— Возможно, вы не так хорошо осведомлены о финансовом положении подруги, — заметила я. — Кроме двух квартир, у нее был дом в нашем городе.
— Я об этом прекрасно знаю. Только это не ее дом.
— Не ее? А чей?
— Мой. Точнее, он оформлен на мое имя, а принадлежит моему другу. Он купил его год назад, по случаю. Место живописное, после шумной Москвы здесь, можно сказать, тишина и покой. Что-то вроде дачи. Дом Светлане нравился, а эти квартиры… вы их видели? После того, к чему она привыкла в Москве… В общем, она предпочитала жить в доме. Мой друг совершенно не возражал, я тем более. Так было удобно всем.
— А имя у вашего друга есть?
— Конечно. Только он здесь совершенно ни при чем. И впутывать его в эту историю…
— При чем или нет — решит следствие, — попыталась я вразумить ее.
— От меня вы его имя не узнаете.
— Странный у нас с вами разговор, — усмехнулась я.
— Я выполняю свой долг, но у меня есть обязательства и перед другими людьми. По крайней мере, я не хочу, чтобы им досаждала милиция. Дом мой, давайте исходить из этого.
— Что ж, допустим. Светлана не рассказывала о своих планах в отношении Никитина? Может, они собирались жить вместе?
— Почему вас так интересует Никитин? — удивилась Лика. — Никитин здесь совершенно ни при чем. Он типичный карьерист, возможно, он любил Светлану, возможно, и она его по-своему любила. Но убил ее не он.
— Иногда и карьеристы убивают, — пожала я плечами.
— Наверное, мы говорим о разных людях. К тому же я совершенно убеждена: этот тип из ее прошлого. Да-да, не смотрите на меня так. Она не очень-то любила рассказывать о своей прежней жизни. Вероятно, было там что-то такое, о чем не стоило знать другим.
— Она вам хоть что-то рассказывала об этом мужчине?
— Все, что я узнала, пришлось буквально вытягивать из нее клещами. Я сказала: вот что, подруга, выкладывай все как есть. А она вдруг заплакала. Она плаксивой никогда не была и даже на похоронах мужа держалась, ни слезинки при людях не пролила. Такой уж она человек. И вдруг слезы ручьем. Конечно, я перепугалась. Я просто умоляла рассказать мне все. Но… узнала следующее: они познакомились случайно, кажется, он просто подошел к ней на улице. А потом она нашла в его вещах оружие.
— Оружие?
— Да, пистолет. Он наплел, что имеет право носить оружие, и даже удостоверение показал или разрешение, не знаю, как это правильно называется. Но что-то в его поведении Светлану насторожило. Возможно, она даже следила за ним, не знаю. Но все больше убеждалась, что он не тот человек, за которого выдает себя. Ни его имя, ни где он живет, ни как вообще его можно найти, она не сказала. Собственно, она вообще о нем ничего не рассказывала. То, что я сейчас говорю вам, плод моих раздумий и догадок. Понимаете?
— Понимаю.
— А потом я узнала, что ее убили.
— Она продала машину за тридцать тысяч долларов. Неплохая сумма, чтобы навести кого-то на мысль о преступлении, — пожала я плечами.
— Я поняла, что милиции очень хочется списать все это на обычное ограбление, потому и не хотела говорить с ними.
— А почему вы хотели поговорить со мной? — вернулась я к насущному.
— Потому что воля покойной — закон. А Светлана долгие годы была моей подругой.
— Вы сказали, что поговорить со мной вас просила она?
— Вот именно, — кивнула Лика. — Когда я узнала, что ее убили, я тоже сначала подумала об этих деньгах. Вы правы, и за гораздо меньшие суммы людей лишали жизни. Но вчера утром я получила вот это. И сразу же поехала сюда. — Она достала из сумки конверт и протянула его мне. — Взгляните. Это заказное письмо, в нем была записка и ключ, завернутый в бумагу. Светлана отправила его в день своей смерти.
