И следователь поднял руку, призывая заохавшую от такого сообщения публику к тишине.
– А вот почему, господа, я говорил о психологичности данного преступления. Когда я только начинал выстраивать картину произошедшего, то долго не мог в нее вписать вот это самое очевидное, что Антон Иванович решился на убийство. Сами посудите: допустим, граф умирает и Ровчинская переписывает наследство на Антона Ивановича. Сумма солидная, но опять же, ведь неизвестно – сколько придется ждать ее получения, то есть смерти Ровчинской. Или он планировал и тетушкино убийство тоже, думал я. На верный ответ меня натолкнули сведения, предоставленные доктором Никольским. Оказывается, господа, Феофана Ивановна была сильно больна сердцем и перенесла уже два удара. И посему, если что-то смертельное случается с графом, который был ей как сын родной, сердце пожилой дамы, как авторитетно заявил доктор, такого потрясения не выдержит, а значит, она почти наверняка кончается следом. Следовательно, дорога перед состоянием оказалась бы совершенно открытой, и скорбящий Антон Иванович единолично вступил бы в права наследования. Вот так! Какова тонкость расчета! Достойная не захудалого помещика, а, пожалуй, и самого Макиавелли…
Н-да… – Следователь поджал губы, как бы изумляясь подобным проявлением человеческой психики, затем, встрепенувшись, широко открыл глаза и возвысил голос: – Копылов немедленно начинает осуществлять свой план: расшатывает две подковы у лошади, на которой граф совершает прогулки. Митрофан, конюх Феофаны Ивановны, подтверждает, – Аркадий Арсеньевич достал из стопы листов на столе один, с выведенным жирным крестом внизу, – что вечером после подковки лошади видел в конюшне Антона Ивановича крутящимся возле кобылы.
Но! – следователь бережно отложил листочек. – Лошадь ломает шею себе, а не графу! Тогда Антон Иванович придумывает другой способ, не менее изобретательный. Проживая в доме тетушки, он, естественно, имел возможность входить никем незамеченным в комнаты графа. Чем он и воспользовался в один из далеко не прекрасных для семьи Ровчинских дней. Расплавив в ложке свинец, Копылов аккуратненько, по специально вырезанному из дерева желобку, вливает расплавленный металл в ствол револьвера, принадлежащего графу. Ложка и желобок нашлись при обыске у Копылова в комнате. Свинец крепко запечатывает ствол, пробка получается маленькой и аккуратной и, несмотря на то что из свинца, тяжести револьверу особо не прибавляет, посему, когда граф пытается из него выстрелить, пистолет прямо у него в руках разрывает на мелкие части. Казалось, преступник учел все. Даже некую близорукость графа, из-за которой он умеет стрелять отменно точно, не вытягивая руку, а согнув ее в локте, держа револьвер практически у лица. Несомненно, господа, при таких условиях только Божье вмешательство спасло графа от смерти – он получает лишь небольшие ожоги и царапины! Счастье для него и второе разочарование для преступника!
«Мог бы и сказать, что это все Вася разгадал, Сергей Мстиславович ведь должен был ему разъяснить! – надулась и так надутая Наташа. – А так получается, что все лавры ему. Ох, ну и пусть!»
Раздражение в ней нарастало. Странное ощущение, но чем дальше Аркадий Арсеньевич разъяснял суть произошедшей истории, тем меньше Наташа ощущала ее законченность. Причем чувство это росло не из мыслей, а вот именно как неясное, опять же раздражающее томление. Теперь, образно говоря, волосы уже мешали не только уху, но и добрались до шеи и неприятно ее щекотали.
– Итак, господа, мы имеем вторую неудачу Антона Ивановича! – чуть возбужденным, громким голосом вершил разоблачения следователь. – Кто бы на его месте не пришел в отчаяние?
«Какой же есть способ одновременно и не слишком подозрительный, и на этот раз чтобы уж наверняка?» – думает Антон Иванович, и, уже практически одержимый идеей убийства, его таки измышляет! А именно: собственноручно готовит из мухоморов, кои известны своими ядовитыми свойствами, отвар и исхитряется полить им блюдо из грибов, которое вот-вот должны подать графу. Доктор засвидетельствовал, что такая смерть, какая настигла Максима, слугу графа, могла наступить от сильнейшего концентрированного, скорее всего мухоморного яда. Откуда взяты мухоморы? Начало сентября, самая грибная пора… – Следователь помахал перед публикой еще одним листом бумаги: – Горничная Авдотья показала, что накануне случившегося все дворовые были отправлены на сборку грибов, дабы начать заготовки в зиму. Антон Иванович усердно людям помогал, и даже отделял плохие грибочки от хороших… М-да… Вот так вот и отделил, – усмехнулся Аркадий Арсеньевич. – В случае удачи, я имею в виду, что если бы это покушение окончилось смертью графа, ну самое плохое, что бы подумали, что плохо грибочки просматривали, и неизвестно бы осталось, кого в такой смертельной оплошности винить… Однако и тут счастливая звезда благоволит графу – ему расхотелось кушать грибы. Их съедает его лакей Максим и… умирает. А наш незадачливый Макиавелли имеет налицо свою третью неудачу!
