— Или носишь красно-жёлтые штаны, или никакие, – завершил дискуссию Джо.
— Ладно, – безропотно ответил Уилл. — Будь по-твоему. Надеюсь только, до конца месяца они немного выцветут…
Джо быстро повязал вокруг щиколоток Уилла по свободному кольцу из коры. К ним он привязал полоски разных цветов, и принялся заплетать их, пучками по четыре, в необычно выглядящую сеть. Вообще-то это было известное всем племенам Севера плетение рыболовной сети, только тут все узелки были снаружи и располагались намного плотнее. Джо вязал, переплетал и перевязывал с такой скоростью, что, прежде чем Уилл устал стоять в одной позе, на нём уже оказались красно-жёлтые плетёные штаны. Видом они напоминали вязаные галстуки, которые Уилл обожал, правда, штаны эти, – пока он не привык, – были грубоваты, куда грубее нижнего белья из фланели. Но всё-таки это было куда лучше, чем ходить нагишом через колючие кусты. Остаток дня Джо занимался изготовлением такой же пары для себя — с помощью Уилла в плетении задней части.
Следующим утром Джо оружейничал. Взяв оленьи рога, он куском грубого песчаника спилил зубцы и, оставив часть рога как рукоятку, между двух камней заточил остаток так, что получились вполне острые лезвия. Рукоятки он плотно обмотал шнурами из луба. Получились удобные в хватке округлые рукояти, а когда он заострил концы и выточил их так, чтобы они годились для свежевания, вышла пара вполне пригодных охотничьих ножей. Пока он занимался ножами и поясом из дорого доставшейся змеиной шкуры, Уилл обследовал гору. Пройдя всего четверть мили от лагеря, он услыхал стук копыт, фырканье и рык. Вдруг прямо перед ним из-за деревьев выскочила раненая оленуха. Несомненно, какой-то охотник подранил её. За ней неуклюже бежал чёрный медведь-подросток[68], уже почти взрослый. Никто из двоих не заметил стоявшего в тени, за стволом большой сосны Уилла. Когда звери поравнялись с мальчиком, медведь догнал оленуху и нанёс вооружённой мощными когтями лапой удар, от которого оленуха рухнула. Но, накинувшись на жертву, медведь заметил наконец Уилла и отпрыгнул с яростным рычанием. Уилл невольно вскинул руки и закричал. Будь медведь старше, мальчику не поздоровилось бы; но этот испугался сам и неохотно побежал прочь, вихляя задом и оставив добычу сопернику. Уилл предпочёл не ждать, пока зверь передумает и, взвалив ещё вздрагивающую тушу на плечи, спотыкаясь, пошёл к лагерю. Джо, увидав новый дар небес, был в восторге.
— Ты настоящий шаман! — воскликнул он. — Заставил старика медведя охотиться для себя!.. Теперь у нас обоих будут рубахи из оленьей шкуры, – пообещал он, когда мальчики свежевали тушу.
Пришлось поработать ещё, дубить и сушить шкуру, но в результате у мальчиков оказалось две превосходно выделанных шкуры, мягких, какой может быть только настоящая оленья шкура. А сшить рубашку оказалось довольно просто — это и впрямь проще, чем многие другие портняжные и скорняжные работы. Во всяком случае, Джо лишь прорезал отверстия для рук, ряд петель для пуговиц, и оленьими жилами пришил сами пуговицы, которые он вырезал из мягкой берёзы — и у ребят появились мягкие и прочные охотничьи рубахи без рукавов, свободные и прочные. И ещё осталось довольно шкуры, чтобы выкроить две пары мокасин; мальчики сочли, что обувь оказалась весьма кстати, даже несмотря на то, что их собственные подошвы к этому времени закалились и загрубели.
Прошла пара дней, и однажды утром, за завтраком, Уилл вдруг замер с недоеденной печёной форелью в руке.
— Знаешь, Джо, с едой что-то не так. Как-то невкусно.
— Соль, – фыркнул Джо.
