— Разговаривают, конечно, – ответил Джо, – не хуже тебя. Только они разговаривают хвостом, а ты языком, – и, кстати, очень много иногда. Бобр, он хвостом разговаривает, плавает, ещё носит сучья и глину между хвостом и лапами, а больше ни для чего. А другая глупая история, – продолжал он, с редким для себя красноречием обличая бобра, – что он высасывает воздух из брёвен, чтобы они утонули. По правде, он их прижимает ко дну глиной.
— А зачем он их прижимает ко дну?
— Чтобы зимой есть кору, – ответил Джо. — Пошли, покажу.
Он повёл Уилла по дамбе, – а по её гребню шла хорошая утоптанная тропа, настоящее шоссе лесного народца и его главная улица. От дамбы по диагонали тянулась канава, или даже канал, фута четыре в ширину и два глубину[83]. Он уходил в лес, прямой как стрела. Вырытые земля и глина были аккуратно сложены в бруствер по краю канавы.
— Это кто-то лопатой выкопал, – заявил Уилл, внимательно осмотрев канаву.
Джо не ответил, вместо этого он повёл товарища вдоль канавы, через подлесок, ко краю рощи дрожащих на ветерке осин. В конце канала несколько деревьев, некоторые из которых были в пару футов в диаметре[84], были свалены всё тем же «зубилом» с говорящей канавкой на каждом из его следов. Ветки были отделены от стволов, а сами стволы разделены на четырёхфутовые отрезки[85], сложенные у края канала. Глубокие следы в глинистом склоне показывали, где часть таких «поленьев» была спущена в канал, а позже возле плотины мальчики увидели это дерево, надёжно закреплённое на дне глиной. Джо было нелегко убедить Уилла в том, что всё это — работа бобров.
— Сейчас они вернулись домой, живут тут, – объяснял Джо. А всё лето они путешествуют, играют, ходят в гости, живут в норах на берегу, веселятся. В августе — собираются дома, всю ночь работают, весь день спят, чинят плотину, хатки, запасают еду на зиму.
— Откуда ты про них столько знаешь? — спросил Уилл.
— Ловил их, – отвечал индеец. Однажды поймал большого — семьдесят фунтов[86]. Бобры, они в ловушке тихо сидят, не шумят, не бьются, как рысь или волк. А он попал в ловушку — и стоит в ней, а рукой прикрывает голову… Если ударить, он удар отбивает, и опять закрывается. Вот я однажды поймал молодого бобра. Я его выучил: он за мной ходил, как собака, и спал под моим одеялом, а когда я шёл куда-то далеко, ехал на верху моего заплечного мешка. Когда делал стоянку — он плавал в реке, но когда я свистел — сразу приходил.
— А что с ним стало? — спросил Уилл, потому что Джо замолчал.
— Белый человек застрелил, на шкурку, – коротко ответил Джо и после паузы добавил: — А я выстрелил в белого человека.
— Ты что же, убил его?! — ужаснулся Уилл.
— Нет, ответил его товарищ, – руку только сломал, перебил кость. Пришли ещё белые люди, прогнали меня, я не успел ещё выстрелить.
Мальчики вернулись к плотине и рассмотрели бобровые хатки, которых тут было несколько. Они походили на индейские типи, только меньше. Бóльшая их часть была построена в воде, основание их на несколько футов было ниже поверхности воды, над водой они поднимались на три-четыре фута, а в диаметре были около пяти[87]. Впрочем, одна из хаток была раза в два больше остальных и стояла на довольно глубоком месте. Она была сооружена в основном из очищенных от коры сучьев и брёвен из тополя и стояла на возведённом на дне прочном фундаменте из глины, укреплённой сучьями; в фундамент были заделаны крепкие колья. Эти колья наклонялись к центру постройки и были переплетены ветками и хорошенько обмазаны смесью глины и торфа — в результате, станы хатки были в добрых три фута толщиной.
— Тут живёт их вождь, – заявил Джо, указывая на хатку. — У каждого бобрового племени есть вождь. Он командует, говорит, что надо делать. Иногда уводит бобров через лес — на десять, двадцать или тридцать миль и строит новую колонию, если в лесу пожар или вода пересыхает. У вождя всегда самый большой дом.
