На деле же никто не понимает, что происходит на самом верху — хотя президент, возможно, и считает, что все предельно ясно. Более того, мы видим, что в его силах повернуть ситуацию в ту или иную сторону, и никто больше не в состоянии это сделать. Почему руководителю страны в России постоянно оказывается доступен такой объем власти? Он может сам объявлять или не объявлять войны, сам подключать или не подключать армию, сам принимать решения об оккупации — или освобождении, если угодно, — соседних государств, объявлять холодную войну и т. п. То есть по закону-то не может — но на практике мы видим, что все именно так и происходит.
Этот разрыв между законом и реальностью очень интересен. Дело в том, что понятийно Путин уже все объяснил. Через средства массовой информации нам сообщили: русских бьют, фашизм наступает, власть в Киеве захватила хунта — как принято стало называть этих людей, хотя военных там не видно, — бандеровцы во власти. Другое дело, что информация сегодня и подается, и воспринимается так, как нужно конкретным людям. Это один из элементов современной войны — когда мы верим той информации, которой хотим верить, и объявляем пропагандой ту, которой верить не хотим. Но вопрос в другом. Неправильно утверждать, что власть лидера никем и ничем не контролируется. В России всегда существуют очень тонкие взаимоотношения между кумиром и толпой. Есть ожидающая толпа — народ. И есть уровень ее ожиданий.
В самом деле, антироссийская риторика на майдане звучала постоянно. Вся украинская революция была построена на жуткой антироссийской риторике. Отрицать этого нельзя. Антисемитская риторика тоже была. Партийные марши со свастиками были. Портреты Бандеры и Шухевича были. И у народа моментально просыпается историческая память: «Ах, они хотят наш флот выгнать? Из нашего русского города? Из нашего русского Крыма, который Украине отдал Хрущев? Что же это за президент, который отдаст наш Крым и наш Севастополь? Это что, повторение поражения в Крымской войне XIX века? Не бывать такому!» Путин попросту не мог не ответить на этот посыл.
Но представим, что та же самая толпа дальше заявляет: «Молодец, здорово, сейчас мы всем наваляем». И тут начинается вторая часть истории — санкции. Некоторое время эйфория продолжается, слышатся крики: «Нам наплевать на санкции, мы патриоты, все здорово». Потом вдруг бюджет перестает получать деньги. Время идет, а денег нет. Надо платить зарплаты, а зарплаты падают. Привычный образ жизни разрушается. Из страны не выедешь. Товаров нет. Услуг нет. Народ говорит: «Какая, к черту, Украина? Зачем мы туда полезли?» — и возникает дикое негодование и недовольство кумиром. Поэтому, к слову, главная способность, которая требуется от людей на самом верху, — они всегда должны уметь достать кролика из шляпы.
Зеркало для России
В поисках героя
Рано или поздно, анализируя хитросплетения политической и общественной жизни в стране, приходишь к достаточно тревожному выводу: как бы ни мерили себя россияне, в какое бы, условно говоря, зеркало они ни смотрели, это зеркало всегда находится вовне. Своего собственного, национального зеркала у страны нет. На самом деле, нетрудно догадаться, почему так получилось — потому что нет однозначного, устоявшегося взгляда общества на собственную историю. Россия потеряла реперные точки своего исторического пути.
Попробуйте ответить на вопрос: есть ли в российской истории абсолютные герои? Люди, образы которых прошли через все передряги политических пертурбаций, преодолели крутые повороты судьбы, истории и власти и не потеряли своего значения? С высокой степенью убедительности можно назвать такими героями русских святых — Серафима Саровского, например. Однако по большому счету эти исторические фигуры просто боятся обсуждать, к тому же большинство людей мало что о них знает. Да и находятся они, если угодно, вне политического контекста, олицетворяя собой как раз-таки уход от мирской жизни.
Есть герои Великой Отечественной — но и они вызывают сегодня неоднозначную реакцию. Понятно, что за всем этим стоит определенная историческая концепция. Уже опошлен подвиг и панфиловцев, и Зои Космодемьянской, и Александра Матросова. Уже и на маршала Жукова вылили ушаты грязи — да, собственно, на всех, на кого смогли дотянуться. Уже и не ясно, кто войну-то выиграл. Уже и Красная армия — армия не победителей, а насильников. Да и Кутузова упрекают в том, что он сдал Москву, и говорят, что Багратион или Барклай де Толли были более талантливыми военачальниками, а Лев Толстой в своих книгах извратил историю Отечественной войны 1812 года, сделав Кутузова главным.