— Точно, в ней-то и дело, – пробормотал Уилл, задумчиво разжёвывая кусок. — То-то я и смотрю, что вроде как пресно…
— Сегодня утром, – сказал Джо, – ищи гикори. Добудь мне его луб. Я буду делать правильный вкус для еды.
И после завтрака белый мальчик отправился по склону горы, оставив друга, свернувшегося на ложе из хвои у костра — тот решил завершить отделку пояса из змеиной кожи. Стояло тёплое, ароматное утро, и Джо, быстро рысивший через лес в своих новёхоньких мокасинах, ощущал, что переполнен радостью бытия, которую неделя с лишним жизни на природе влила в его жилы. Поначалу ему вообще не попадались деревья с твёрдой древесиной. Повсюду стояли тсуги с короткой хвоей, ели, чьи иглы длиннее и растут по всей окружности ветки, и бальзамические ели, у которых иглы плоские и изогнутые, а внутренняя сторона иголок светлее внешней. Там и тут поднимались белые сосны, которые легко узнать по длинным тонким иголкам и стройным высоким стволам. После полосы вечнозелёных деревьев показались белые берёзы, светившиеся корой как бледные привидения; сахарные клёны, буки и белые ясени, – у ясеней листья сидят не на ветках, а на длинных черенках, в отличие от ясеня чёрного. И наконец, на верхней части склона, Уилл обнаружил то, что искал, – большое дерево гикори, это был лохматый гикори[69] с шероховатой корой, лоскуты которой висели на стволе неопрятной, клочковатой бахромой.
После долгих усилий мальчик сумел своим кремнёвым ножом отрезать большой кусок твёрдого нижнего слоя коры и отправился в лагерь другим путём, намереваясь выйти к ручью выше по течению. Проходя через тсуговую рощу, за которой серебристой лентой на зелени блестел ручей, он услыхал над головой странный скребущий звук, будто кто-то пытался пилить дерево очень тупой пилой. Подняв глаза, на коротких верхних ветвях тсуги, у самого ствола, Уилл увидал бурое с чёрным животное фута в три длиной от хвоста, напоминавшего треугольник с тупым верхним углом, до лохматой чёрной морды. Зверёк грыз кору крупными оранжевыми зубами, неторопливо и не прерываясь ни на миг, будто заключил с кем-то договор об ошкуривании дерева. Голова и туловище зверя были покрыты множеством длинных, острых белых иголок с тёмными кончиками, плоский хвост украшали похожие иглы, но покороче. Мальчик распознал животное как поркупина, или «иглосвинку», как прозвали трапперы неуклюжего, глупого, но опасного дикобраза северных лесов[70]. Вблизи Корнуолла они практически не водились, и Уиллу прежде не доводилось видеть таких здоровенных, как тот, что глодал кору над его головой — пожалуй, в нём было немногим меньше пятидесяти фунтов[71]! Сначала мальчик попытался согнать едока коры с дерева, швыряя в его палки, а в промежутках испуская крики и колотя по стволу палкой; дикобраз, однако, продолжал своё занятие, не обращая на скаута особого внимания. Наконец, Уилл решил забраться на дерево и попросту спихнуть дикобраза вниз. Оставив у подножия тсуги свёрнутую трубкой кору гикори, Уилл начал осторожно карабкаться по стволу с тут и там объеденной корой. Поднимался он медленно, и был футах в пятнадцати от дикобраза, когда заметил, что звук, с которым животное грызло кору, прекратился. Он поднял голову и увидел, что дикобраз повернулся к нему и пристально смотрит туповатыми глазками на незваного гостя. И вдруг без единого звука животное, только что обвивавшее ствол, с поразительной прыткостью стало спускаться вниз, прямо к Уиллу. Спускался дикобраз не головой вниз, а хвостом. На каждом шагу его когти глубоко вонзались в кору. В следующую секунду дикобраз стал вдвое больше. Он растопырил свои длинные иглы, и начал угрожающе помахивать хвостом. Уилл вдруг сообразил, что где-где, а на дереве с древесным дикобразом связываться не стоит. Он с содроганием вспомнил, как сам наблюдал исход столкновения собаки с совсем небольшим дикобразом — одним ударом хвоста колючий грызун вогнал в нос несчастного пса пару десятков ядовитых иголок, и только теперь сообразил, почему дикобраз движется хвостом к нему — к его ничем не защищённым лицу и рукам. В панике он стал поспешно слезать по ветвям тсуги, расположенным, на его счастье, почти как перекладины стремянки. Но как Уилл ни торопился, а в искусстве лазания по деревьям он был не ровня дикобразу, и когда до земли оставалось добрых двадцать футов[72], хвост противника находился уже в паре ярдов[73] от лица мальчика. Уилл остановился, отломал небольшой сухой сук и решил защищаться. Заорав во весь голос, он принялся колотить импровизированным оружием по стволу в надежде напугать животное. Но дикобраз только повернул голову и окинул врага взглядом своих злобных тупых глазок — но не остановился. Страшный хвост был уже совсем рядом, и тут снизу раздался голос.