Уилл был чрезвычайно заинтересован.
— А что там внутри, и как он туда попадает?
— Два входа, оба под водой. Внутри комната с полом из палок, и сухая постель. А воздух проходит внутрь через дырку на крыше.
Некоторое время Уилл молча рассматривал жилище вождя бобров.
— Слушай, Джо, – вдруг предложил он, – а давай нырнём и всё осмотрим? Ведь старикан нам ничего не сделает?
Джо ухмыльнулся.
— Да вряд ли, – ответил он. Я думаю, вождь ещё не вернулся домой. А даже если вернулся, бобр не станет драться, если только не загнать его в угол.
— Ну так вперёд!
— Глубоко нырять, – возразил Джо. — И далеко. И вход может быть узкий. Можно застрять.
— Ладно тебе заранее трусить, – подзадоривал Уилл. — Где твой азарт? А застрянешь, так я тебя вытащу.
— Ну, давай, – хмыкнул Джо.
Встав на краю плотины, мальчики сделали несколько глубоких вдохов, нырнули и сквозь тёмную воду поплыли ко входу в хатку. С обращённой к берегу стороны к хатке было пристроено что-то вроде пандуса, где были сложены и закреплены глиной брёвна из «продуктовой» кучи. Этот пандус упирался в стену хатки прямо под круглым отверстием футов двух в диаметре[88]. С противоположной стороны хатки был второй, точно такой же, вход. Уилл доплыл до входа первым и на мгновение заколебался. Хотел бы он уметь задерживать дыхание на одиннадцать минут (это — рекорд для бобра)… Но он-то был мальчиком, и воздуха у него оставалось ещё всего на считанные секунды. Что если внутри ход сужается, и он застрянет? Так ведь и захлебнуться можно прежде, чем удастся освободиться. Но тут он подумал, что если он даже не попытается, Джо поднимет его на смех, и сильным гребком он подплыл к норе и нырнул внутрь почти так же быстро, как настоящий бобр. К счастью, оказалось, что ход на всём протяжении широкий и гладкий, и через секунду мальчик оказался в комнатке семи футов в поперечнике[89]. В середине её был устроен помост из палок и глины, на шесть дюймов[90] поднимавшийся над водой и потому совершенно сухой. Ближе ко входу на этой платформе помещалось сухое и тёплое гнездо, целиком сделанное из расщеплённой буквально в стружку древесины. Пообок было устроено ещё одно ложе — из сухой травы и мха. А около обоих входов оставались небольшие пространства, залитые водой. Из щелей между поддерживавшими крышу сучьев в нескольких футах над полом в хатку проникали воздух и свет. Уилл только-только успел вскарабкаться на платформу, как из входного отверстия показалась голова задыхающегося Джо. К несчастью для индейца, владелец хатки в это время почивал на своей моховой постели. И в тот миг, когда Джо выныривал из воды, огромный чёрный зверь метнулся к выходу из хатки. Головы бобра и мальчика столкнулись с громким стуком. Трудно сказать, кто из двоих был больше поражён и напуган. Джо хрюкнул, словно кабанчик на забое, как определил этот звук позже Уилл, а бобриный вождь извернулся и чёрной молнией метнулся ко второму выходу. Один удар перепончатых лап и плоского чешуйчатого хвоста — и бобр, который оказался никак не меньше четырёх футов в длину[91], исчез в норе. Державшийся за край спальной платформы Джо с выпученными глазами выглядел так забавно, что Уилл от хохота чуть не скатился в воду.
— Добро пожаловать, мистер Кутó, еле выговорил он наконец. — Мистеру Бобру пришлось спешно покинуть нас, поскольку у него назначена деловая встреча, однако он любезно просил меня принять вас. Не желаете ли перекусить с дороги? Может быть, кусочек тополя, или вы предпочитаете в это время дня бук?..
Джо вылез на платформу, упал рядом с Уиллом и некоторое время лежал молча, отдыхиваясь. Потом он перекатился в тёплую постель из стружек, которую только что покинул владелец[92]. От стружек исходил слабый приятный мускусный запах.