Ключ в самом деле был, маленький, вроде от почтового ящика, но с биркой и цифрами на ней: 1167. Я развернула записку. «Лика, солнышко, если со мной что-то случится, передай это Рязанцевой Ольге Сергеевне. Ее в милиции должны знать. Только ей и никому другому. Только ей. Банк МЕНАТЕП, она поймет. Целую, люблю. Светик».
— Банк МЕНАТЕП, — сказала я вслух. — Ключ от банковской ячейки.
— Я тоже так думаю. И там сведения о ее убийце. Я уверена.
— Что ж, если вы правы, это значительно упростит нам жизнь. У меня еще вопрос: вы сегодня звонили мне домой. Откуда у вас номер моего телефона?
— Ну… этот человек, с которым я беседовала…
— Лика, — покачала я головой, — так не пойдет. Так где вы взяли номер?
— Хорошо, хорошо. Мне помогли друзья. Вы очень популярны в родном городе. — Возможно, она хотела сделать мне комплимент. Выяснить это мне не удалось: у нее зазвонил мобильный. — Извините, — притормозила она и полезла в сумку, взглянула на номер, который высветился на экране, нахмурилась, но заговорила чрезвычайно ласково:
— Здравствуй, дорогой… — Она отошла в сторону, и что говорит «дорогой», я слышать не могла. — Меня нет в Москве. О господи, нетрудно догадаться, ты же знаешь, Светлана погибла. Да, я здесь… в милиции была вчера. Они считают, это ограбление. Идиоты… Почему ты говоришь со мной в таком тоне? Это мое дело… хорошо… О господи, прекрати ради бога… Мне и в голову не пришло… Боже, — пробормотала она, захлопнув крышку телефона, не успев попрощаться с «дорогим». Чем-то он был явно недоволен.
— Ваш друг? — спросила я.
— Да. Я уехала, не предупредив. Эти мужчины совершенно беспомощны, он не может найти галстук. — Про галстук она придумала только что, и мое общество ее вдруг стало тяготить. — Мне надо срочно вернуться в Москву, — вздохнула она. — Прощайте.
— Лика, вы же понимаете, речь идет об убийстве.
— Я все понимаю. У меня действительно мало времени, спасибо, что выслушали меня.
Она повернулась и очень быстро пошла по аллее в сторону остановки, почти побежала. Я подхватила Сашку на руки и смотрела ей вслед.
— Ты что-нибудь понял, пес? Как говорит один мой знакомый, чем дальше в лес, тем толще партизаны. Поехали к Вешнякову, пусть у него голова болит. С друзьями надо делиться.
…Вешняков и без моего старания мучился головной болью.
— Хочешь пива? — с ходу предложила я.
— Я в отпуск хочу. А еще лучше на пенсию. Пойду охранником на автостоянку, сиди себе да под ноги поплевывай.
— Размечтался. Ты сначала звание получи.
— Получишь тут… по шеям с добавкой.
Сашка выглянул из сумки, Вешняков подобрел и погладил его.
— Мне звонила Лика. Мы встретились, долго и содержательно беседовали. Дом Светлане не принадлежит, он записан на имя Лики, а купил его дядя, фамилия которого есть страшная тайна.
— В доме сейчас наши ребята. Может, найдут что-нибудь интересное?
— Вряд ли, — вздохнула я, устраиваясь верхом на стуле. — Светлана девушка на редкость осторожная, ничегошеньки в доме хранить не желала, за исключением тридцати тысяч долларов, которые к ценностям, скорее всего, не причисляла. — Я выложила на стол ключ и записку.
— Для этого Лика и хотела встретиться с тобой? — нахмурился Артем.
— Угу, — промычала я, а он рыкнул:
— Я из этой бабы душу выну.
— Поторопись, она в Москву срочно подалась после телефонного звонка.
— Почему ты ее отпустила?
— Ты что городишь? Это же была милая женская болтовня на прогулке. Боюсь, как бы девушка Лика от своих слов скоропостижно не отказалась.
— У нас есть записка.
