Выбор места встречи был не случайным. Недавно открывшаяся кондитерская быстро сделалась популярной. А главное в ней было хорошее освещение. Никаких уютных светильников и утопающих в тени закутков, все как на ладони. И работала она до одиннадцати вечера.
– За полчаса доедешь? – деловито поинтересовался Иван.
– За час, не раньше.
– Договорились, жду, – в трубке послышались гудки.
Света сунула мобильник в карман джинсов и в задумчивости прошлась по комнате. Сабурина нет, и неизвестно, когда он объявится, а встреча уже назначена, и время пошло. Уходить просто так, без объяснений, нельзя. Сабурин, может, и не самый лучший мужчина на свете, но он предоставил ей убежище, и проинформировать его об изменившихся планах все-таки стоит. Плохо, что он не оставил номера своего мобильного, один-единственный звонок мог бы решить проблему. А так придется по старинке, дедовскими методами.
На поиски бумаги и ручки ушло десять минут, еще столько же – на сочинение записки и переговоры с диспетчером такси. Света покинула жилище Сабурина в половине десятого и мысленно порадовалась, что один из замков на его двери английский, не хотелось оставлять квартиру открытой…
Рене де Берни. У стен Иерусалима.
Лето 1099 г.
Вот он – Священный город, моя последняя надежда. Смотреть на ослепительно-белые стены больно – мне уже давно мучителен дневной свет, – но я заставляю себя смотреть. Если будет на то воля Господа, здесь я найду прощение… или вечный покой. Даже не знаю, чего мне хочется больше.
– Уже скоро, – Одноглазый Жан читает мои мысли. В отличие от меня он смотрит на стены неприступного города не с надеждой, а с веселой яростью.
За нашими спинами слышен стук топоров – идет подготовка осадных орудий. Нас, крестоносцев, осталось совсем мало, да и цель похода уже почти выветрилась из наших голов за годы скитаний. Единственное, что мы точно знаем, – Иерусалим должен быть очищен от неверных. Мы его очистим.
– Скорее бы, – я говорю это просто так, не для того чтобы поддержать беседу. Ни мне, ни Жану не нужны собеседники.
– А шарфик-то не мешало бы сменить, – в голосе Одноглазого не слышно ничего… подозрительного, простая забота о боевом товарище. Но я-то знаю, что это не так. Мне даже кажется, что Одноглазый за мной следит.
– Скоро все пройдет, – мне хочется верить, что мой голос звучит уверенно.
– Думаешь?
– Убежден.
– Ну, тебе виднее, – не говоря больше ни слова, Жан уходит, обволакивающий его шлейф запахов становится слабее, я нервно сглатываю слюну и отворачиваюсь от обжигающе белых стен Иерусалима.
До штурма остается всего одна ночь. Как пережить эту ночь, я не знаю. Мне нужны силы, а сил хватает лишь на то, чтобы донести до рта кубок с вином. Вино дрянное, оно не может утолить разъедающую мое тело жажду. Если только не заменить его на…
Боюсь думать, не хочу вспоминать. Мой отец мужественный человек, но и он не смог противиться проклятью. Гораздо чаще, чем вино, в его кубке оказывалась кровь. Нет, не человеческая – боже упаси! – бычья, но от этого в глазах отца не прибавлялось радости, лишь адский огонь в них становился чуть тише.
В лагере нет быков, я это точно знаю, специально присматривался днем. Здесь вообще почти нет животных. Кроме лошадей…
Ураган косится на меня черным глазом и нервно всхрапывает. Ураган – верный друг и товарищ, он меня боится, но, как и Одноглазый Жан, по-прежнему остается рядом. Наверное, просто оттого, что у него нет выбора. Присматриваюсь к мускулистой, гордо изогнутой шее и понимаю, что не смогу предать своего последнего друга. Кого угодно, только не Урагана.
Пегая кобыла прибившегося к отряду монаха – старая. Сразу видно, что долго она не протянет, так что, возможно, я совершаю акт милосердия, избавляю бедное животное от мучений. Мне хочется думать именно так, потому что если я стану думать иначе, то сойду с ума. Кобыла меня не боится, доверчиво тянется бархатными губами к горсти овса на моей ладони. Кинжал в руке наливается тяжестью, но выбор уже сделан, и я точно знаю, что не отступлюсь.
Лошадиная кровь горько-соленая и горячая, она обжигает мое нутро и тут же огненной лавой растекается по жилам. Хорошо… упоительно хорошо. Я счастлив впервые за долгие месяцы.
– …Дозорные скоро будут делать обход, – опьяненный, я не сразу узнаю голос и с трудом понимаю, что он мне говорит, – так что тебе лучше бы убраться подобру-поздорову, Рене де Берни.