— Крупнее бобра в жизни не видел, – промолвил он наконец[93]. – И он чёрный. Редко, редко рождается чёрный или белый бобр — обычно они рыжевато-бурые. Шкура этого старика стоит кучу денег
— По-моему, хватит и того, что мы его выгнали из дома, – заметил Уилл. — Отобрать у него ещё и шкуру — это было бы чересчур!
Когда глаза мальчиков привыкли к полумраку, они внимательно рассмотрели внутренность дворца Вождя Бобров.
— В погребе сырость, – отметил Уилл, – да и во дворе не мешало бы откачать воду, но в целом домик уютный и тёплый. Если сильно похолодает, можно будет переехать сюда. Надеюсь, владелец ничего не будет иметь против соседей… Впрочем, Джо, – мрачно продолжил он, – мне почему-то показалось, что он был тебе не слишком рад. Боюсь, ты как-то задел его.
Джо ничего не ответил, только потёр свежую шишку на макушке. Мальчики удобно свернулись в тёплой постели и ещё долго говорили о бобрах. Джо пересказал Уиллу множество историй об этих умных животных, слышанные им от трапперов. Когда-то бобры водились повсюду, от Мексиканского залива до Гудзона — впрочем, во Флориде они не встречались, надо думать, из-за аллигаторов. Плотины бобров затапливали огромные лесные пространства. Затем вода губила лес, плотины разрушались, а дно бывших бобровых запруд, покрытое илом и торфом, превращалось в тучные луга. Когда-то, задолго до прихода в Америку белого человека, бобровые запруды создавали плодородные почвы, запасали воду на время засухи и, сдерживая наводнения, сохраняли чернозём на склонах холмов. Уилл навсегда запомнил утро, проведённое в бобровой хатке. В полумраке Джо говорил о бобрах так, как он говорил бы о мудром, храбром и счастливом братском племени индейцев. Бобры находят себе супругу на всю жизнь, и они всегда готовы пожертвовать жизнью ради своих детей. Он рассказал, что его народ верит в то, что когда-то в мире не было ничего, кроме безбрежных вод, в которых жил гигантский Бобр. По велению Великого Духа Бобр нырнул и поднял со дна грязь и камень — из них Великий Дух при помощи Бобра сотворил горы, равнины и луга. Обращаясь к собственному опыту, Джо рассказывал, что сам видел, как бобры закатывали на нужное место в строящейся плотине камни в сотню фунтов[94] и без заметных усилий тащили против течения огромные брёвна. А деревья со стволом в два фута[95] диаметром они валили так же аккуратно и ловко, как мог бы сделать лесоруб с топором. Как-то Джо заметил трёх бобрят на берегу ручья и сумел оказаться между ними и водой. Когда бобрята заметили, что путь к отступлению отрезан, они закричали громко и тонко, точь-в-точь как маленькие испуганные дети. Немедленно приплыла старая бобриха и притворилась сильно раненной. Когда она поняла, что этот трюк не сработал, приплыл и бобёр-отец; оба зверя нырнули и вынырнули у самого берега. Затем они выбрались на берег почти к самым ногам Джо и принялись ковылять, подволакивая лапы и изображая беспомощных калек. Но когда мальчик попытался поймать одного из них, тот, несмотря на кажущуюся неуклюжесть, рывком ушёл от противника. Бобрята, пользуясь тем, что внимание Джо было отвлечено, смогли отбежать достаточно далеко, чтобы у них была возможность побега. Тут же их родители разом нырнули, издевательски ударив хвостами по воде. Ещё Джо рассказал, как однажды видел драку между бобром и диким котом — несмотря на свои острые когти, хищник в конце концов вынужден был бежать, спасаясь от мощных и острых резцов бобра.
— Понятно, почему канадцы выбрали бобра для своего герба, – резюмировал услышанное Уилл, когда пришла пора собираться восвояси. — Это и правда великий зверь!