— Прыгай быстро! — раздался приказ. Уилл глянул вниз — там стоял Джо, и таким встревоженным Уилл его никогда ещё не видел.
— Скорее! — снова крикнул индеец. — Нельзя драться с дикобразом на дереве, он убьёт! Он тебя догонит, прыгай вниз!
Двадцать футов — это высоко. Уилл решил спуститься ещё немного, прежде чем рискнуть. Но тут страшный хвост свистнул в воздухе, и иглы прошлись по макушке мальчика. Через миг он ощутил острую, жгучую боль — ещё три-четыре зазубренных иголки рассекли кожу на его голове; вылетев, как стрелы, из хвоста дикобраза и пробив скальп Уилла. Ясно было, что при следующем ударе он получит пару дюжин ядовитых игл в лицо, руки, глаза… Не колеблясь более, мальчик прыгнул и упал сквозь гнущиеся зелёные ветки. Джо поймал товарища, когда тот почти коснулся земли, и немного смягчил удар, но сам не удержался на ногах, и оба мальчика покатились через кусты. Джо поднялся первым, потирая ушибленную о пенёк голову.
Двадцать футов — это высоко. Уилл решил спуститься ещё немного, прежде чем рискнуть. Но тут страшный хвост свистнул в воздухе, и иглы прошлись по макушке мальчика. Через миг он ощутил острую, жгучую боль — ещё три-четыре зазубренных иголки рассекли кожу на его голове; вылетев, как стрелы, из хвоста дикобраза и пробив скальп Уилла. Ясно было, что при следующем ударе он получит пару дюжин ядовитых игл в лицо, руки, глаза… Не колеблясь более, мальчик прыгнул и упал сквозь гнущиеся зелёные ветки. Джо поймал товарища, когда тот почти коснулся земли, и немного смягчил удар, но сам не удержался на ногах, и оба мальчика покатились через кусты. Джо поднялся первым, потирая ушибленную о пенёк голову.
— Придурок, – искренне сказал он, помогая другу встать на ноги. — Что ты делал? Лучше залезть в берлогу старика медведя, чем на дерево старика дикобраза!
Уилл ничего не ответил — он осматривал себя в поисках повреждений. Впрочем, хотя его спина напоминала карту Южной Америки, а руки и ноги были сплошь в царапинах, кости были целы. Удостоверившись в этом, Уилл посмотрел наверх. Дикобраз вернулся на верхушку дерева и продолжил глодать кору, будто ничего и не случилось.
— Чёртов поркусвин[74]! — заорал вдруг Уилл, грозя зверю кулаком. — Я с тобой ещё поквитаюсь!