Неимоверным усилием заставляю себя оторваться от лошадиной шеи, вытираю рукавом окровавленные губы, запрокидываю вверх голову. Одноглазый Жан нависает надо мной грозовой тучей, всматривается в мое лицо, неодобрительно цокает.
– Все-таки я оказался прав, – он отступает на шаг, не от брезгливости и не от страха, а просто давая мне возможность встать на ноги.
– В чем прав? – Отнятая жизнь все еще бурлит во мне, делает меня глупым и бесстрашным.
– Ты болен, Рене де Берни, – в лунном свете лицо Одноглазого кажется страшным, может, даже страшнее, чем мое собственное. – Смертельно болен, – добавляет он.
– Болен, – не вижу смысла отпираться я.
– И с каждым днем тебе становится хуже, а божий свет уже давно не мил, – Жан не спрашивает, а констатирует очевидное.
– Все это сущие пустяки по сравнению с жаждой, – я с сожалением смотрю на распластанную у своих ног лошадь. Мне ее больше не жалко, мне жалко убегающей сквозь растрескавшуюся землю крови. – Расскажешь остальным? – Кинжал все еще в моей руке, и, видит бог, я готов пустить его в ход.
– Зачем? – Жан пожимает плечами. – У каждого из нас есть своя тайна. Твоя ничуть не хуже, чем у других, может быть, чуть более кровавая. – Он усмехается и делает шаг мне навстречу. Я пячусь. – Не бойся, Рене де Берни, я не стану на тебя нападать, мне просто любопытно, как выглядит настоящий вампир.
Вампир… Он называет меня тем словом, которое я боюсь допустить даже в мысли. Желудок сводит судорогой, я складываюсь пополам, и только что отнятая жизнь вырывается из меня горько-соленым потоком.
Избранница
Из огромных, на всю стену, окон кондитерской лился яркий электрический свет. Посетители были как на ладони. Прежде чем зайти внутрь, Света присмотрелась – Иван сидел за столиком у самого окна. Точно почувствовав направленный на него взгляд, он повернул голову, приветственно махнул рукой. Все, пути обратно нет, мосты сожжены, надо двигаться вперед. Света поправила рюкзак и решительно вошла в кондитерскую.
Внутри было уютно, журчала тихая музыка, обалденно вкусно пахло кофе и свежей выпечкой. Светин желудок тут же вспомнил, что последний раз она кормила его ранним утром, и требовательно взвыл.
– Опоздала на пять минут, – ворчливо сообщил Иван, когда она быстрой походкой подошла к его столику.
Выглядел он хорошо, точно и не было никаких ночных происшествий. Белоснежная рубашка, верхняя пуговица которой по случаю неформальной встречи расстегнута, прическа идеальная – волосок к волоску. На мгновение Свете показалось, что нет в ее жизни никаких ужасных вампиров, нет князя с его нелепыми претензиями, что все это всего лишь страшный сон, а реальность вот она – вкусно пахнет свежесваренным кофе и выглядит как английский денди. Но это только на мгновение, потому что потом она заметила и еще кое-что: осунувшееся Ванькино лицо, синие круги под глазами, чуть подрагивающие пальцы и пятно на скатерти от пролитого кофе.
– Извини, – она присела напротив. – Рада тебя видеть.
Иван невесело усмехнулся, кивнул и сказал совсем уж неожиданное:
– Значит, так, Корнеева, давай я сразу же продемонстрирую тебе свою человеческую сущность, чтобы никаких сомнений и недомолвок между нами не оставалось.
– Человеческую сущность?..
– Да. Ты же наверняка боишься, что я теперь один из них. Не зря ведь назначила встречу в таком многолюдном месте да еще с хорошим освещением. Хочешь меня как следует рассмотреть.
– Хочу, – она не стала кривить душой. – И ты должен меня понять. После того, что случилось с Риткой…
– Тогда поиграем в игру «найди десять отличий», – начал Иван очень серьезно. – Отличие первое – я помню свое прошлое в мельчайших деталях, а Ритка не знала, что у ее отца нет мобильника. Принимается?
– Принимается, – Света сделала знак официантке и пробормотала виновато: – Прости, есть хочу – умираю.
Иван кивнул.
– В критических ситуациях на тебя все время нападает жор.
– Еще одно доказательство? – улыбнулась она.
– Скорее дополнение к первому. Теперь второе, смотри внимательно, – Иван растянул губы в голливудской улыбке.
Света подалась вперед – да, зубы как зубы, никаких клыков.
– С ногтями тоже полный порядок, – он вытянул вперед руки. – Маникюра нет, но ногти вполне человеческие. Это третье. Ну и самое главное – меня никто не кусал, можешь удостовериться, – Иван потянул за ворот сорочки, обнажая мускулистую шею сначала с одной, потом с другой стороны.
