– Что это?
– Это кусок от Риткиного платья. Видишь, он бирюзовый!
В цветовых оттенках Сабурин разбирался не так чтобы очень хорошо, и то, что огрызок ткани был бирюзового цвета, не значило для него ровным счетом ничего, но, похоже, девчонка придерживалась иного мнения.
– В ту ночь, когда Ритку убили, на ней было платье как раз из такой ткани, – сообщила она, задыхаясь, словно только что пробежала марафон.
– И что? – Он уже понял, куда она клонит.
– А то, что этой ночью Ритка находилась здесь!
– Или женщина в точно таком же платье, как у твоей подруги.
– Я видела ее, как тебя сейчас! Это была Ритка!
– Ты испугалась, и поэтому твои воспоминания не могут быть достаточно объективны, – Сабурин покрутил в пальцах обрывок ткани, – но кое-что мы уже знаем.
– Что?
– То, что события минувшей ночи тебе не примерещились. Пойдем-ка прогуляемся по окрестностям.
Прогулка ничего нового не принесла. Бирюзовый обрывок, который Сабурин предусмотрительно спрятал в карман куртки, оказался единственной зацепкой. Прошедший дождь, зараза, смыл все следы и улики.
– Поехали дальше, – он дернул Белоснежку за рукав. – Может, найдем «Опель» твоего капитана. Кстати, что со связью?
Она глянула на экран телефона и пробормотала:
– Все нормально. Ничего не понимаю, может, вчера связи не было из-за грозы?
– Может, – Сабурин пожал плечами и, не оглядываясь, направился в сторону своей «бээмвухи».
Вскоре проселок вывел их на оживленную трассу, но никакого брошенного автомобиля, а уж тем более намека на то, что где-то рядом находится пансионат, они не обнаружили. Расследование уперлось в тупик. Получалось, что либо хозяин «Опеля», загадочный капитан Золотарев, вернулся за машиной и отогнал ее в какое-нибудь укромное место, либо Белоснежка врет и не было никакого капитана и никакой машины. А лоскуток? Так никто не видел, откуда она его взяла. Может, из кармана достала? Кто ж ее, белобрысую, знает?
Сабурин начал потихоньку заводиться: не любил он ситуации, в которых чувствовал себя полным идиотом или как минимум слепым котенком, а эта конкретная ситуация была как раз из разряда вот таких неопределенных. Ничего, у него еще есть козыри в рукаве. Возможно, уже сегодня удастся вывести Белоснежку на чистую воду и расставить все точки над «i».
Рене де Берни. Поход на Иерусалим.
Весна 1099 г.
Я искал в походе к стенам Священного города успокоения и искупления грехов предков. Я даже посмел думать, что искупление мне уже даровано. Наивный глупец…
Чудовищные знаки на моем теле появились в начале весны. Первым их заметил Одноглазый Жан.
– Эй, Рене, а что это с твоим лицом? – Взгляд у Одноглазого равнодушный, но меня не обмануть, я научился различать все оттенки его равнодушия. К горлу подкатывает горячий ком, а руки, помимо воли, касаются щетины.
– Не там, повыше, – заскорузлым пальцем Жан вычерчивает в воздухе перед моим носом направленную вверх стрелу. – У тебя на щеках какие-то язвы.
Язвы?.. Господи милостивый…
– А я тебе говорил, что та девчонка из Триполи, с которой ты пытался забыть свою любезную Клер, какая-то подозрительная: лица не показывает, все время молчит. Подцепил небось заразу от этой молчуньи.
Девчонка из Триполи вовсе ни при чем. Я в отличие от Одноглазого Жана видел ее лицо, и не только лицо, но и все безупречное тело – никаких язв, кожа чистая и нежная, как лунный свет. Может, это со мной из-за солнца? Я давно уже не берегся его коварных лучей, думал, что за время похода привык.
– Да не пугайся ты так, Рене де Берни, – Жан смеется, хитро щуря единственный глаз. – Может, это и не из-за девчонки.
– А из-за чего? – Неужели он знает мою тайну, неужели догадался?
– Из-за чистоты! Ты скоблишь свою морду каждый день, она сияет у тебя ярче, чем доспехи у нашего графа Раймунда. – Жан подходит поближе, всматривается в мое лицо и добавляет: – А всем ведь известно, что от излишнего пристрастия к чистоте возникают многие беды и болезни. Вот я, например, купался последний раз еще во Франции во время переправы через Луару. Я бы и не замочился, если бы по пьяни не свалился с коня. Никогда не любил воду, а после зимовки у стен Антиохии так и вовсе ее возненавидел.
– Это все солнце, – говорю я как можно увереннее. – Ты не любишь воду, а я не люблю солнце.