— Есть, — согласилась я. — А также ключ. Давай заглянем в ячейку.
— Заглянем… Не так все просто. Это банк, а не почтовый ящик.
— Ну так не сиди, точно пень, начинай действовать. А я сгоняю в Ромашково, взгляну на дом, где жила убиенная. Так, на всякий случай.
Когда я приехала в Ромашково, там еще были ребята Вешнякова. Дом большой, и времени на его осмотр ушло предостаточно. Ничего интересного они не нашли: счета, купчая на дом на имя Анжелики Викторовны Колчиной, записная книжка с номерами телефонов, в основном московскими, шкатулка с визитными карточками. Встречались визитки помощников депутатов, двух юристов с именем, но в основном визажисты, портнихи и прочие. Грош цена этим сведениям, ясно как день, оттого ребята выглядели злыми и уставшими. Соседи тоже не порадовали. Да, гости были, особенно в выходные, и мужчины были, и женщины, машины в основном с московскими номерами. На вопрос: не появлялся ли здесь в последнее время один мужчина? — никто утвердительно ответить не мог, не приглядывались. Впрочем, я сомневалась, что Светлана решилась бы встречаться здесь со своим любовником. Логичнее использовать квартиру, ту самую, где она, кстати, и была убита.
— Хозяйка сегодня заглядывала? — прогулявшись по дому, спросила я и, заметив недоумение на лицах, пояснила:
— Я имею в виду Колчину.
— Нет. Ночевала в гостинице.
— Понятно, — вздохнула я и с Сашкой под мышкой вернулась к машине. Дом, где жила Светлана, был удобным, большим, но по сравнению с теми, что стояли на соседней улице, выглядел он скромно. Человек вполне мог купить его для того, чтобы в выходные отдохнуть от столичного шума. Недалеко речка, прекрасный пляж (Дед прошлой весной говорил к месту и не к месту: «Наконец-то горожане получили возможность нормально отдохнуть»), за мостом прекрасная березовая роща, правда, ее потихоньку тоже начинают застраивать. Место почти дачное, при этом со всеми удобствами, к которым привык столичный житель.
И все же рассказ Лики вызвал массу вопросов. Уж очень много неясностей. Были у Светланы деньги или нет, а если нет, на какие средства она жила? А главное — зачем врать любовнику? Хотела выглядеть в его глазах богатой вдовой? Может, и замуж за него не пошла, боясь разоблачения. Женщины существа загадочные, по себе знаю, но эта история упорно вызывала сомнения, а на ум приходили мысли затейливые и малоприятные. Повертев их и так, и эдак, я решила поговорить с Ларионовым. Если он за Светланой присматривал, возможно, и углядел чего интересное. Правда, Никитин считает, что не углядел, но он может заблуждаться. К примеру, тот же Дед распорядился что-то от дружка скрыть. Дед на такие штуки мастер. Разумеется, Ларионов без высочайшего распоряжения рта не откроет, то есть открыть-то он может и говорить будет долго, но вряд ли что расскажет.
Оттого, подъехав к дому с колоннами, я сразу направилась к Деду. Уже в коридоре сообразила, что Сашку следовало бы оставить в машине, но возвращаться, как известно, плохая примета, и я решила, что общественность переживет. Когда надо, Сашка мог вести себя вполне прилично, а главное, тихо.
— Такой умной собаке не надо объяснять, что Дед, пребывая в плохом настроении, рад придраться к чему угодно, а я подозреваю, что настроение у него хуже некуда.
Сашка забрался поглубже в сумку и не подавал признаков жизни.
Я вошла в приемную и с облегчением отметила, что Ритка восседает там в гордом одиночестве.
— Привет, — сказала она, перевела взгляд на сумку и вздохнула. — Скажи на милость, почему тебе так нравится дразнить гусей?
— В каком смысле? — прикинулась я непонимающей.
— В буквальном. Являться на работу с собакой… — Сашка, заслышав Риткин голос, выглянул и робко тявкнул в знак приветствия, Ритка погладила его и сказала:
— Ничего бы с ним не случилось, посиди он немного в машине.
