– В Непал!
И добавила:
– Так надо.
Проклятый як отказывался лезть в гималайскую глубинку. После деревушки Хопцынь Пенни пришлось пересесть на узкие костлявые загривки шерпов, чтобы преодолеть последние три вертикальные мили. Но даже шерпов не хватило до конечной остановки. Чем ближе становилась вожделенная пещера, тем отчетливее дрожали их колени. Наконец, непрерывно бормоча заклинания против злых духов, они ссадили девушку на пропеченный солнцем грунт и пугливо заторопились в обратный путь. В ответ на бурный протест самый крепкий из них ткнул пальцем в сторону черного зева и что-то истерически провизжал на туземном диалекте.
Делать нечего, придется пешком.
Карабкаясь по осыпающейся круче, Пенни представляла себе, как проделал этот же путь еще молодой Макс-паломник. В Париже он рассказывал о годах, проведенных с мудрой, загадочной отшельницей. Представившись охочим до знаний подмастерьем, уговорил ее стать наставницей в самых эзотерических областях тантрики. Несмотря на юность и бодрость, добавил Макс, годы сексмагических тренировок с опытной специалисткой его чуть на тот свет не отправили.
И вообще, сказал он – эта подробность в особенности беспокоила Пенни, – пещерное обиталище мистической колдуньи завалено скелетами тех мужчин и женщин, которых она укатала до смерти. Их косточки навеки застыли в невыносимых эротических изгибах и заломах, неведомых и авторам Камасутры.
И все-таки Пенни с притороченным к спине луи-витоновским спальным мешком упрямо лезла вверх, цепляясь за выбоины в скальной стене. Припоминая рассказы Макса про оргазмическую агонию, она чуть ли не молилась, чтобы провидица успела преставиться. Сухие ледяные ветра угрожали вырвать ее пальцы из тех трещинок, куда она их вставляла. Местная крылатая фауна пикировала с высот, норовя заклевать и поцарапать в стремлении защитить гнездовья с молодняком. Вонь от помета перебивала дыхание.
Однако выбора нет. Даже президент заверила, что это единственный способ противостоять масвелловским козням. Умертвив Алуэтту в столь публичной манере, злодей доказал, что способен убивать кого угодно и где угодно. Захватил миллионы заложниц, даже если они сами того не ведали. И пусть кому-то из них удастся обнаружить наноботов, время уже упущено.
Лишь Баба Седобородка могла предложить противоядие… антидот… терапевтический тренинг, способный стать заслоном на пути легиона вживленных микророботов.
Порыв ветра дернул Пенни за плечо, отрывая от скалы. Отчаянно махнув рукой, она расстегнула пряжку прадовского ремня, который крепил ее пожитки к спине, и проводила их взглядом. Импровизированный рюкзак падал вечность, поворачиваясь то так, то эдак, пока не разлетелся яркими ошметками от «Анны Кляйн». Сбросив ношу, Пенни полезла живее. К трем пополудни, устало выдохнув, она перевалилась через порог пещеры.
Никого.
По словам Макса, Баба Седобородка влачила свои дни, ползая по скалам за лишайником и мхами, которые составляли ее скудный рацион. Пробавлялась также ворованными яйцами. Немалая доля умащивающих афродизиаков и возбуждающих бальзамов имела в своей основе ту плесень, что она соскребала с камней. Ночи, если верить Максу, проводила сама с собою. И так две сотни лет: изыскивая, апробируя, осваивая новые и все более мощные методы самоудовлетворения. Такова была суть техники, которую Баба привила Максу и которую он внедрил при массовом производстве «До самых кончиков».
В точности как он описывал, пещера была населена скелетами и сушеными трупами тех, кто, очевидно, скончался в тисках экстремального восторга. Рядом с покойниками нашлись разнообразные вещицы, плоды рук человеческих. А именно грубоватые прототипы тех изделий, которые Максвелл тестировал и совершенствовал на Пенни. Вот они, эротические изобретения одинокой Бабы, изготовленные из вяленых пантов северного оленя и животных сухожилий. Она собирала, разбирала и заново переделывала многочисленные приспособления для самовозбуждения, чтобы вынести бессчетные ночи изоляции. Беспредельная уединенность Бабы и породила сей кладезь сенсуального инструментария.
Пенни прошлась по пещере, осматривая найденное. Отдельные экземпляры, вырезанные из материкового базальта и отполированные до стеклянистого блеска, были явно предназначены для массажа перинеальной губки. Другие, представлявшие собой плетения из птичьих косточек, служили, по-видимому, для возбуждения клиторальных свай вокруг влагалища. Отдельные образчики со всей очевидностью применялись ректально.