«А ведь, если бы я доктору тогда все рассказала, может быть, и удалось бы Феофану Ивановну от смерти спасти, ведь он тогда первый подозрения высказал… – расстроенно думала Наташа. – Отчего я промолчала?»
– Копылов, видимо, собирается обдумать свой следующий шаг, – продолжал разоблачающую речь Аркадий Арсеньевич. – Ведь не вечно же граф будет так счастлив в своем избегании смерти! Но тут происходит страшное для него событие. И это событие является основным побудительным мотивом к удавшемуся на сей раз убийству.
Аркадий Арсеньевич помахал перед присутствующими крупно исписанными листами бумаги с прикрепленным к ним конвертом.
– Феофана Ивановна получает от управляющего имением Антона Ивановича сведения о настоящем состоянии дел Копылова.
Она узнает и про карточные долги, и про расстроенное хозяйство, что приводит ее в состояние величайшего негодования. Ровчинская вызывает Антона Ивановича на ковер и прямо говорит ему о своем желании изменить завещание. Громкие ее угрозы совершенно четко слышит горничная Дуняша. После этого рокового разговора планы Антона Ивановича кардинально меняются. Тут уже не до мыслей о громадном тетушкином состоянии. И не до тщательного планирования «случайной» смерти графа. Надо действовать очень быстро, чтобы успеть сохранить хотя бы крохи, свои крохи. И Копылов решает убить Феофану Ивановну раньше, чем та успеет изменить завещание!
Красный от возбуждения и духоты, Аркадий Арсеньевич порылся в портфеле и достал коробочку, из которой вынул небольшой коричневого цвета пузырек. В молчании он продемонстрировал его публике.
– Вот, господа, – прокомментировал он показ, – это и есть средство преступления.
Публика послушно приковалась взглядом к блестящему на свету «средству», а следователь продолжил:
– Антон Иванович приходит к доктору якобы на прием по поводу незначительного недомогания и крадет у него пузырек с цианидом калия, о чем доктор Никольский официальное мне сделал заявление. Засим Копылов подсыпает яд в тетушкин табак, справедливо полагая, что, скорее всего, никто не удивится внезапной смерти старушки. И лет уже немало, и сердце опять же слабое. И так бы, господа, все и произошло, если бы не внимательность больничного служащего! Студента, настолько преданного делу медицины, что незначительное несоответствие вида трупа и поставленного диагноза подвигнуло его забить тревогу, и да воздадим мы должное нашему образованию, кое готовит такое талантливое поколение!
Доктор Никольский согласно на этот патетический выпад следователя кивнул.
– Но! – воскликнул Аркадий Арсеньевич, смигивая капли пота, попавшие со взволнованного лба на ресницы. – Тут чрезвычайно интересный момент, господа! Подсыпая яд в табак, Антон Иванович, производя сие действо, видимо, в темноте, совершает потрясающую ошибку, тем не менее приведшую его к требуемому результату. Он подсыпает яд не Феофане Ивановне, а графу! А граф, видимо действительно заколдованный от смерти, еще не пробуя новую порцию табака сам, предлагает его тетушке, и она в мучениях умирает…
Остальное, думаю, вам известно. Служащий больницы, куда привезли Феофану Ивановну, замечает некоторые не совсем обычные детали, и доктор Никольский приказывает тело вскрыть. Вскрытие показало, что Ровчинская скончалась от острого отравления цианидом…
Вот, собственно, и вся картина преступления, господа, – голос Аркадия Арсеньевича поник, сожалея и о несовершенстве этого мира, в котором возможны такие страшные преступления, и об окончании дела, которое стало, безусловно, драгоценным камнем в венце его карьеры.
Ну а к прямым, фактическим доказательствам вины Антона Ивановича, которые я тут уже озвучил, на похоронах случилось и косвенное, но, по моему глубочайшему убеждению, не менее значительное подтверждение. Как правильно заметил доктор в разговоре со мной, с психической точки зрения, Антон Иванович был сильно нездоров. Я имел возможность это наблюдать, господа: несколько неадекватные реакции, глубокая задумчивость, бормотания, вздрагивания. Видимо, все происшествия усугубили состояние Антона Ивановича в сильнейшей степени. А может, он почувствовал раскаяние, стоя у могилы своей жертвы. Нам не понять, что же так подействовало на сознание убийцы, – скорее всего, совокупность всех факторов, но сердце Антона Ивановича не выдерживает. В момент, когда Феофану Ивановну погребают, оно разрывается.