Пойдем дальше. Александр Невский? Он тоже какой-то не тот герой. Надо сказать, правда, что историки и в самом деле не усматривали в деяниях Александра Невского особого героизма. Героизация его образа произошла в конкретной ситуации — накануне Второй мировой войны, когда поступила команда снять патриотический фильм. Иосиф Сталин заложил в основу фильма определенную идеологическую концепцию, а режиссер Сергей Эйзенштейн и актер Николай Черкасов блестяще справились с задачей.
Может быть, Иван Грозный? Да что вы, помилуйте, разве можно воспринимать его как национального героя? Собственно, и Петр I — под очень большим вопросом, хотя он и повернул страну в новое цивилизационное русло. Иными словами, получается, что признаки героизма в российской истории в большинстве случаев не связаны с развитием, с реформаторством, и уж тем более не становились героями люди, которые продвинули страну вперед по пути эволюционного развития.
Можно было бы назвать героями первопроходцев, осваивавших Сибирь, — но и тут смотря для кого они герои. Ермак добавил стране территорию — чем не герой фронтира, причем по вполне американским меркам! Но если смотреть внимательнее, заметим, что Ермак был попросту бандитом. Да и присоединение земель само по себе вряд ли можно считать признаком героизма. Тот же Иван Грозный колоссально расширил территорию современной ему России. Притом те, кто с ним боролся, были не меньшими героями — но их практически никто не помнит, за исключением профессиональных историков. Остались неизвестными героями и церковники, противники Ивана Грозного, которые были им уничтожены.
Кроме того, Россия — страна многонациональная, поэтому у каждой нации по идее должны быть свои герои. И тут все вообще запутывается. Начнешь восхвалять Ивана Грозного — и запнешься о взятие Казани или Новгорода. В летописях мы читаем, что река Волхов, на которой стоит Новгород, стала красной от крови, а побоище при взятии Казани для татар является одной из самых страшных страниц истории. Для кого-то герой Алексей Ермолов, а для народов Кавказа он палач, проклятый персонаж. И наоборот, более позитивный для Кавказа деятель — Иван Паскевич.
В сфере политики общество раз за разом поляризуется по одной той же линии — диктатор или не диктатор. Наше историческое сознание всегда идеализирует диктаторов и очень не любит государственных деятелей. Все попытки поднять государственных деятелей на щит и сделать из них героев, начиная от Алексея Михайловича Тишайшего и заканчивая Михаилом Сперанским, Петром Столыпиным или, из относительно последних, Алексеем Косыгиным, обречены на провал. В памяти остаются совсем другие люди — кровопийцы и душегубы. Иван Грозный, Петр I, Иосиф Сталин. А Никита Хрущев, пришедший после Сталина и раскрепостивший страну, остался в истории анекдотом — не как автор оттепели, а как инициатор «слякоти» и человек, жестко ассоциированный с кукурузой.
Россияне гордятся своей литературой — и вообще культурой. Поэтому у нас в число предметов национальной гордости вошли писатели и прочие деятели искусств. Им прощается то, что не прощается остальным. Никого не волнует сексуальная ориентация ряда звезд балета или создателя «Русских вечеров» в Париже. Или вот абсолютно русский герой — Федор Шаляпин. Анна Павлова. Майя Плисецкая. Галина Уланова. Все это персонажи, не вызывающие никаких сомнений. Конечно, нельзя назвать их в полном смысле героями, но они по крайней мере бренды. Есть у нас и герои науки, герои освоения космоса, на которых тяжело бросить тень, сколько ни пытайся, — Королев, Циолковский, Гагарин. Но опять же это другое направление и другая тема.
И все же вернемся опять к политике. Выясняется, что был в России человек, оказавший бесспорное влияние на весь ход мировой истории, — Владимир Ленин. Единственный мыслитель, который, нравится нам это или нет, сформулировал идеологическую, мировоззренческую концепцию, которая определила развитие всего XX века и фактически в том или ином виде была доминирующей.