Коварный злодей! Должно быть, Максу хватило одного взгляда на эти хитроумные прибамбасы, изобретения старой анахоретки, чтобы понять: такая сила сокрушит и поработит цивилизованную женщину. Каждая из вещиц потрясала, и Пенни откровенно им изумлялась, не замечая, что в пещеру вскарабкалась согбенная фигура и сейчас кралась в ее направлении.
Надтреснутый голос молвил:
– Давненько гостьюшкой не тянуло.
Пенни вихрем повернулась на каблучках и увидела пустынножительницу, до удивления похожую на близлежащие приспособления и скелеты. Баба Седобородка сама была чуть ли не вязанкой костей, державшихся вместе благодаря жилам, узловатыми мышцам и блеклой шерсти. Залепленные бельмами глаза сияли не хуже лунных камушков. Мослы – телом это назвать было нельзя – не ведали одежды, а пресловутая седая борода на поверку оказалась лобковой порослью, при ходьбе подметавшей землю.
Максвелл предупреждал, что она слепа. Баба, сказал он, преодолевала перевалы, брала скальные стены и промышляла охотой исключительно на ощупь и на запах. Ее пальцы знали каждую щель, дыру и борозду в этих горах. Она носом определяла загаженные трещины.
Вот и сейчас она принюхивалась, водя ноздрями по спертому воздуху, и выцветшим голосом сказала:
– Свежа ты, мать… или мне кажется?
Пенни замерла как вкопанная. Затаила дыхание.
– Духовитая, – проворчала старая карга. – Я чую. От меня не утаишь.
Спустив с плеч заплатанный сидор, она принялась черпать из него мох горстями. Осторожно извлекла крохотные яйца, приговаривая:
– Из Нью-Йорка, поди? Крюком через Омаху?
Помнится, Максвелл предостерегал, что Баба способна по вкусу гениталий определить всю интимно-половую биографию объекта.
– Сымай одёжу-то, – прошамкала старуха. – Лизать будем. Поглядим, какая ты студентка.
Шагнув ближе, ведунья выжидательно остановилась.
Пенни знала, что выбора нет. Мама и лучшая подруга, должно быть, уже при смерти. Значительный процент населения заражен едва ли не вирусом, в чье существование несчастные жертвы отказывались верить. Поэтому Пенни медленно сбросила с ног модельную обувь от Кристиана Лубутена, затем блузку и слаксы от Донны Каран, и наконец, следом отправились трусики «Ажан провокатёр». Оставшись нагой, если не считать лифчика «Виктория сикрет миракл бра», она принялась, в свою очередь, ждать.
Подволакивая ногу, Баба Седобородка приблизилась к гостье. Пятнистая дрожащая рука полезла Пенни в промежность.
– Ах! – Изумленный шепот: – Безволосая! Максвелл-негодник постарался?
У Пенни от страха отнялся язык. Она кивнула. Мол, сработал племенной узбекский способ с алое и кедровыми орешками.
Баба гордо ткнула морщинистой подушечкой пальца в растрескавшуюся кожу груди. Непрерывный обдув сухими ледяными ветрами так растянул ей молочные железы, что они теперь болтались пустыми мешочками, хлопая при всяком движении. Ведьма кивнула, пряча довольную улыбку в усах.
– Это я его научила.
Решительная в своих ласках, горная подвижница тем же скрюченным пальцем шутливо погрозила Пенни и, засунув узловатый кончик ей в вагину, сказала:
– Ох и сочна!
Палец – шишковатый, хрупкий, ни дать ни взять высохший сучок – зашел по кулачную костяшку. Старуха скрипнула:
– И восприимчива! Голуба моя, из тебя получится славная ученица.
Пока многовековая отшельница ее зондировала, Пенни старалась припомнить все, что любила в этой жизни. Например, катание в карете с Тэдом по Центральному парку. Торт-мороженое. Фильмы с Томом Беренджером. Затем на ум пришли сумочки от «Фенди», летние карнавалы с чертовым колесом и сахарной ватой. С теплой печалью она подумала о собственном восхищении в адрес Клариссы Хайнд и той радости до небес, что пришла к ней с присягой первой женщины-президента.
Когда приятные воспоминания истощились, Пенни невольно поежилась в ответ на манипуляции ведьминого перста. Ей словно лезли в самую душу.
Изрядно пошуровав, палец наконец убрался и, мимолетно сверкнув в тусклом пещерном свете, попал в морщинистые губы немолодой искусницы. Обсасывая фаланги, Баба понимающе хмыкала. Для верности еще разок облизав палец серым языком, она кивнула и заявила:
– К. Линус Максвелл. Вот кто тебе преподавал.
Колдунья сумела прочесть все по одной-единственной взятой пробе.
– Это он проинструктировал тебя в навыках, которые у меня перенял. Мой лучший ученик. О таком мечтает каждый наставник. Увы, современный человек чересчур нетерпелив, ему лишь бы поскорее достичь оргазма. Нет в нынешней молодежи уважения к учителям, не умеют они уделять им время.