– В таком случае, любезный мой Рене, Крестовый поход не для тебя, – в голосе Одноглазого чудится тень сочувствия, хотя заподозрить его в сочувствии к кому бы то ни было очень трудно. – На-ка вот, обмотай рожу. – Откуда-то из-за пазухи он достает белый, почти невесомый шарф и протягивает мне. – Хотел расплатиться этой штукой с очередной девчонкой, но тебе он нужнее.
– Спасибо, – шарф цепляется за отросшую щетину, но лучше так, чем мучиться под подозрительными взглядами приятеля.
Шарф Жана помог. Я уже начал надеяться, что во всем виновато солнце, а не моя дурная кровь, пока не увидел следы проклятья на своих руках. Это были не совсем язвы – просто пятна, распускающиеся алыми лилиями на моих ладонях. Сначала лилии лишь немного чесались, а потом, когда я посмел игнорировать их присутствие, стали гореть адским огнем. Именно адским, ибо причиной их появления была вовсе не болезнь. Во всяком случае, не болезнь тела – у меня хватило смелости признаться себе в этом. Мне оставалось одно – избегать солнца, молиться и надеяться, что в стенах Иерусалима проклятье развеется как утренний туман…
– …А ты полюбил ночь, Рене де Берни, – я смотрю на чужое небо, утыканное незнакомыми звездами, и не сразу замечаю, как рядом присаживается Одноглазый Жан.
Да, я полюбил ночь. Ночью лилии на моей коже перестают сочиться гноем и почти не болят. Они уже повсюду, эти проклятые лилии. Я не расстаюсь с подаренным Жаном шарфом ни на минуту. Только он теперь не белый, а красно-бурый от запекшейся крови. Стирать его бесполезно – я пробовал. Наверное, из-за этих чертовых знаков остальные рыцари меня сторонятся, пока еще не задирают в открытую, но уже и не приглашают на вечерние посиделки к костру. Со мной остается только Одноглазый Жан, пока еще остается.
– Зачем пришел? – Я не отрываю глаз от звезд, но все равно чувствую взгляд Жана.
– Просто поговорить. Хочешь? – Передо мной появляется полупустой бочонок вина.
Делаю жадный глоток. Вино густое и приторно-сладкое, но это лучше, чем ничего.
– Остальные думают, что ты чумной или прокаженный, – говорит Жан как ни в чем не бывало.
– А ты? – Теперь я смотрю прямо ему в лицо. – Что думаешь ты, Одноглазый?
– Я? – Жан прикладывается к бочонку и удовлетворенно крякает, вытирая мокрые усы. – Я видел прокаженных, мальчик. Это не твой случай.
– А чума? – спрашиваю я почти с надеждой. Лучше уж чума, чем то, что со мной творится.
– От чумы ты бы уже давно сдох, – замечает Жан и криво ухмыляется. От него пахнет потом и кровью. Кровью намного сильнее – я ощущаю это особенно остро. Так остро, что ноздри мои трепещут и жадно раздуваются. Запах крови намного приятнее запаха вина. И вкус, наверное, тоже… Господи праведный, о чем я?!
Избранница
Сабурин ей не поверил – это ясно как божий день. Достаточно только посмотреть на желваки, перекатывающиеся под сизой щетиной, да на глубокую вертикальную морщинку, залегшую между бровей. Не поверил и жалеет о потерянном времени.
А она не врет! И не сумасшедшая она! Кусочек Риткиного платья – надежнейшее доказательство ее психического здоровья. Ну и что, что больше ничего не найдено! Так ведь дождь какой прошел! Мог запросто смыть все следы. А за «Опелем», наверное, капитан Золотарев вернулся. Он пришел, а в машине – никого. Можно представить, что он подумал! Ему небось от начальства влетит за то, что потерял ценного свидетеля.
И Ивана они так и не нашли, ни Ивана, ни – господи, прости! – его тела. Может, это хороший знак? Вдруг Иван убежал от той нечисти и просто заблудился в ночном лесу, а потом, как и она сама, вышел к трассе и тормознул какого-нибудь водителя.
Не заблудился и не тормознул, потому что в этом случае он бы уже давно был дома, а дома его нет… Надо срочно искать капитана Золотарева! И, кажется, она даже знает, где именно.
Они уже въезжали в город, когда Света решилась заговорить:
– Нам нужно вернуться к дому Ивана.
– Зачем? – Вертикальная морщинка на лбу Сабурина стала еще глубже. – Я же тебе ясно сказал: твоего друга там нет.
– Его квартира – это единственное место, которое связывает меня и капитана Золотарева. Он должен прийти туда.
– Золотарева там тоже нет, а бензин, между прочим, не казенный. – Вот же жмот! Она ему тысячу долларов пообещала, а ему бензина, видите ли, жалко. – Или ты предлагаешь устроить засаду у квартиры твоего дружка?