Что интересно, Ленина наше общественное сознание сейчас тоже выкинуло — хотя он за крайне недолгое время своего реального правления абсолютно изменил весь мир. Не будем сейчас рассуждать о знаке этих изменений — плюс или минус. Бесспорно то, что ни один российский политик никогда не производил такого глобального потрясения, как Ленин. И на Западе, как ни парадоксально, он остался знаковой фигурой, одним из главных идеологов XX века, человеком, изменившим ход развития человеческой цивилизации. А здесь его активно вычеркивают, при этом совершая большую ошибку — зачем отдавать наследние Ленина непонятно кому?
И все же вернемся опять к политике. Выясняется, что был в России человек, оказавший бесспорное влияние на весь ход мировой истории, — Владимир Ленин. Единственный мыслитель, который, нравится нам это или нет, сформулировал идеологическую, мировоззренческую концепцию, которая определила развитие всего XX века и фактически в том или ином виде была доминирующей.
Что интересно, Ленина наше общественное сознание сейчас тоже выкинуло — хотя он за крайне недолгое время своего реального правления абсолютно изменил весь мир. Не будем сейчас рассуждать о знаке этих изменений — плюс или минус. Бесспорно то, что ни один российский политик никогда не производил такого глобального потрясения, как Ленин. И на Западе, как ни парадоксально, он остался знаковой фигурой, одним из главных идеологов XX века, человеком, изменившим ход развития человеческой цивилизации. А здесь его активно вычеркивают, при этом совершая большую ошибку — зачем отдавать наследние Ленина непонятно кому?
Почему это ошибка? Потому что благодаря Ленину, нравится это кому-то или нет, Запад сейчас живет так, как он живет. Ленин напугал буржуазию настолько, что она наконец осознала необходимость договариваться, создавать социальные пакеты, развивать гражданские институты. Посмотрите на количество социал-демократических партий, в разных вариантах действующих в мире, посмотрите, в скольких странах эти партии находятся у власти или находились в XX веке.
Напомним, что тот же Муссолини во многом вылупился из русской социал-демократической мысли — именно в рамках ее он получил образование и в дальнейшем уже от нее отталкивался, пытаясь, если угодно, идти по третьему пути, мимо социал-демократии Ленина и национал-социализма Гитлера. А Гитлер, в свою очередь, отталкивался от коммунистической идеи, создавая ее антипод. Так что Ленина и тут можно считать первоисточником.
При этом не надо смешивать Ленина и Маркса — Маркс ограничился экономической теорией, Ленин же разработал самое до сих пор актуальное пособие по захвату власти в стране. Можно спорить о том, сделал он это вместе с Троцким или нет, сути это не меняет: ленинская теория революции и практика создания партий оказались работающими до сих пор. И большая ошибка России как раз в том, что мы пытаемся анализировать день сегодняшний, откидывая гигантское историческое и политическое наследие, накопленное в начале XX века.
Сейчас иногда печально осознавать, что ни одна из противостоящих сторон не знакома с ленинианой. Когда видишь очередной майдан, поражаешься тому, как все повторяется и как судьба людей, захвативших власть, идет буквально шаг за шагом по тем канонам, которые если и не были прописаны в учебниках, то были продиктованы жизнью. И удивляешься — до какой же степени люди ничего знают, ничего не помнят и ничего не понимают.
Когда Ленин создавал свою теорию партии и разрабатывал социал-демократическую идеологию — еще до разделения РСДРП на большевиков и меньшевиков, — он на самом деле создал глобальную концепцию, которая в мире потом проявилась в разных вариантах. Большевизм и троцкизм, сыгравшие в XX веке огромную роль, обладали рядом почти непримиримых противоречий, но все это были элементы одной ленинской теории.
Внутри ленинской теории находятся и современные идеи Геннадия Зюганова, которые на самом деле близки к идеям Анатолия Луначарского — тот тоже не был готов отказаться от Бога. Концепция НЭПа в Советской России и признание (с определенными ограничениями) частной собственности, которое можно наблюдать у многих коммунистических партий, в том числе у КПРФ, тоже лежат внутри ленинской идеологии.
Иными словами, наследие Ленина гораздо богаче, чем мы привыкли думать. В советские времена ему не воздали должное из-за того, что надо было искать одного Владимира Ильича, который устраивал бы сталинистов; сегодня причины уже другие. Но как бы то ни было, это действительно единственный глобального уровня всплеск политической теории, который родила Россия за много столетий.