Скрупулезное обследование утолило любопытство древней скитницы. Продолжая гладить Пенни шершавыми руками, она говорила:
– Да, я обучила Максвелла эротическому искусству древних. Эта практика почти утрачена человечеством. Никто уже не хочет посвящать ей бессчетные часы, а ведь без должного прилежания не стать мастером сенсуалики.
Зато Максвелл, похоже, был не прочь потрудиться. Она с радостью приняла такого ученика для передачи опыта, тем более что…
– Если не считать Макса, последний раз студент ко мне заглядывал лет шестьдесят тому назад. Звали его Рон Джереми[13].
Продолжая посасывать палец, она рассказывала:
– Максвелл перенял у меня все, что я знала и умела. Усвоив плоды вековых автостимуляций моего лона, получил на блюдечке суть всех моих открытий. Но нынче Максвелл применяет сексуальные премудрости, чтобы мучить многочисленных женщин к личной выгоде.
Пенни была потрясена ясновидческими талантами колдуньи. Когда та вновь выставила сучковидный палец, Пенни нанизалась на него с восторгом и радостным ожиданием.
Беря новую вкусовую пробу, Баба вещала:
– Ты испытываешь чувство великой вины. Предала сестер по полу. Помогала пристреливать оружие порабощения. Не счесть теперь рабынь, коих ты ввергла в лапы окаянного Максвелла своими же трудами.
Пенни рыдала, внимая этим словам. Звучала истинная правда. Страшная и до того горькая, что она ни разу не позволила себе поверить в нее до конца.
Баба чмокала пальцем во рту. Насосавшись, выдернула его со звучным хлопком и лакомо облизнулась.
– Ты, Пенни Харриган, пришла ко мне, чтобы натренироваться для борьбы с этим злом.
Серый язык обвил палец змеей. Вылизывая, подбирая последние росинки правды, притаившиеся в морщинах.
– Вы узнали мое имя? – изумленно пролепетала Пенни. Впервые за все время пребывания в пещере она заговорила, и собственный голос резанул по ушам. – Прямо вот… на вкус?
Потрескавшиеся губы Бабы растянулись в улыбке.
– Я много чего знаю.
Она жестом показала на циновку, сплетенную из лишайников и ее собственных оческов.
– Располагайся. Тебе понадобится много сил для тренировок. А я покамест заварю чаю.
Под стать тому, как Пенни отдалась опытам Максвелла, производимым в уединении пентхауса, сейчас она вверила самое себя наставническим заботам Бабы в келейной тиши высокогорного обиталища.
Пенни впервые довелось «возлежать» с другой женщиной, и сейчас все было совсем иначе. Она отродясь не чувствовала себя более желанной, как в те минуты, когда ее нежная, упругая плоть соприкасалась с морщинистой оболочкой древней ведуньи. Баба передавала ей великие тайны сексодейства. Отшельница беспощадно работала пальцем, пока Пенни не принималась кричать, вопя так, что эти звукоизлияния казались ее последними словами на земле. Ведьма редко просила о встречных услугах, но если такое случалось, Пенни исполняла задание с величайшим уважением к сморщенной наставнице. А уж если удавалось извлечь из учительницы хотя бы кряхтенье, она собой по праву гордилась.
Отправляясь на промысел, старуха наказывала воспитаннице не терять времени даром, а упражняться самостоятельно с костями и булыжниками, учиться вырезать из них собственные инструменты. Тряся перьями на палке, Баба хвасталась:
– Со стороны поглядеть – тьфу, веник, да и только. Ни в какое сравнение не идет с орудиями Макса. Однако на деле такая метелка почище любого цветочного букета раздувает пламя женской энергии.
Подмигнув бельмом, она заверяла:
– Не пожалеешь.
И, наваливаясь ближе:
– Ну что, наказать тебя, сладенькая?
Баба предостерегала:
– Большинство, кто алчет эротической премудрости древних, не способно с нею совладать.
С грустной улыбкой:
– Нет-нет да и забредает ко мне иной студент, взыскующий сих навыков. Многие гибнут в пути, но еще больше тех, кто налагает на себя собственные руки.
Секс-ведунья делилась грустными повестями, как носила им деликатесные яйца, но воспитанники отказывались питаться. Приглашала разделить с ней постель из мхов и птичьего пуха, но упрямцы и упрямицы не желали отвлекаться на сон.
– Вечно одно и то же. – Она удрученно пожала плечами. – Стоит ознакомить человека с рудиментарными приемами сенсуальной практики, как его в скором времени пожирает самонаслаждение.
К вящему изумлению Пенни, однажды вечером ей удалось довести мудрого педагога до длительного, яркого выброса. Жалящими ударами языка и точно выверенной работой губ она раздразнила лукавую травницу, вырвав из нее тонкоголосое тявканье. Костлявая секс-волхатка бурно выражала одобрение, крутясь на двуспальном ложе из веточек. Беззубые десны ходили ходуном.