ГЛАВА VII КРАСНАЯ сыроежка
Прошла неделя с тех пор, как мальчики открыли дорогу в Страну Бобров. Теперь они ходили сюда чуть ли не каждый день. Их поражало, как много работы могут бобры проделать от заката до рассвета. Бобры, похоже, думали о приближающейся зиме. В миг, когда только начинались сумерки, чёрношёрстный патриарх колонии выбирался из хатки — над водой появлялась его голова, и он медленно и бесшумно обходил, то есть обплывал, свои владения, держась у самого берега пруда; без сомнения, он проверял, не угрожает ли колонии какой-нибудь враг. Как-то вечером вожак не заметил мальчиков, которые сидели на корточках за молодой порослью тсуги у берега. Не увидав, не услыхав и не почуяв никакой угрозы, вожак, которого Уилл окрестил «Дедом», вскарабкался на округлый валун в центре пруда. Видимо, это был знак, что всё спокойно — десятка два бобров появились на поверхности и тут же разделились на группы, или, лучше сказать, бригады. Дед явно считал, что его возраст и опыт дают ему право на несложные обязанности караульного, – всё время, что мальчики наблюдали, он недвижимо восседал на макушке валуна. Под его неусыпным присмотром подданные работали с поистине отчаянной скоростью. Не менее дюжины бобров колонной проследовали в лес, к осиновой роще в паре сотен футов[96] от берега. Каждый из работников сам выбирал себе дерево — и ночные труды начинались. Каждый из мохнатых лесорубов вставал на задние лапы, а передними крепко обхватывал ствол; быстро, так, что только щепки летели, бобры принимались подгрызать осины, словно во рту у них работали какие-нибудь лесопильные механизмы. Так они трудились около часа. Наконец бобёр, выбравший самую тонкую, дюйма в четыре[97] в поперечнике осинку, ударил хвостом по земле, отхватил ещё несколько щепок и кинулся в подлесок. Дерево затрещало, зашаталось и с шумом рухнуло. Остальные работники по сигналу товарища тоже укрылись в подлеске, и не выходили минут пять после того, как осина упала. Они, несомненно, опасались, что шум упавшего дерева привлечёт кого-нибудь из их врагов. Наконец они стали выбираться из зарослей, а первый, вернувшись к упавшей осине, принялся отгрызать ветки и разделять ствол на меньшие отрезки, которые можно было бы оттащить к «продуктовой» поленнице.
Всё это время другая бригада усердно трудилась на другом берегу озера, удлиняя канал. Осины, росшие когда-то вдоль канала, были свалены ещё в прошлом году, но футах в трёхстах[98] от берега озера была ещё одна роща. Бобр-вожак, по всей видимости, счёл, что проще прокопать туда канал, чем таскать брёвна через кусты. Теперь его подданные со всех лап удлиняли канал — ровно, как по линейке, пять футов в ширину и три в глубину[99]. Бобры-работники по очереди ныряли, поднимая на поверхность в передних лапах не меньше глины, чем поместилось бы на лопате землекопа; мало этого, такой же ком каждый бобёр прижимал к животу плоским мускулистым хвостом. Животные казались довольно неуклюжими — но следующим утром мальчики были поражены тем, насколько удлинился канал, и сколько деревьев было повалено. Этим вечером они наблюдали за бобрами около часа, а потом стали тихонько выбираться из своего укрытия, чтобы идти в лагерьmp. Но как осторожно они ни двигались, бдительный Дед со своего командного пункта заметил их. Два громких удара хвостом по воде — и в один миг все бобры скрылись в озере, и не возвращались, пока Дед не убедился, что подглядчики убрались окончательно.
Следующим утром мальчики вновь отправились на разведку окрестностей. За короткие две недели в лесах Уилл под руководством Джо научился правилам лесной жизни и многое узнал. Жизнь на свежем воздухе, утренние купания в холодной воде и постоянная работа добавили ему мышц, силы и крепости. Он чувствовал, что ничего не боится и может всё, – и любой из нас чувствовал бы то же самое, если бы мы решились жить на природе, а не запирались в домах. Отправляясь в обычные походы, мальчики больше не брали с собой никаких припасов, потому что были теперь совершенно уверены, что в лесу всегда найдётся пища для всякого, кто знает, где и как её взять. Конечно, особенно силён в «гастрономической ботанике» был Джо, и он показал Уиллу множество видов, так сказать, «блюд на особый случай», которые нашим предкам в их суровое время были отлично известны, и которые их потомки позабыли за ненадобностью в наши тучные дни.
