После этого мне пришлось для пробы пробежать по движущейся дорожке. Движения моих ног, впервые в жизни обутых в кроссовки, снимались на видеокамеру. Я посмотрел запись вместе с продавщицей, которая по большей части демонстрировала все в замедленном темпе, а время от времени даже останавливала изображение. Чувство, будто эти ноги, бессмысленно бегущие по дорожке, принадлежат не мне, а кому-то другому, который давным-давно купил здесь пару кроссовок, только усиливалось от таких внезапных остановок. Может быть, тот, другой, уже умер, подумал я, а его кроссовки стоят где-нибудь в глубине темного шкафа.
— Вот видите, — сказала продавщица после примерки третьей пары, — пятка вашей левой ноги все еще опускается не совсем прямо.
Из коробки вынули новую пару. В заключение я еще раз пробежал по белой полосе, тянувшейся вдоль всего магазина, а продавщица присела на корточки, чтобы оценить приземление моих пяток.
Я взял и «Дневник тренировок для бегунов», а еще — цифровые часы фирмы «Найк», указывающие время пробежки с точностью до сотых долей секунды, заплатил 486 гульденов и 50 центов и вернулся домой.
Жена посмотрела, как я раскладываю свои обновки на обеденном столе в гостиной.
— Сколько тебе лет, между прочим, как ты думаешь? — спросила она.
— Две недели назад мне исполнилось сорок семь, — ответил я.
Я натянул на ноги бесшовные носки и нырнул в кроссовки. Жена фыркнула; выражение ее лица было почти таким же, как чуть меньше года назад, когда она сказала, лежа в шезлонге на Менорке, что размышляет о жизни после моей смерти, — только теперь на ней не было солнечных очков. Я снова нагнулся над кроссовками и стал завязывать шнурки.
— Но ты же не собираешься выставлять себя на посмешище здесь, перед соседями? — спросила она.
Я посмотрел ей прямо в глаза и почувствовал, как сердце у меня екнуло.
— Нет, — сказал я. — Сначала поеду на море.
Жена подняла брови.
— Я буду бегать в дюнах, — уточнил я.
Я хотел добавить: «Или на пляже» — но не стал.
Однажды в старом номере журнала «Космополитен» я прочитал, что тому, кто хочет ходить «налево», надо начать с организации так называемых бесконтрольных часов, своеобразных белых пятен посреди дня, не дающих проследить, где именно ты находишься. Когда партнер привыкает к «бесконтрольным часам», можно начинать обманывать.
Разыскать «Тимбукту» оказалось не так-то просто. Расспросив кое-кого в самом Вейк-ан-Зее, я в конце концов нашел его у начала Северного пирса, километрах в четырех от городка. Добираться надо было по извилистой дороге.
Ветряки рассекали своими крыльями ветер, который тем субботним утром дул в сторону моря. Чайки почти неподвижно парили в воздухе над дюнами, обнесенными колючей проволокой; на заднем плане виднелись подъемные краны и стоящие на приколе морские суда, а за ними — пламя и белые облака дыма из доменных печей. Поскольку дуло с берега, над парковкой в начале пирса висел запах угля и нефти. Запахом дело не ограничивалось: сильные порывы ветра приносили к пляжу клубы мелкой угольной пыли.
Я рысцой пробежался по пирсу. В «Дневнике тренировок для бегунов» для первого дня предлагалась такая схема: семь одноминутных пробежек, а между ними — двухминутные перерывы, заполненные ходьбой. Хотя ветер дул мне в спину, я каждый раз радовался, когда найковские часы отсчитывали последние десять секунд до перерыва. После трех одноминутных спринтов я отхаркнул к бетонному парапету Северного пирса плотный сгусток мокроты. Сердце, бившееся где-то глубоко в горле, подсказало мне, что если я в этот же день верну кроссовки в «Ран-Инн», то, скорее всего, получу обратно немалую часть денег. Найковские часы не надо было обменивать: они создавали ощущение скорости независимо от того, бегали с ними или нет.
После трех с половиной минут я повернул направо кругом. Теперь пришлось двигаться против ветра, но зато краешком глаза, залитого по́том и слезами, я мог, чередуя пробежки и ходьбу, следить за террасой «Тимбукту». Там сидело не больше двадцати пяти человек, и мне не показалось, что одним из них был Макс Г. Мужчина в шортах и с теннисной ракеткой бил и бил по мячу у самой черты прилива; бурая собака в белых пятнах бегала за мячом.
В баре я заказал пол-литровый бокал пива. Пот капал со лба в глаза, маленькими ручейками стекал вниз и щекотал спину. Пока я разглядывал кроссовки у себя на ногах, мне пришли на ум слова Кристины о том, сколько мне лет, по моему мнению. Два серфера в гидрокостюмах заказали по большому бокалу желтого лимонада. Томительные басовые ноты песни Боба Марли «No Woman, No Cry» разносились над пляжем. Я попробовал представить себе Макса на этой террасе, но это удалось мне лишь отчасти.