– Минуточку, – Света улыбнулась подошедшей к их столику официантке, сделала заказ и только потом заговорила: – Ты даже не представляешь, как мне хочется тебе верить. Я сегодня весь день с ума сходила от мыслей, что с тобой могло случиться что-нибудь страшное. Но я собственными глазами видела, во что превратилась Ритка, и не могу рисковать.
– То есть ты намекаешь на то, что я вполне могу оказаться одним из них, просто в моем случае процесс трансформации не зашел еще так далеко, как в Риткином? – усмехнулся Иван и сделал большой глоток кофе. – Знаешь, как биолог, я тебя понимаю. Если предположить, что вампиризм – это какая-то диковинная болезнь, передающаяся, к примеру, неизвестным вирусом, то у любой инфекционной болезни есть инкубационный период, когда внешне она никак не проявляется, – он взъерошил густые волосы и добавил с отчаянием в голосе: – Господи, Корнеева, если бы мне еще вчера сказали, что я буду вот так всерьез рассуждать о теории возникновения вампиризма, я бы ни за что не поверил.
– А сейчас веришь? – шепотом спросила Света.
– Даже не знаю, что и ответить. Я привык доверять фактам, а факты говорят о том, что мы непозволительно мало знаем о человеческой и нечеловеческой сущности.
– Вань, а можно последнее испытание? – Она расстегнула рюкзачок. – Ты не обидишься?
– Валяй.
У Сабурина и в самом деле имелся чеснок, Света нашла его в холодильнике и прихватила с собой.
– Съешь это! – потребовала она, выкладывая перед Иваном несколько очищенных зубчиков.
– Издеваешься? – Он поморщился. – От меня же потом вонять будет.
– У меня есть вот это, – рядом с чесноком легла упаковка жевательной резинки. – Ваня, я очень тебя прошу.
– Корнеева, сдается мне, что фишка с чесноком и святой водой в нашем случае не прокатит, – сказал он. – Это скорее из области фольклора.
– Тогда ешь!
– Не думал, что ты можешь быть такой подозрительной.
– А я не думала, что вампиры существуют.
– Одного зубчика хватит? – Иван нехотя взял чеснок в руку.
– Хватит.
– Вьешь ты из меня веревки, Корнеева, – простонал он, забрасывая зубчик в рот.
Света затаила дыхание, но ничего ужасного не произошло. Не грянул гром и не запахло серой. Запахло чесноком, а Иван поморщился и потянулся к жевательной резинке.
– Надеюсь, теперь ты удовлетворена, и мы можем перейти к более серьезным вещам, – проворчал он, вытряхивая из упаковки на ладонь сразу пять подушечек.
К их столику уже торопилась официантка с подносом в руках, и Света ограничилась лишь кивком. То, что народное средство на Ивана не подействовало, обнадеживало, но кое-какие сомнения, как ни крути, остались. Увы, развеять их можно было лишь с помощью солнечного света. Да где же его взять в одиннадцатом часу вечера?
От запаха кофе и сдобы закружилась голова, а желудок заурчал так громко, что даже корректный Иван удивленно выгнул бровь.
– Я предупреждала, что голодна, – сказала она, впиваясь зубами в еще теплый круассан. – А ты не молчи, рассказывай.
– Давай ты сначала поешь, а то, боюсь, мой рассказ может отбить тебе аппетит, – Иван скрестил руки на груди, давая понять, что решение его окончательное и спорить с ним бесполезно. Пришлось спешным порядком запихивать в себя все три круассана, запивая их обжигающе горячим кофе. Наконец она отодвинула пустую тарелку и потребовала:
– Рассказывай!
Иван начал издалека. Из такого далека, что Света даже не сразу поняла, о чем он.
– Корнеева, ты думаешь, я – это я? – спросил он печально.
– Хотелось бы верить, – пробормотала она, лихорадочно вспоминая, каким еще способом можно вывести вампира на чистую воду.
– А я ведь теперь себе не принадлежу.
– А кому ты принадлежишь? – Внутри все похолодело.
– Князю.
– Господи… – Света инстинктивно отодвинулась.
– Не бойся, Корнеева, – Иван успокаивающе взмахнул рукой. – Это не в том смысле, что я один из них.
– А в каком?
– В том, что от князя теперь зависит моя жизнь, – сказал он и добавил: – От князя и от тебя.
Все-таки они его покусали… Может, не в шею, а в какое-нибудь другое место… После событий прошлой ночи Света была готова поверить во что угодно.
– Они меня не покусали, – Иван словно читал ее мысли. А может, и читал? – Они сделали мне инъекцию.
– Инъекцию чего?
Он пожал плечами.