Одним из первых в меню стало растение, обнаруженное на берегах Бобрового пруда. Там и тут воду закрывала поросль крупных ярко-зелёных листьев водяного картофеля, как звали его лет двести назад, или стрелолиста[100]. Джо и Уилл ногами раскапывали ил под этими листьями, и некоторое количество клубней размером с куриное яйцо сами всплыли на поверхность. Сырыми они горчили, но сваренными напоминали батат. Это внесло приятное разнообразие в рыбно-ягодную диету, на которой мальчики сидели всё это время. Джо открыл глаза Уиллу и на дикие бобы — они же земляные орехи[101], или дикий арахис, там и тут росшие на полянах. Уилл, конечно, прекрасно знал это вьющееся растение с красивыми и душистыми пурпурно-коричневыми цветами. Но Джо цветы нимало не интересовали. Ухватив растение у корней, он вытянул целое ожерелье из трёх или четырёх десятков клубней, и некоторые тоже были с куриное яйцо. Сварив их, мальчики нашли, что вкусом они напоминают каштаны. Тут же, на Бобровом пруду, Уилл наловчился нырять за корнями жёлтой водяной лилии, или кубышки[102]. Сырыми они были сладковатыми и клейкими на вкус, а испечённые Джо в золе — становились лёгкими и пористыми. А вот последний из кореньев, который узнал Джо, едва не поссорил мальчиков. Как-то тёплым, погожим вечером они бродили по склонам Чёрной горы в поисках чего-нибудь новенького, что можно было бы увидеть, услыхать, понюхать или попробовать на вкус. Вдруг в сырой низинке Джо остановился и выкопал с полдюжины каких-то клубней, оказавшихся индейской репой[103].
— Тысячу раз видел эту штуку, с детства её знаю, – сказал Уилл. — Не думал, что от неё есть какой-нибудь толк.
— Лучшее растение в лесу, – фыркнул Джо. Из него делают индейский хлеб.
Не успел Джо остановить товарища, как тот откусил огромный кусок от самого большого корня.
— Выплюнь, выплюнь! — закричал Джо. — Плохо для рта! Жжётся!
— Да нет, вроде бы ничего особенного не чувствую, – удивлённо ответил Уилл, тем не менее послушно выплюнув полупрожёванный кусок.
— Через минуту почувствуешь, – мрачно пообещал Джо.
Не прошло и минуты, как Уилл почувствовал.
— О… Ой! Ай! Уууу! Спасите!
Больше всего это напоминало смесь из толчёного стекла и серной кислоты. Вода ничуть не помогала, и Уилл буквально сходил с ума от разъедающего рот жжения. Увы, даже Джо не знал никакого средства облегчить мучения.
— Скоро пройдёт, – вот и всё, что он мог сказать. Но прошло не меньше часа, прежде чем ноющая, раздирающая и жгущая рот, язык и нёбо Уилла боль прошла. Как известно, только чёрный медведь может безнаказанно есть индейскую репу сырой.
— Можешь взять себе мою долю, – сердито сказал Уилл. — А я лично предпочту живых шершней и ядовитый плющ[104].
Вечером, впрочем, Уилл изменил своё мнение. Джо часа два отваривал клубни, а потом запёк их; есть их надо было осторожно, выбирая только совсем мягкие куски, потому что там, где клубни остались жестковатыми, они сохраняли отчасти и свою едкость. В конце концов Джо удалось уговорить Уилла отведать мучнистой массы. Она больше всего напоминала печёные каштаны, и Уилл раз за разом просил добавки, пока всё не было съедено без остатка.
На следующий день, когда, как всякие порядочные лесные жители, мальчики бродили в поисках пищи, они услышали раздающееся из густого молодого ельника кудахтанье. Джо замер.
— Тихо! — прошептал он, подталкивая товарища назад. — Будет хорошая еда!
Он срезал кремнёвым ножом с ближайшего кедра тонкую полоску коры фута в четыре[105] и быстро свил из неё шнурок. Завязал на одном конце удавку[106], длинный скользящий узел, который никогда не заедает и не выскальзывает, и который затягивается при малейшем усилии. Второй конец он привязал к жердине футов восьми в длину — её он сделал из ствола молодого клёна, – и вернулся с этим снарядом к ельнику.
— Кого удить собрался? — шёпотом поинтересовался Уилл.
— Рыб-сосунов[107]! — ехидно шепнул в ответ Джо, исчезая в ёлках.