— Ну и как это было? — спросила Кристина, когда я плюхнулся на диван.
— Это было killing,[13] — ответил я.
Она села рядом со мной и положила руку на мое голое колено.
— Значит, ты бросишь?
— Завтра пойду опять.
Жена непонимающе посмотрела на меня.
— Это действительно тяжело, — сказал я, — но в то же время приносит большое удовлетворение. Заново познаешь возможности собственного тела.
На следующий день я увидел, что серебристый кабриолет уже стоит на парковочной площадке Северного пирса. День выдался солнечный, и крыша была откинута назад. В нескольких метрах от машины я начал разминку. Было что-то вызывающее в этой убранной крыше, словно «мерседес» приглашал прикоснуться к нему. По пирсу гуляли семьи с детьми; я включил на часах секундомер и начал первую минутную пробежку.
Как раз в это время из Северного морского канала выходило грузовое судно. Я видел флаг, развевающийся на юте. Страну происхождения я не мог определить до тех пор, пока не прочитал на носу название: «Odessa Star».[14] От носа до кормы судно было покрыто бурой коркой ржавчины; ближе к ватерлинии она становилась желтоватой, будто десятки мужчин неделями стояли по бортам и непрерывно мочились. На палубе стояли такие же ржавые краны, но не было видно ни единой живой души: никого, ни одного члена команды. Приближаясь к выходу из гавани, «Звезда Одессы» дала несколько гудков, которые прозвучали, словно лай тюленя или моржа, страдающего эмфиземой легких.
Ришарда Х. я увидел только тогда, когда чуть не наткнулся на него. Он стоял, упираясь одной ногой в стенку пирса. Одна штанина задралась высоко над лодыжкой; на нем были солнечные очки, и он разговаривал по мобильному телефону.
— Я тоже очень устаю от таких вещей, — услышал я, пробегая мимо. — Но об этом с ним вообще нельзя…
Я пробежал еще немного, потом остановился и обернулся.
Ришард Х. уже не стоял, поставив ногу на стенку, а шел между гуляющими по пирсу людьми, размашисто жестикулируя, спиной ко мне. Невольно я огляделся — нет ли поблизости и Макса? — но нигде его не увидел. Я медленно пошел к началу пирса.
— Кстати, надо что-нибудь сделать с этим гудком, — услышал я слова Ришарда Х., когда приблизился к нему. — Ты людей напугал.
Он остановился; я тоже остановился. Ришард Х. поднял правую ногу и снова поставил ее на стенку.
— Что?.. — сказал он. — А где ты стоишь? О’кей, но все-таки помаши, а? Иначе я… О’кей, о’кей… Я тоже машу…
Он поднял руку над головой и уставился куда-то поверх воды; я проследил за направлением его взгляда. За одним из грязных окон того, что на «Звезде Одессы», наверное, было рулевой рубкой, я увидел неясное движение руки, закутанной в белую ткань.
— Да, я тебя вижу, — сказал Ришард Х. — Второе окошко слева… Бен, за это заплатят в следующий раз… И тогда я возьму омара покрупнее… Без салата. Ха, ха, ха… О’кей, парень, отбой… Счастливого плавания!
Он захлопнул мобильник, покачал головой и тихонько усмехнулся себе под нос.
Я почувствовал, что пот на моем лбу стал холодным, и уставился на «Звезду Одессы», которая удалялась по водной глади. Больше ни за одним окном не наблюдалось никаких признаков жизни.
Я посмотрел в сторону, и почти одновременно то же самое сделал Ришард Х. Целую секунду мы смотрели друг другу в глаза. Потом Ришард Х. сдвинул солнечные очки на лоб.
— Знакомое лицо, — сказал он.
9
На Максе была черная рубашка навыпуск; когда мы остановились у его столика на террасе, руки он не подал. И не сделал ни одного жеста, который бы выглядел приглашением занять свободные кресла.
— Все в порядке? — спросил он.
— Да, — сказали мы с Ришардом Х. одновременно.
Только тогда я понял, что вопрос был обращен не ко мне, и несколько секунд разглядывал свои кроссовки.
— Пойду возьму пива, — сказал Ришард Х. — Макс, хочешь чего-нибудь еще?
Он указал на пустой бокал у Макса перед носом. Из бокала торчала палочка для перемешивания, а на его дне лежали остатки льда и помятый кружок лимона.
Только тогда я понял, что вопрос был обращен не ко мне, и несколько секунд разглядывал свои кроссовки.