Безусловно, Ленин много почерпнул из марксизма, созданного западными мыслителями, — но его социал-демократическая теория по сути не западная. И ни Карл Маркс, ни Фридрих Энгельс не оказали такого влияния на историю более чем ста последних лет, какое оказал Ленин. Это сыграло роль и в самой России, когда в 1910–20-е годы прошлого века вдруг случился взрыв — интеллектуальный, художественный, поэтический, музыкальный, культурный. Произошло раскрепощение — Россия поймала драйв. Но, к сожалению, после — благодаря 70-летнему правлению компартии с ее догматизмом и последовавшему в постсоветский период отказу от идеологических ценностей и потере уважения к идеологии вообще, — все это ушло в песок.
Коллективный Афоня
Короткая память нынешнего поколения связана с дискретностью российского исторического знания. Никто не воспринимает Россию как страну с преемственностью развития, никто этого не видит. И методология изучения истории, и то, как на наших глазах меняли героев, ломали памятники, ставили новые, — все способствовало потере чувства исторической причастности. Каждое поколение получает страну чуть ли не с чистого листа — а то, что было раньше, это уже практически другая страна.
Конечно, во многом она и была другая, но это не должно мешать восприятию преемственности, а преемственность оказалась потеряна. И есть все основания утверждать, что причина этой утери преемственности лежит как раз в советском периоде. Советского человека заставляли забыть русскую историю, забыть свои корни, подменить семейную традицию классовой. Слом произошел именно тогда.
Вообще, если серьезно, мы говорим об очень молодой нации. Русские пытаются осознать себя древним народом, но если себе не врать, то по большому счету, говоря о России, историю нации можно отсчитывать не ранее чем с 1861 года — с отмены крепостничества. Именно после отмены крепостного права русские стали складываться как народ, затем они попали в жуткие котлы двух мировых войн, и основополагающей для психотипа современного россиянина является победа в Великой Отечественной войне.
Мы, по большому счету, воспринимаем свою довоенную историю как достаточно бледную картинку, во многом условную, придуманную в советское время. Дальше — великая Победа, послевоенный взлет, полет Гагарина в космос в 1961 году, и потом опять некая пауза, требующая новых достижений, с которыми есть определенные проблемы.
Нельзя не отметить, что русские сейчас — чемпионы мира по самобичеванию. Нередко мы даже стыдимся того, чем по большому счету могли бы гордиться. Вместо этого мы усиленно создаем образ страны, у которой ничего не получается, — эдакий коллективный Афоня: добрый, хороший, но неудачник.
Раскроем читателям «страшную» тайну: однажды посол США, уезжавший на родину после длительного пребывания в России, несколько часов беседовал с одним из российских официальных деятелей и в ходе разговора признался: «Я никогда не скажу этого публично, но вам скажу. Россия — абсолютно цивилизованная, развитая, демократическая западная страна. Гораздо более преуспевшая, чем многие страны Европейского Союза».
Мы же себя видим совершенно по-другому. Мы искренне считаем, что «там» все замечательно и хорошо, а «у нас» нищета и ужас. Хотя по большому счету у тех, кто так считает, просто нет возможности выехать и посмотреть. Это классика русского самобичевания, амбивалентность русской души, о которой писал еще Фрейд. Мы постоянно чувствуем себя виноватыми во всех бедах мира. Поэтому, когда русского мужчину спрашиваешь «где был?», он начинает мучительно вспоминать — а может, и правда, он где-то по дороге домой ненароком изменил жене?
Но если начать перечитывать классическую русскую литературу второй половины XIX — начала XX века, мы нигде не увидим этого чувства своей второсортности по отношению к западной цивилизации. Чехов, например, очень иронично пишет о европейских боннах и гувернантках, всех этих французах-англичанах-немцах — фактически издевается над ними.
Хорошо, допустим, что Чехов не настолько показателен — у него вообще нет ни одного положительного героя, Антон Павлович страшно циничный писатель. Но ни у Тургенева, ни у Толстого, ни у Пушкина мы не увидим никакого «преклонения перед Европой», никакого ощущения, что Россия — страна отсталая. Напротив, иностранцы массово приезжали сюда, мы победили в войне 1812 года, европейца на нас работали и считали за счастье пристроиться где-нибудь в русской глубинке, воспитывая купеческих или помещичьих детей.
С какого же момента в русской культуре началось это самоунижение и самоуничижение? Когда исчезло то чувство превосходства над Европой, которое четко прослеживается у Чехова? Ведь советская идеология об этом тоже не забывала.