Вечером, у костра, Джо под оханье и сдавленные стоны Уилла вытаскивал из последнего иголки и рассказывал о неосторожных охотниках, которые лезли за дикобразом на дерево; рассказал и о том, как нашёл однажды у подножия дерева мёртвого индейца, голова и шея которого чудовищно распухли из-за пронзивших их ядовитых игл. Когда Уиллл рассмотрел вытянутые из его кожи иглы, он понял, насколько это страшное оружие. Конический кончик каждой иглы был покрыт множеством мелких зазубрин. Кроме того, иглы заносили в раны яд (и заразу), что Уилл ощутил на себе утром — кожа на голове у него распухла и болела. Джо сказал ему, что дикобразы, бывает, убивают ударами игл волков, рысей и даже ягуаров. А вот илька, или куница-рыболов, запросто ловит дикобразов, и даже, пожирая добычу, глотает приличное количество его отравленных игл безо всякого для себя вреда.
— А есть дикобразов можно? В смысле, людям? — поинтересовался Уилл.
— Да, – ответил Джо, – если голодаешь. И надо крепкий желудок, чтобы его мясо не пошло обратно.
ГЛАВА VI Владения бобров
Как-то утром Джо и Уилл проснулись, чувствуя себя особенно бодрыми. В августовском воздухе чувствовалась какая-то острота, намекавшая, что холода уже не за горами. Как только краешек солнца появился над Чёрной горой, мальчики кубарем выкатились из своей тёплой постели, исходящей ароматом хвои. За прошедшие дни их крепкие, стройные и коричневые от загара тела совершенно закалились и привыкли к холодку. Неподалёку от лагеря маленький водопадик устроил круглый бассейн в гранитной скале, футов пятнадцати в поперечнике и футов шесть в глубину[75]. В прозрачной золотисто-бурой воде взблескивали спинки форелей, чьим домом был этот водоём. Там, где водопад падал в чашу, белели брызги и пена. Мальчики пользовались этим маленьким водоёмом как личной ванной, и каждое утро ныряли в колко-холодную воду горного ручья. Вот и сегодня они разом прыгнули в воду с покрытого мягким зелёным мхом каменного берега и принялись плавать в крутящейся воде, сами похожие на играющих вокруг них форелей. Немного поплавав, они выбрались на берег и принялись растираться пригоршнями сухого, мягкого сфагнума, который они нарочно запасли и сложили кучкой у своей «ванной» — вместо банных полотенец.
Минуту спустя Джо уже раздувал уголья в очаге, аккуратно сложенном из сухих сучьев граба и бука, а Уилл в это время чистил рыбу — дюжину форелей, которых он прямо голыми руками вытащил из маленькой запруды, где мальчики держали запас из последнего улова. Завтрак начался довольно бурно: началось с того, что Уилл нашёл тонкий и плоский кусок сланца[76] и водрузил его на два булыжника над очагом — вместо сковородки.
— Плохой камень, – прокомментировал его действия Джо.
— Да ну тебя, Джо, – отозвался Уилл. — Смотри лучше: дядюшка Уилл сейчас изжарит рыбку на сковородке, а то надоело всё на вертеле…
— Я смотрю, – кротко ответствовал Джо, но при этом отодвинулся подальше от огня. И только Уиллл положил на раскалившийся камень вычищенную и выпотрошенную форель, и собирался класть вторую, как — бабах! — словно бомба взорвалась: во все стороны разлетелись осколки сланца, куски рыбы и пепел. Уилл упал на спину, дрыгая в воздухе голыми ногами. Поднявшись, он обнаружил, что форель, сланцевая «сковородка» и большая часть очага исчезли. А Джо согнулся пополам в беззвучном хохоте.
— Кто стрелял? — пробормотал поражённый Уилл. Ему понадобилось с полминуты, чтобы понять наконец, что виной всему мягкий камень, в котором было достаточно влаги — когда та превратилась в пар, раскалённый сланец взорвался.
Уилл восстановил очаг и вернулся к проверенному способу готовки — на шампурах из прутьев. Джо меж тем молча сходил к ручью и принёс тонкий и плоский, слегка выгнутый осколок мелкозернистого гнейса[77].
— Нет уж, сэр, – отказался Уилл. — Можете сами завтра испытывать эту утварь, а я держусь за старые верные шампуры.