— Пойду возьму пива, — сказал Ришард Х. — Макс, хочешь чего-нибудь еще?
Он указал на пустой бокал у Макса перед носом. Из бокала торчала палочка для перемешивания, а на его дне лежали остатки льда и помятый кружок лимона.
Макс сделал почти незаметный кивок головой.
Ришард Х. пошел прочь от столика. К моей левой кроссовке сбоку прицепился кусочек не то смолы, не то мазута. У входа в бар Ришард Х. обернулся.
— Будешь что-нибудь пить… э-э-э?.. — крикнул он.
— Фред, — отозвался я. — Пиво, пожалуйста. Кружечку хорошо бы.
Тем временем Макс достал из нагрудного кармана мобильный телефон. Он долго смотрел на дисплей, а потом убрал телефон обратно.
— Тот мудак у тебя на дне рождения, — сказал он.
Я ухватился за спинку соломенного кресла и слегка подвинул его назад.
— Слушай, да как его? — сказал Макс. — Тот мудак.
Я сделал шаг вперед, оказавшись перед креслом, слегка согнул ноги в коленях и оперся руками о подлокотники. Макс достал из кармана брюк зажигалку, щелкнул ею, а потом задул огонек.
— Тот, со слащавой рожей, — продолжил он. — Умеет так горестно и понимающе смотреть, когда начинают говорить о раке. Или об ожогах и о внематочной беременности.
— Менкен, — догадался я.
Макс все поигрывал зажигалкой.
— Да, я его имею в виду. Эрик Менкен. Этот мудак.
— Да, — сказал я.
За столик позади Макса уселись две женщины в гидрокостюмах. В руках они держали по большому бутерброду и бокалу желтого лимонада.
— Твой друг?
Макс вытряхнул из пачки сигарету и зажал ее между губами. Потом щелкнул зажигалкой.
— Нет, не друг, — засмеялся я. — Он живет по соседству. Кристина его…
— По соседству с тобой? — удивился Макс. — Я думал, такие типы живут в Гое[15] или вокруг Корнелиса Схейта.[16] Что делает такой мудак в этой трущобе?
Я снова засмеялся; получилось громковато и несколько ненатурально. Я быстро огляделся, чтобы посмотреть, не возвращается ли Ришард Х. с пивом.
— Помню, как этот мудак хныкал по телевизору о больных детишках, — сказал Макс. — Что у них было-то? Какая-то прогрессирующая слабость, из-за которой в конце концов оказываются в инвалидном кресле. Вполне достаточно, чтобы захныкать, но этот мудак стоял между инвалидными креслами со своей плаксивой, слащавой рожей и изображал святую Терезу, покровительницу всех детишек в инвалидных креслах. По-моему, так нельзя — с пышущей здоровьем, загримированной рожей «известного голландца» симулировать жалость, стоя среди инвалидных кресел и аппаратов для искусственной вентиляции легких.
Макс в первый раз посмотрел мне прямо в глаза. Не вынимая сигареты изо рта, он зажал ее между пальцами. Дым с силой вырвался из уголков его рта.
— Тот, в ком есть хоть на грош приличия, черт побери, держится от этого подальше, — сказал он. — Не торгует собственной святостью за счет чужого горя. Иначе ты мудак. Более того, мудак у всех на виду.
Вернулся Ришард Х. с пивом.
— Только сразу не смотри в ту сторону, — сказал он Максу. — Позади тебя. Чуть сбоку.
Я поднял свой бокал, чтобы чокнуться, но Ришард Х. этого не видел. Макс наклонился вперед и медленно повернул голову.
— Мм, — произнес он. — Не знаю…
Одна из женщин в гидрокостюмах тряхнула головой. Волосы у нее были волнистыми, и казалось, что от этого движения осел туман из мелких капелек воды.
— А я знаю, — сказал Ришард Х. — Нужно уметь смотреть насквозь. Такой костюм надо облупить, слой за слоем, и посмотреть, что внутри. Если ничего нет, ты снова застегиваешь молнию, вот и все.
Макс ухмыльнулся. Ришард Х. встал с кресла; ему хватило одного шага, чтобы добраться до соседнего столика.
— Можно вас обеих чем-нибудь угостить? — спросил он.
Обе женщины оценивающе оглядели его длинную фигуру, с ног до головы. Женщина с мокрыми кудрявыми волосами держала руку над глазами, прикрывая их от солнца, и улыбалась. Солнце светило Ришарду Х. в спину. Он слегка наклонился в сторону, чтобы его тень упала на лицо женщины.
— Хорошо, — сказала она.
Ришард Х. указал на полупустые бокалы.
— Это было с газом или без? — спросил он.
