граф умирает скорее тетушки, и она переписывает завещание в пользу второго основного претендента или если она не меняет завещание и оставляет как есть, то юридически, а значит фактически, наследство переходит к помещику Копылову. Замечу здесь, это пригодится, что все домашние об основных тетушкиных наследниках знали – она из своей последней воли никогда тайны не делала.
Пятое: вечером, накануне убийства, Ровчинская грозится лишить некоего родственника наследства из-за его несоответствующего поведения и расстроенных дел.
Шестое: у доктора Никольского не так давно из лаборатории был украден пузырек с цианидом калия.
И последнее, к строгим фактам не имеющее, быть может, прямого отношения, но с учетом не только материальной стороны дела, но и тонкой психологической, имеющее значение неоценимое… – Аркадий Арсеньевич сделал одновременно трагическое и вдохновленное лицо, сдвинув брови и опустив уголки губ. – В ряде случаев, господа, преступник настолько нервничает, что поведением своим выдает себя, – брови следователя значительно приподнялись, – можно сказать, прямо на могиле жертвы.
С фактической стороной дела – все. Я специально расположил факты в таком порядке, чтобы вы, следуя за моим рассказом, сами смогли прийти к определенным выводам. А теперь, господа, я позволю себе нарисовать связным, так сказать, текстом собственно картину преступления.
Аркадий Арсеньевич, впрочем, не приступил тут же к озвучиванию обещанного, а попросил себе стакана воды и, пока смачивал слегка пересохшее горло, краем глаза наблюдал за публикой. Конечно же, представленные факты сопоставить было не так уж и трудно. И промежуточный эффект следователем уже был достигнут. Публика волновалась. Однако паузу долго тянуть не следовало, и он, кашлянув, продолжал:
– Прежде хочу особо поблагодарить двух очень внимательных и умнейших жителей вашего уезда, которые, поделившись со мной некоторыми имеющимися в их распоряжении сведениями, оказали бесценную помощь следственному процессу. Эти господа: тайный советник Пургин и доктор Никольский.
И Аркадий Арсеньевич коротко поклонился, посчитав подобное упоминание вполне достаточным.
– Итак, дамы и господа, что же произошло? Давайте, так сказать, нарисуем хронику событий. Два месяца назад к госпоже Ровчинской приезжает погостить ее зять, муж покойной сестры, Копылов Антон Иванович. После того, замечу, как не наведывался к ней около трех лет. Дела у родственника идут из рук вон плохо. Заложенное имение, на 6 тысяч карточных долгов, расстроенное здоровье – как физическое, так и психическое. Последнее особо, господа, подчеркиваю. Приезжает с целью смутной, неясной… Но с острой нуждой в деньгах. Больших деньгах. Чтобы поправить дела и, может быть, зажить новой жизнью. Прямо у Ровчинской просить денег он боится, зная характер Феофаны Ивановны, которая, во-первых, не признает бесчестных поступков, а во-вторых, с подозрением относится к самому Антону Ивановичу. Времени ждать, пока откроется легкий и доступный источник денег – наследство Ровчинской, – тоже нет. Кто знает, может, Феофана Ивановна проживет еще лет десять? Значит, надо изыскивать другие пути. В доме также гостит тетушкин племянник граф Александр Орлов. И, глядя на него, у Копылова рождается план. Как вы думаете какой?
Аркадий Арсеньевич исподлобья вопросительно взглянул на затаивших дыхание слушателей, как бы приглашая их подискутировать на заданную тему. Но, как и ожидалось, дыхание публики ничьим словом не прервалось, и следователь, вернув себе открытый взгляд, возвысил голос:
– Не стану вас интриговать, господа! Антон Иванович придумал чрезвычайно простую схему, основывавшуюся на следующем условии. Я уже упоминал об этом условии в перечислении фактов, но повторюсь: ежели граф Орлов умрет раньше Феофаны Ивановны, и та не успеет изменить завещание или логически меняет завещание в пользу второго основного наследника, то Антону Ивановичу достается практически все ее наследство. Все правильно, Матвей Денисович?
Нотариус согласно кивнул.
– Поняв это, – Аркадий Арсеньевич неожиданно перешел почти на шепот, – Антон Иванович решается на убийство графа.
И следователь поднял руку, призывая заохавшую от такого сообщения публику к тишине.