— Ты же знаешь, у него скверный характер, а я вечно иду у него на поводу.
— Ага, тут и так все, кому не лень, болтают, что Дед дает тебе слишком много воли. Помощник по связям с общественностью может неделями не появляться на службе, а никто и пикнуть не моги.
— Я в отпуске по состоянию здоровья.
— И что с ним?
— Со здоровьем? У меня давление. Хочешь, справку принесу?
— Ведешь себя, как ребенок, ей-богу. Помни: у него полно врагов, — кивнула она в сторону заветной двери, — и у тебя тоже.
— Надо же, вроде сижу тихо, никому не мешаю. Можно с ним поговорить?
— Сегодня у него тяжелый день.
— Везет, у меня все дни тяжелые.
— Я спрошу, вдруг выкроит пять минут. Что-нибудь срочное?
— Не очень, но лучше не затягивать.
— Почему его так заинтересовало это убийство? — спросила она. Я уже говорила, Ритка страшно любопытна.
— Понятия не имею. Ты же знаешь, я девочка на побегушках.
В ответ на это заявление она лишь презрительно фыркнула, но с вопросами отстала, приготовила мне кофе, а сама пошла к Деду.
— Через полчаса он тебя примет, — вернувшись, сообщила она, понизив голос.
— Что бы я без тебя делала, — подхалимски улыбнулась я.
— Вот уж не знаю. Пора ему повысить мне жалованье.
— Что так? — насторожилась я. Зарплата Ритки соответствовала ее преданности Деду, а если учесть, что преданность ее была практически безгранична… В общем, грех жаловаться.
— Последнее время все точно с ума посходили.
— Так всегда перед выборами, — утешила ее я.
— Что-то затевается, я же чувствую. И Дед мрачнее тучи.
— Сколько себя помню, здесь постоянно что-то затевается. Энергичные люди собрались.
— У тебя правда нет новостей? Я говорю о скверных…
— Нет. И секретов от тебя тоже. Кончай дуться и расскажи что-нибудь оптимистичное.
— Я костюм купила. Тот, со стразами, помнишь, мы в универмаге видели?
— Вот это хорошая новость, — кивнула я. — Жить сразу стало легче. Пожалуй, я тоже что-нибудь куплю.
— Костюм, — подсказала Ритка. — Знаешь, что Дед не терпит баб в джинсах, и вечно в них таскаешься, словно нарочно.
— Больше не буду.
Тут и Дед объявился по громкой связи.
— Рита, пусть Ольга зайдет.
— Если испортишь ему настроение, я тебя убью, — зашипела она. — После того самого дурацкого приема у меня день за три, как у подводника. Впору на пенсию выходить.
— Дед не отпустит, — посочувствовала я и направилась к двери.
В кабинете его не было. Дверь, та, что за его столом, была приоткрыта. Там имелась комната, где Дед при желании мог отдохнуть. Не так часто он ею пользовался. Если честно, я такого не припомню, человек он энергичный и мог дать сто очков вперед молодым, а отдыхать не любил, да и не умел.
— Я здесь, — возвысил он голос, я прошла вперед и, к своему величайшему удивлению, обнаружила его лежащим на диване. Пиджак висел на спинке стула, Дед закинул руки за голову и разглядывал потолок. — Садись, — похлопал он ладонью по краю дивана.
Я прошла и села. Выглядел он усталым и даже больным. Я отставила сумку подальше, чтоб не раздражать его.
— Выпусти его, пусть побегает, — сказал Дед.
При этом в его голосе не слышалось никакого намека на ехидство.
— Перебьется, — отмахнулась я, вдруг почувствовав себя виноватой. Может, я в самом деле злоупотребляю его добротой? — Ты как себя чувствуешь? — рискнула спросить я, хотя знала: таких вопросов Дед тоже не любил.
— Нормально. Что, выгляжу паршиво?