– Золотарева там тоже нет, а бензин, между прочим, не казенный. – Вот же жмот! Она ему тысячу долларов пообещала, а ему бензина, видите ли, жалко. – Или ты предлагаешь устроить засаду у квартиры твоего дружка?
– Не нужно никакой засады. Надо просто оставить в двери записку.
– Ага, а в записке указать адресок, по которому тебя можно найти, – хмыкнул Сабурин, – чтобы не только твой бравый капитан, но еще и те веселые ребята, которые на тебя охотятся, не парились в неведении.
А ведь он прав. Верх глупости так подставляться, да еще и подставлять другого. Надо было сразу об этом подумать. Но что же тогда делать?
– Значит, так, Белоснежка, план действий у нас такой, – изволил заговорить Сабурин. – Я отвожу тебя к себе домой, а сам отлучаюсь по делам.
– По каким делам?
– Неважно. Важно, чтобы ты сидела тихо как мышь под веником, никому больше не звонила, никому дверь не открывала. Вечером я приду, и мы все обсудим. Идет?
Можно подумать, у нее есть выбор? Но то, что Сабурин собирается что-то с ней обсуждать, уже обнадеживает.
– Идет, – она кивнула, поправила сползшие на нос солнцезащитные очки, а потом заискивающим тоном, от которого самой стало тошно, спросила: – А может, нам в милицию заявить о пропаже Ивана?
– Вы уже однажды заявили. Забыла, чем дело кончилось?
Забудешь тут, дело кончилось ночным нападением вампиров и исчезновением сначала Золотарева, а потом и Ивана. Но ведь нельзя же сидеть без дела!
– Тема закрыта! – объявил Сабурин. – А если тебе что-то не нравится, можешь валить на все четыре стороны. Поверь: никто печалиться не станет.
– Мне все нравится, – пришлось наступить на горло собственной гордости, потому что сидящий рядом беспринципный тип – единственный человек, согласившийся ей помочь, пусть и не бесплатно…
Сабурин ушел почти сразу после того, как отвез Свету к себе. Сделал пару звонков, выпил чашку кофе, еще раз напомнил ей о необходимости вести себя тише воды ниже травы и ушел. Даже ее робкий вопрос о том, когда он планирует вернуться, проигнорировал. Хам и невоспитанный мужлан…
Предоставленная самой себе, Света обошла квартиру. В первый визит было как-то не до экскурсий, а сейчас ведь все равно делать нечего.
Квартира оказалась под стать хозяину – такая же лощеная, продуманно небрежная. Даже валяющиеся на полу в гостиной журналы для автолюбителей выглядели как математически выверенная деталь интерьера, а не как последствия обычной мужской безалаберности. Даже брошенная в мойке чашка с недопитым кофе не нарушала гармонии этого маленького мира. Мир был всем хорош, за исключением одного – его хозяином являлся Сабурин.
Не о том она думает. Ей нужно разобраться со свом собственным миром, понять, что с ним случилось, по чьей жестокой прихоти он разрушен в одночасье, кто такой князь, и какую слезу какого ангела она должна ему принести.
Света плюхнулась на диван в гостиной, закрыла глаза. Да, надо думать! Последние дни у нее на это совсем не было времени. Она боялась, убегала, теряла друзей – какие уж тут размышления? Сейчас благодаря Сабурину появилась возможность остановиться, разложить все по полочкам, систематизировать факты. Она же умная, у нее должно получиться.
Первое, что придется признать, – она не случайная жертва. За ней охотятся, неспешно и планомерно загоняют в угол. Ее преследователи постоянно говорят о Слезе ангела. Что может называться так романтично и выспренно одновременно? Первое, что приходит на ум, – произведение искусства. Что конкретно? Картина, средневековый фолиант, ювелирное изделие? Если так, то те кровопийцы точно обратились не по адресу. У нее нет ни картин, ни старинных книг, ни уж тем более драгоценностей. Золотая цепочка с подвеской в виде подковы, подарок деда на совершеннолетие, не в счет.
Получается тупиковая ситуация: она, Света, должна пойти туда, не знаю куда, и принести то, не знаю что. А самое обидное, что эти люди – или не люди – совершенно уверены, что «то, не знаю что» у нее точно есть, просто она настолько тупа и упряма, что не хочет этим сокровищем поделиться. Господи, да она бы с радостью! Она бы все что угодно отдала, если бы это могло вернуть Ритку и Ивана.
А если происходящее как-то связано с казино? Глупая мысль, совсем безосновательная. Кто она такая? Мелкая сошка, девочка на побегушках. Единственным ее прегрешением был контакт с «математиком» Сабуриным, но за такие вещи не наказывают так жестоко и, главное, столь изощренно. При самом худшем раскладе ее бы просто оштрафовали и вышвырнули с работы. Значит, казино тут ни при чем.