Да, господа, – вздохнул Аркадий Арсеньевич, – это было интересное дело! Так хитроумно пытаться убить одного человека, по прихоти судьбы уничтожить другого, а в конце, не добившись того, из-за чего убийства были придуманы, умереть самому… Н-да… – И, Аркадий Арсеньевич, медленно и аккуратно сложивши раскиданные по столу листы бумаги, сел.
Наверное, всему виной была все та же душевная усталость. От быстроты открытий и свершающихся действ. Бурных аплодисментов и всеобщего шокирования публики не случилось. То ли потому, что не были соблюдены классические жанровые моменты, когда преступник непременно находится среди присутствующих. То ли, наоборот, Аркадий Арсеньевич озвучил лишь ожидаемое… но… все были достаточно спокойны. Князь радовался, что все, наконец, разрешилось, невозможно устало выглядящий доктор Никольский тоже. Граф погрузился в воспоминания об Антоне Ивановиче, грустно пытаясь сопоставить свершенные им злодейства с видом вечно напуганного и трясущегося родственника.
«Господи, неужели он просто не мог попросить денег! – думалось ему. – У меня, у тетушки… Не о миллионах же речь шла. Ну да что в воспаленном мозгу действительно не исказится, не изуродуется. Совершенно прав был доктор Никольский, да и я с самого начала это подозревал. Ох, как нездоров был Антон Иванович… Тетушку жалко…»
* * *А Наташа, вот Наташа удивлена была сильно… Так все просто оказалось, как же она не смогла прийти к таким же выводам, что и следователь? Как не догадалась, не упредила раньше? И уже хотелось заплакать, отчаяться, как ее саркастический голосок задал как всегда очень трезвый и резонный вопрос: «Действительно, как? И почему же про столик…» Следующую мысль, собственно, завершил тайный советник, громогласно поинтересовавшись у следователя:
– А помните, я вам давеча про тетушкину мебель рассказывал? А с этим-то, Аркадий Арсеньевич, что?
Публика, бывшая совершенно не в теме этого нового вопроса, немного оживилась…
– Ах да, действительно! – сощурился Аркадий Арсеньевич, забрался в портфель и достал еще один листочек. – Существует, господа, еще один маленький неразрешенный вопрос. Его мне задавал Дмитрий Мстиславович по просьбе некой любопытствующей особы.
Доктор Никольский посмотрел на «любопытствующую особу» с еле заметной улыбкой. Наташа улыбнулась в ответ, подумав: «Ну и хорошо, что меня не упоминают, ну и не нужно мне это вовсе».
А следователь продолжал:
– Не так давно у Феофаны Ивановны был украден чайный столик и варварски переломан вместе с другой старой мебелью в близлежащем лесу. Некоей особе сей факт показался странным, так вот, спешу удовлетворить разъяснением это происшествие. Взяв полицейские отчеты за те дни, в один из которых могло быть совершенно сие злодеяние, я достаточно быстро обнаружил искомое. Зачитываю:
«…-го августа был подобран шедший вдоль дороги мужик с топором. Вид он имел весьма подозрительный, поэтому был доставлен к помощнику пристава и допрошен. Мужик оказался бывшим дворовым помещика Зайцева, соседнего уезда, звать Лука. Слова выговаривал нечленораздельно, плакал, просился отпустить его в домик. На вопрос, какой такой домик, умильно улыбался и ответствовал: „который я построю…“ При этом хлопал себя по бедрам, будто искал чего, и выворачивал карманы. В карманах и в котомке обнаружилось большое количество различных пород дерева щепок».
Наташа, граф, тайный советник и доктор переглянулись. У Наташи от расстройства запылали щеки: «Не может быть!»
Следователь отложил лист:
– Далее призвали полицейского врача, тот у Луки определил явное помешательство, и мужика отправили в соответствующее уездное заведение. Я не поленился сегодня туда съездить. Показал несчастному вот это, – следователь продемонстрировал присутствующим щепку красного дерева, такую же, как от тетушкиной мебели. – На что Лука разулыбался и произнес: «Столик, чай пить…» Засим я считаю разъяснение по данному происшествию законченным, потому как вывод очевиден: некий сумасшедший, преследуя только ему одному известную цель, ездит по дворам, собирая старую мебель под видом старьевщика, туда же отправляется и злополучный чайный столик Феофаны Ивановны. Все это отвозится в лес и, видимо, в психотическом приступе рубится на части. Ведь умалишенные способны на такие действия, доктор?
Никольский как главный сегодняшний эксперт опять согласительно качнул головой.