— Мне нравится. Просто непривычно видеть тебя отдыхающим в святая святых.
— Старею, — усмехнулся он. — По утрам руки дрожат, рожа серая и мешки под глазами. Вовка вчера звонил, хотел с семьей в отпуск приехать, но что-то пока не получается. — Вовка — это пасынок Деда, Дед вдовец, у его покойной жены сын от первого брака, особых чувств я между ними не наблюдала, но Дед охотно помогал пасынку, а тот охотно принимал материальную помощь. — Хоть бы замуж вышла, — не придумал он сказать ничего умнее. — Глядишь, успел бы твоих детей понянчить.
— Это вряд ли, — развела я руками, — на роль папаши нет подходящей кандидатуры.
— Ты красивая, — разглядывая меня, вздохнул он.
— Я знаю. Но этого, оказывается, мало. Я готовить не умею, вот никто замуж и не берет.
— Сама не идешь. Хотя достойной кандидатуры и я не вижу. Вроде с виду мужик как мужик, а внутри…
— Внутри у людей кишки, — заметила я. — Я в анатомичке видела. Выглядят скверно.
— Убил бы тебя, — заметил Дед, поднимаясь.
— Вставай в очередь.
— Кому ты еще успела насолить? — нахмурился он.
— Всем, кто под руку подвернулся. Ты же сам всегда говоришь: характер у меня пакостный.
— Нормальный. У других вовсе нет никакого.
— Кто тебя сегодня так достал? — проявила я интерес.
— Не обращай внимания. Просто становлюсь брюзгой. Это старческое.
— Ага. А кто в прошлую субботу с чужой женой на ее даче оттягивался?
— Донесли уже? — хмыкнул Дед. — Лишь бы языками молоть.
— Народ тебя уважает.
— Да уж… надеюсь, не только за это. — Он прошелся по комнате. Я терпеливо ждала, зачем пожаловала, говорить не спешила. Ясно, что Дед намерен мне что-то сказать, правда, сам не решил до конца, говорить или нет, вот и ворчит.
— С Тагаевым виделась? — резко сменил он тему.
— Виделась.
— Говорила?
— Нет.
— Почему?
— Смысла не вижу. — Дед сел напротив, уставился мне в глаза. Не так уж это и приятно. — Тагаев откровенничать со мной не будет, — пояснила я. — Чего ж тогда толочь воду в ступе?
— Думаю, нас всех ожидает сюрприз. Ходят слухи, что он собирается выставить свою кандидатуру на выборах.
— От какой же партии?
— Как независимый депутат.
— Ну и хрен с ним. — Я и в самом деле не видела в этом ничего особенного, хочется человеку в бирюльки играть, ради бога, но это я, со своей политической близорукостью, а Дед что-нибудь да видел.
— Тебя этот факт совершенно не волнует? — вроде бы не поверил он.
— А почему, собственно, меня должно это волновать? Если найдутся дураки, желающие за него голосовать…
— Найдутся, — заверил Дед.
— Что ж, есть старое выражение: каждый народ заслуживает своего правителя.
— Гражданская позиция у тебя на высоте, — прокомментировал Дед. Я поморщилась.
— Не грузи, мы ж не на митинге. И я ни за что не поверю, что ты всерьез опасаешься, что он составит конкуренцию твоему Никитину. Здесь каждый знает: если ты дал «добро», человек может считаться избранным и переизбранным. — «А если нет, — мысленно продолжила я, то ему лучше найти нору поглубже. В этом смысле самая надежная нора — могила».
— Тагаев был знаком с девчонкой, ну с той, что убили?
— Она когда-то работала в ресторане, где любил бывать Тагаев.
— Значит, это как-то связано?
— Что «это»? — нахмурилась я. Дед ответить не пожелал, и я продолжила:
— Убийство?
— Не пойму, на чьей ты стороне, — бросил он в досаде.
— Соблюдаю нейтралитет, — усмехнулась я. — Если ты считаешь, что в сложившейся ситуации повесить убийство на Тагаева представляется заманчивым…