Диван оказался мягким и удивительно удобным, думать на нем никак не получалось, зато спать захотелось неимоверно. Ничего удивительного, принимая во внимание тот ритм жизни, какой был у нее в последнее время.
Аделаида Карловна – вот человек, способный на изощренные и жестокие поступки. Например, натравить на врага милицию или исписать стену похабными надписями. Мысль эта была глупой и неконструктивной, наверное, потому, что оказалась последней мыслью, которая родилась в Светиной голове перед тем, как девушка провалилась в сон.
…Звук был негромкий, но настойчивый. Он бензопилой вгрызался в мозг, кромсая сон на мелкие кусочки. Еще не до конца проснувшись, Света села, затрясла головой. Источник раздражения не исчез, наоборот, он, кажется, стал еще настойчивее.
Мобильник. Это звонит ее мобильник. Мелодия знакомая, такая мелодия стоит в телефоне на звонки друзей. Не так-то и много у нее друзей – Ритка да Иван…
Господи праведный! Света сорвалась с места, нашарила в полумраке прихожей свой рюкзак, достала мобильник, перед тем, как глянуть на определитель номера, сделала глубокий вдох.
Иван!
– Ванечка! – заорала она в трубку, давясь подступающими к горлу слезами. – Ванечка, это ты?!
– Корнеева, спокойно! Не надо так кричать, – голос, безусловно, Ивана, только усталый. Или это по телефону так кажется?
– Вань, я тебе весь день звонила, почему ты не отвечал?
– Не мог. Корнеева, нам надо встретиться.
Встретиться? Ритка тоже хотела с ней встретиться. Не прежняя бестолковая Ритка, а та, другая, с когтями… Света осмотрелась – за окном уже темно, кажется, она проспала полдня. А Сабурин до сих пор не вернулся.
– Корнеева, ау! – послышался из трубки нетерпеливый голос Ивана. – Ты меня слышишь?
– Слышу, – сказала она шепотом.
– Где ты сейчас? Куда мне подъехать?
– А где был ты, Ваня?
– Это долгий разговор. Собственно, я поэтому и хочу с тобой встретиться как можно быстрее.
– Я слышала, как ты кричал и стрелял… а потом ты исчез, и появились эти…
– Все понятно, – Иван тяжело вздохнул, – ты мне не веришь.
– Я очень хочу верить, но не могу. Прости, Иван.
– Хорошо, после недавних событий твои опасения вполне понятны. Ну, давай, спроси меня что-нибудь интимное, чтобы убедиться, что я никакой не зомби и с памятью у меня все в порядке.
Интимное? Да не было у них с Иваном ничего такого. Вся их предыдущая жизнь крутилась вокруг универа и студенческих проблем. Хотя…
– Вань, расскажи, как я сдала биохимию.
– На трояк, Корнеева.
– Все знают, что на трояк, а ты расскажи, как я этот трояк получила.
История была банальной и не очень красивой. Биохимию Света не понимала совершенно, не понимала и ненавидела. А препод по химии ненавидел тех, кто не понимает биохимию, таких бестолочей, как Света. Она бы, наверное, никогда не сдала тот экзамен, если бы не осторожные слухи о том, что с той же силой, с какой препод не любит неучей, он любит деньги. Двести долларов в аккуратном конверте решили проблему: Света сдала экзамен и получила возможность перейти на следующий курс. Посредником выступал Иван. Тогда ей пришлось поклясться, что никто из однокурсников не узнает о его моральном падении и пособничестве в мздоимстве. Она поклялась и никому ничего не рассказала, даже Ритке.
– Ну, Вань?..
В трубке повисла пауза, и чем дольше она длилась, тем сильнее колотилось Светино сердце.
– Двести баксов, Корнеева. Ты уговорила меня стать посредником в передаче взятки, – выдохнул Иван, а потом добавил с привычными своими ворчливыми интонациями: – Очень некрасиво с твоей стороны заставлять меня вспоминать те неприятные события.
– Ванечка! – От облегчения она едва не расплакалась.
– Удовлетворена? Так куда мне подъехать?
Света задумалась. Сюда, в квартиру Сабурина, Ивана приглашать не стоит. Лучше бы встретиться на нейтральной территории, желательно в многолюдном месте, таком, где ей никто не смог бы причинить вреда. Иван, конечно, парень надежный и на заковыристый «интимный» вопрос ответил, но береженого и бог бережет. Вдруг за ним следят или прослушивают его телефон…
Наручные часы показывали девять вечера. Где же Сабурин? Вот хорошо, если бы он ее подстраховал. Но теперь уж что…
– Вань, давай встретимся в кондитерской возле универа.