– Какого-то яда. У меня в запасе три дня, а потом, если не ввести антидот, я помру. Вот так, как в американском боевике.
В голове зашумело: яд, антидот, три дня… На что-то же ему оставили эти три дня, что-то же он должен сделать?..
– Чего они от тебя хотят? – Света смахнула выступивший на лбу пот.
– Они хотят не от меня, а от тебя.
– Слезу ангела?
– Ее самую.
– Но я не…
– Корнеева, – перебил ее Иван, – давай я сначала расскажу тебе все, что со мной случилось, а потом мы вместе подумаем, как быть.
Иван говорил спокойно, точно читал доклад на заседании студенческого научного общества, но его спокойствие не могло ее обмануть. Он боится так же, как и она, просто не хочет этого показывать.
– Это и в самом деле была Ритка, – произнес он, и кадык на его шее нервно дернулся.
– Ты стрелял в нее?
– Стрелял и даже попал.
– А она?
– А она сказала, что я каким был занудой, таким и остался, и что, будь ее воля, уже давно стал бы одним из них. У нее были такие руки, – Иван поморщился, – холодные. Я сорвался, заорал как маленький.
– А дальше что?
– Дальше меня огрели чем-то сзади по голове, и я отключился, а когда пришел в себя, оказалось, что я уже не в лесу, а в каком-то подвале – сижу, привязанный к стулу, перед глазами туман, в голове треск и пить очень хочется. Я сразу как-то про Ритку и не вспомнил, подумал, что на нас с тобой какая-то местная шпана напала. А потом явилась эта гадина.
– Ритка?..
– Она самая, – Иван зажмурился, не то вспоминая, не то, напротив, прогоняя излишне болезненные воспоминания, и продолжил, не открывая глаз: – Я вот тут подумал, может, это не болезнь, а какая-то мутация, только очень быстрая, спровоцированная мощным внешним фактором. Если бы достать хоть немного ее крови…
– Вань, – простонала Света.
– Прости, – он открыл глаза. – Просто любопытно, как можно за такой короткий срок превратиться из человека в нечеловека, да еще со сверхспособностями.
– У Ритки были сверхспособности?
– Ну, летучей мышью она при мне не оборачивалась, но одно то, что выстрел почти в упор ее даже не напугал, уже о многом говорит. Может, у нее теперь метаболизм другой или регенерация повышенная. Как думаешь?
В этом весь Иван – неистребимый естествоиспытатель. Его чуть не убили, вкололи какую-то гадость, а он рассуждает о метаболизме вампиров.
– Может, на ней бронежилет был? – Света постаралась призвать на помощь остатки здравого смысла.
– Под вечерним платьем? – спросил Иван ехидно. – И потом, ты забываешь, что к моменту нашей встречи она уже была мертва, в общепринятом смысле этого слова. Хотя я лично думаю, что это не смерть, а какая-то разновидность анабиоза, как у земноводных. Поэтому у нее и руки такие холодные, – он нервно передернул плечами. – И голодная она была – это точно. Облизывалась на меня, как кошка на сметану, все принюхивалась, примерялась. Даже лизнула один раз, паскуда…
– Она всегда считала тебя очень перспективным юношей, – Света сочувственно кивнула.
– Нет, – отмахнулся Иван, – просто мне кажется, что на том этапе эволюции, на котором сейчас находится эта тварь, она еще плохо умеет себя контролировать. Наверное, она бы меня покусала, если бы ей позволили.
– А ей не позволили?
– Нет. Я уже попрощался с жизнью и даже попробовал молиться, когда зашли двое. По виду обычные мужики, одетые хорошо, я бы даже сказал, дорого. Один Ритку за загривок схватил и от меня оторвал, а второй сказал, что если со мной по ее вине что-нибудь случится, князь ее на пару минут в солярии запрет. Знаешь, она испугалась не на шутку, значит, одна вещь про вампиров все-таки верна – они боятся ультрафиолета. А потом первый закатал мне рукав и что-то ввел внутривенно. Я, конечно, начал орать, попробовал сопротивляться, а он просто мне в глаза посмотрел, и я снова вырубился.
Света вспомнила встречу на аллее, черные провалы глазниц, красные луны в них и сказала:
– Это гипноз.
– Я тоже так считаю, – Иван кивнул. – Вот и еще одна демонстрация их сверхспособностей. А знаешь, Корнеева, что на самом деле бабушкины сказки?
Она покачала головой.
– То, что днем они укладываются в аккуратные гробики и засыпают. У меня не забрали часы, так что я мог следить за временем. Ни хрена они не спят! Во всяком случае, еще в десять утра были бодрыми как огурчики. До одиннадцати я просидел в подвале, а потом, угадай, кто решил меня навестить?