Щеки Наташины пылали от стыда, растерянности и гнева. Все выглядело стройным и доказательным вполне. Однако Наташа знала такое, чего не знал этот напыщенный псковский господин! То, что Василий все-таки не ошибся! Аркадий Арсеньевич так легко разделался с вопросом о столике: мол, случайность и проделки сумасшедшего, а между тем рубщиком-то был покойный Антон Иванович! Если все, что говорил следователь про совершенные им преступления, так и есть, то тем более тогда нужно выяснить действительную правду и о столике. Бог его знает, как в лес попал этот Лука… Скорее всего, как и Василий, наблюдал сцену со стороны, вот и запомнил – красная щепка – столик. Ну все, хватит сидеть, посмотрим, как Аркадий Арсеньевич ответит на ее, Наташины, вопросы!
И она вдохнула побольше воздуха и уже приподнялась над стулом, чтобы встать и рассказать то, что она знает. Но тут граф точно таким же жестом, как недавно у тайного советника, почти незаметно приложил палец к губам. И Наташа, выдохнув, села обратно. Ведь это граф ей рассказал о сокровищах, якобы запрятанных в тетушкиной мебели, значит, у него есть какой-то серьезный резон советовать Наташе молчать.
«Во всяком случае, я на это надеюсь…»
Расходились странно. Буквально все присутствующие отчего-то не ощущали облегчение от того, что дело, наконец, закончено и можно вернуться к спокойной жизни без страха и оглядок. А может, и от того, что теперь в уезде в ближайшее время такой темы уж точно больше не случится, и самым страшным происшествием опять станет уведенная у кого-нибудь цыганами лошадь. А это скучно…
– Князь, вы позволите Наталье Николаевне немного задержаться, не более часа, я провожу ее после? – обратился граф к Николаю Никитичу.
Тот понимающе на него посмотрел: «Да, детям теперь многое стоит обсудить!» – и согласился.
* * *Пока граф принимал соболезнования и охи и провожал всех гостей восвояси, Наташа сидела в гостиной, покорно и грустно сложив руки на коленях.
«В конце концов, и правильно, – решила девушка. – Убийца все равно определен, это Антон Иванович, и, что бы он там ни искал в столике, он, скорее всего, не нашел, ну и закончим на этом!»
Граф вернулся в гостиную с видом усталым и загадочным.
– Пойдемте со мной, Наташа! – попросил он и повел ее вверх по лестнице. Прислуга, попадавшаяся им по пути, кланялась и смотрела сочувствующе. Заведя Наташу в небольшую комнатку на последнем этаже, граф усадил ее в кресло, распахнул тяжелые дверцы шкафа у стены и достал оттуда неприглядного вида холщовую сумку. Чуть помедлив, присел рядом на стул.
– Я думаю, Наташа, что после того, что я вам покажу, вы просто обязаны взять меня в свою компанию по расследованию таинственных деяний…
Наташа, заинтересованная таким вступлением, очнулась от нахлынувшей на нее в гостиной апатии. Интересно, что еще может принести ей сегодняшний день?
– Это комната Антона Ивановича, – продолжал граф. – По заявлению Никольского и подозрениям почтенного Аркадия Арсеньевича здесь искали совершенно определенные вещи и нашли их, не обращая, как я понял, особого внимания на остальное. Я же, зашедши сюда сегодня для того, чтобы подобрать убийце моей тетушки покойницкий костюм, нашел вот это.
Он открыл сумку и высыпал ее содержимое прямо на пол. Кончиками пальцев стал поднимать из образовавшейся кучи и показывать Наташе сначала седовласый парик, затем ловко скроенные ботинки на высоченном каблуке, льняную сорочку, очочки в тонкой оправе, шарф. Помедлив, молча положил все вещи обратно в сумку и сел, опустив лицо в ладони.
Наташа, не понимая, к чему ведет эта демонстрация, терпеливо ожидала разъяснений, изучая затылок графа.
«Чудесные какие у него волосы… И макушек две. Должен ведь быть непременно счастлив. Может быть, эти макушки и спасали его от…»
– Понимаете, Наташа, – поднял голову граф, – эти вещи я никогда не видел на Копылове… И я не понимаю, что это значит. Этот человек убил мою тетушку, но к тому же, оказывается, еще и рядился в какой-то маскарад. Для чего?
Потерев глаза, он вопрошающе посмотрел на Наташу:
– Я хочу это выяснить. К Аркадию Арсеньевичу обращаться не буду. Часть дела он, надо признаться, провел быстро и блестяще, но некоторые загадки он не увидел. Кстати, быстротой и блеском своего расследования он обязан в первую очередь вам, Наташенька. Оставшиеся же загадки являются уже посмертными для двух их свидетелей, поэтому я думаю, что имею полное родственное право выяснить их первопричину без вовлечения официальных властей!