Пенни довела сладкую муку чуть ли не до жестокости и лишь затем принялась потихоньку ослаблять атаку на интимные части ведуньи. Наконец она отвела мокрое лицо, обтерла капающий подбородок пригоршней гигроскопического мха, задорно взглянула на Бабу и сказала:
– Поведай мне тайну, старая!.. Или я залижу тебя до потери рассудка!
Пенни знала, что та сейчас довольна. И действительно, запыхавшаяся Баба, пьяная от восторга, трясла головой, отбиваясь от лавины повторяющихся оргазмов.
– Секрет! Секрет! – ликовала Пенни.
– Ну ладно, – согласилась Седобородка. Приподнявшись на локтях, она таинственно зашептала: – А Максвелл говорил тебе, отчего решил пойти ко мне в ученики?
Пенни пожала плечами.
– Чтобы набраться знаний?
– Не-ет, – печально покачала головой Баба.
– Чтобы отвлечься. Чтобы забыть великое горе, посетившее его в один злосчастный день.
– А, когда погибла мать? – кивнула Пенни. – Ну какой же тут секрет? Все давно задокументировано таблоидами.
И вновь Седобородка поправила ученицу:
– Макс отправился в сексуальное паломничество для того, чтобы забыться после смерти жены.
Настала очередь Пенни качать головой. Вот так новости.
– Он был женат?!
Баба молча кивнула. Макс однажды состоял в браке. Познакомился в колледже со старшекурсницей, девушкой примечательной во всех отношениях, да еще с юрфака. Любовь оказалась взаимной и глубокой. В ту пору он не был тем холодным, клинически отстраненным Максом, с которым развлекалась Пенни. Свою невесту молодой человек носил на руках. Пара стояла на пороге счастливой совместной жизни.
Бывалая кудесница вздохнула.
– Обстоятельства смерти девушки не столь важны. Вроде бы, анафилактический шок. Ее кончина поставила точку и в жизни Макса.
В пещере Бабы появился молодой вдовец. Ожесточенный, озлобленный на всех и вся, он хотел лишь одного: спалить оставшиеся годы в горниле гедонистических забав.
Пенни с удовольствием послушала бы еще, но не та была минута, чтобы тормошить наставницу, требуя новых подробностей.
Она спросила:
– А как ее звали?
Пальцы Пенни подкрались к ветхой отшельнице и шаловливо коснулись дряблой ткани заднего прохода. Изношенное отверстие колдуньи потребовало нескольких плевков.
– Как звали? – Баба мягко осела, отдаваясь ласке. Голос осип, словно накатывала дрема. – Фиби ее звали.
Фиби. Эхо этого имени еще долго звучало в голове Пенни. Фиби Максвелл. Похоже, что подручные Макса удалили всяческое упоминание о ней из газет, которыми тот владел, из Интернета и вообще из истории. Вот она – ахиллесова пятка Вклинуса. Вот доказательство, что даже его сердце может быть разбито. Осмысляя вновь выявленный аспект его жизни, Пенни задумчиво склонила лицо к белесой поросли на лобке, который успел нетерпеливо выпятиться, требуя внимания.
Возвращаясь за «ученическую парту», она вдруг задалась вопросом, как долго продолжалась супружеская жизнь Макса и Фиби. Ответ пришел на ум сам собою…
Сто тридцать шесть дней.
Во время передышек между уроками Баба втирала мази в саднящие слизистые Пенни. Чувственная репетиторша с любовью укладывала ее на ложе из сушеного мха, а сама отправлялась по окрестностям за яйцами и грибами. Заваривала бодрящие чаи и настои, приучив девушку лакать из ее морщинистой горсти, показывала, как правильно толочь пауков камнями, добывая аналог бальзамического кольдкрема для повышения анальной чувствительности. Череда дней тянулась до того умиротворенно, а взаимопонимание и тяга друг к другу были настолько искренни, что Пенни и думать позабыла о легионе коварных микроботов, которые прямо сейчас могли копошиться у нее в венах.
Блаженное забытье продлилось недолго.
Однажды ее соски вдруг встали и завибрировали, словно Макс где-то нажал кнопку, прозванивая цепь: работает ли? Вслед за сосками дрожью зашелся и клитор. Тем утром старуха столько раз доводила ее до оргазма, прежде чем отправиться за ящерицами к обеду, что от самой себя подобного поведения Пенни ждала меньше всего. До того странной и неожиданной была эта напасть, что она поняла: без Макса не обошлось. В ту минуту она сидела в одиночестве на каменном полу, скрестив ноги по-турецки и попивая лишайниковый настой. Не успела она вскочить, как нахлынула вторая волна возбуждения.