Вскоре завтрак был готов. Форель выложили на квадратные куски берёзового луба вместо тарелок и присолили зеленоватым пеплом от коры гикори; и очень скоро лубяные «тарелки» опустели. Последовал десерт — по кварте сладкой черники на брата, и сколько угодно свежайшей, чистейшей воды. Наконец, скауты были готовы к трудам и заботам. Мальчики были в превосходной форме. Организм Джо избавился от последних следов змеиного яда, а у Уилла окончательно зажили царапины и ссадины, заработанные в битве с дикобразом. Этот день они решили посвятить исследованию ручья, поставлявшего форель к их столу.
С милю они шагали по территории, уже хорошо им знакомой благодаря неоднократным походам, посвящённым рыбной ловле. Потом знакомые места закончились, и мальчики оказались у длинного и узкого ущелья — казалось, каменистые холмы рассёк гигантский меч. Из ущелья сквозь густые заросли елей и вырывался их ручей. А дальше, за еловой рощей, блестело широкое водное пространство. Мальчикам пришлось протискиваться сквозь очень плотно стоящие ели, а пройдя через них, они оказались на берегу озера акров в двадцать пять[78]. А в конце этого озера или, вернее, запруды, виднелась плотина добрых ста футов длиной[79]. В основании ширина плотины была пятнадцать футов, в высоту — десять[80], и состояла из длинных сучьев, толстые концы которых были направлены против течения. Эти концы, казалось, были обработаны тупой стамеской или зубилом. Каждый сук был закреплён горкой глины, и глиной же была покрыта вся передняя часть плотины; из глины торчали концы сучьев.
— Похоже, кто-то строит тут мельницу, – заметил Уилл, оглядывая плотину[81].
— Могвина, – коротко ответил Джо.
— Это ещё кто?
— Бобр[82], – объяснил индеец.
— Ты хочешь сказать, что бобрам под силу выстроить такую здоровенную плотину? — недоверчиво спросил Уилл.
Вместо ответа Джо нагнулся, с усилием вытянул из плотины один из сучьев и протянул его Уиллу. Заострённый конец сука словно бы обработали многочисленными ударами стамески, но вдоль поверхности каждого из срезов шла небольшая канавка, как если бы на лезвии той стамески была щербина. Канавка эта отмечала щель между четырьмя оранжевыми, самозатачивающимися резцами бобра, и её можно видеть везде, где поработали эти резцы: так сказать, фирменный знак строителя-бобра. Мальчики поднялись на плотину. Ниже по течению от неё были беспорядочно навалены ветки, со старыми, почерневшими в воде сучьями в основании и совсем свежесрубленными, то есть свежеотгрызенными, наверху; тут и там виднелись ошкуренные колья из осины. Экономные бобры съели кору, а сами колья использовали для укрепления плотины. Противоположная сторона была аккуратно обмазана глиной и выглажена, словно мастерком штукатура.
— Наверное, они это хвостами разглаживают, – сказал Уилл: он помнил длинный, плоский чешуйчатый хвост бобра.
Джо рассмеялся.
— Много глупых рассказов про бобра, – фыркнул он. Бобр, он хвостом ничего не разглаживает. Он шлёпает хвостом по воде, когда ныряет, – сказать другим бобрам, что кто-то идёт. Когда валит дерево, хлопает по земле, сказать, что дерево сейчас упадёт, чтобы другие бобры береглись.
— Полно, Джо, – заспорил Уилл, – скажи ещё, что бобры разговаривают.
— Разговаривают, конечно, – ответил Джо, – не хуже тебя. Только они разговаривают хвостом, а ты языком, – и, кстати, очень много иногда. Бобр, он хвостом разговаривает, плавает, ещё носит сучья и глину между хвостом и лапами, а больше ни для чего. А другая глупая история, – продолжал он, с редким для себя красноречием обличая бобра, – что он высасывает воздух из брёвен, чтобы они утонули. По правде, он их прижимает ко дну глиной.