Все случилось так быстро, что задним числом не восстановить, где произошло первое падение, но в какой-то момент повсюду уже была кровь: на нашем столике, на лице кудрявой женщины, на левой щеке Макса, на моих руках, на моей футболке… Мои кроссовки тоже были все в крови. Бокалы падали, тарелки с картошкой фри, крокетами и салатами летели со столиков, люди вскакивали, опрокидывая кресла. Раздавались испуганные вскрики; кто-то пронзительно завизжал и долго не мог замолчать.
Самый большой кусок чайки упал не к нам, а через несколько столиков от нас; нам досталась часть с одной лапой. В связи с этим мне вспоминается прежде всего тот факт, что мой бокал не опрокинулся. Еще я готов побожиться, что лапа шевелилась — но очень может быть, что эта деталь появилась в более поздних рассказах о происшествии.
Кудрявая женщина схватилась за лицо, потом уставилась на окровавленные кончики пальцев. Люди стояли — кто-то растопырил руки, кто-то держал ладонь у рта — и смотрели на куски растерзанной чайки. Некоторые показывали вверх, в безоблачное небо, но чаще — на вращающиеся крылья ветряка.
— Ничего себе, — сказал кто-то. — Она уж точно не знала, куда угодила.
Официант поднял с пола голову чайки, завернул ее в салфетку и скрылся в баре.
— Две недели назад тут еще одну разрубило пополам, — сказал мужчина в майке без рукавов, с названием известной спортивной школы на груди. — Но та была не такая большущая.
Прищурив глаза, я смотрел на вращающиеся крылья ветряка; я искал видимый знак, точное место на лопасти, на которое налетела птица, — короче говоря, следы крови, но крылья вращались слишком быстро.
Между тем люди на террасе давно отвлеклись от несчастной чайки. Они подталкивали друг друга и указывали на Ришарда Х.
Он оставался на том же месте, у столика с двумя женщинами, но низко присел на корточки, так что его глаза оказались на уровне столешницы. Это была поза человека, который ищет укрытия после падения гранаты, — во всяком случае, поза человека, который сознает, что опасность всегда приходит с неожиданной стороны. Ришард Х. вытянул руки вперед, сжав ладони. Между его сжатыми ладонями в ярком солнечном свете сверкал серебром пистолет.
10
На парковке Макс разразился смехом. Он смеялся так громко, что прохожие останавливались и оборачивались.
— Господи! — икал он, вытирая слезы, выступившие на глазах. — Посмотрел бы ты на себя! Как будто не можешь посрать. Вам лимонад с газом или без?..
И тут Макс расхохотался так, что больше не мог выговорить уже ни слова. Ришард Х. шел, держа руки в карманах, и хмуро смотрел перед собой. Его голова все еще была темно-красной, какой она стала на террасе «Тимбукту».
Макс присел на корточки — в точности как Ришард Х. на террасе, — вытянул руки перед собой и выставил указательный палец, словно пистолет.
— Freeze! — завопил он. — Don’t fucking move or I’ll blow your fucking brains out![17] Да, это было очень хорошо, но нельзя ли повторить для оператора? Лимонад не попал в кадр.
Мы стояли возле серебристого «мерседеса». Ришард Х. щелкнул, открывая дверцы. Он тоже слегка ухмылялся, но неискренне.
— А ты где встал? — спросил Макс.
Он скользнул взглядом вниз и остановился на моих окровавленных кроссовках.
— Или ты пришел пешком?
Я указал на свою машину, припаркованную через два места от «мерседеса».
— Точно, — сказал Макс.
Он сделал глубокий выдох и снова поднес тыльную сторону руки к залитому слезами лицу. Ришард Х. уселся за руль и надел солнечные очки.
— Мне было бы приятно… — начал я, но в это время у Макса зазвонил мобильник.
Он бросил взгляд на дисплей и только потом поднес телефон к уху.
— Как там, все в порядке? — спросил он.
Он повернулся так, что оказался почти спиной ко мне, и оперся о багажник «мерседеса». Я не двигался с места, хотя и понимал, что Максу неудобно вести откровенный разговор по телефону в моем присутствии. И действительно, он снова повернулся ко мне лицом, посмотрел мне в глаза и прикрыл мобильник рукой.
— Чао, — сказал он и подмигнул мне.
Я помахал Ришарду Х. В зеркальных стеклах его солнечных очков отражались стремительно вращающиеся крылья ветряка, и я не знал, видел ли он меня и ответил ли на мое приветствие.
И тут моя машина не завелась.
Я громко выругался, в третий раз поворачивая ключ зажигания, но под капотом раздался только усталый, постепенно затухающий скрежет, словно издыхающее насекомое потирало лапками. Я почувствовал жжение в глазах и уронил голову на руль. Мне вспомнился тот день — это было не больше года назад, — когда я впервые въехал на этой машине на улицу Пифагора.