Было решено ехать немедленно. Джонатан разогрел свой «Ровер», придержал мне дверь, и я плюхнулась на переднее сиденье, сразу же погрузившись в представление и предвкушение возможной встречи. Если повезет, то…
Не прошло и пяти минут, как Джонатан неожиданно затормозил и вышел из машины, обронив:
– Я сейчас.
Недоумевая, я проводила его глазами. Он вошел в цветочный магазин и через десять минут вышел из него с нарядным, но сдержанным букетом. Я была очень тронута, но таскаться целый день с букетом мне не улыбалось.
– Это не тебе, – словно прочитав мои мысли, заявил с усмешкой Джонатан, кладя цветы на заднее сиденье.
– А кому же? – опешила я.
– Тетке Шерил. Если она в твоем списке, конечно. Ты ведь небось не подумала, что хорошо бы прийти с цветами? Тем более что дело к Рождеству…
А ведь и впрямь не подумала.
– Ты молодец, – похвалила его я.
– Что будешь ей говорить? – поинтересовался Джонатан, когда мы подошли к дому первой мадам, бывшей в девичестве Хайсмитт.
– Не имеет значения. Если она не закричит при виде меня «Шерил!», то остальное неважно.
Она оказалась четвертой в списке. Внизу, по интерфону, на вопрос «кто там?» я ответила: «Это я». Я никогда не задумывалась, похожи ли наши с Шерил голоса или ей просто было неловко переспрашивать, но дверь подъезда открылась. Лифт выпустил нас на третьем этаже, и мы сразу же увидели приоткрытую на цепочку дверь – должно быть, наши голоса все-таки не совсем похожи. Из-за дверей выглядывала женщина, довольно пожилая, с аккуратно уложенными крашеными волосами и настороженным лицом. Увидев нас, она начала снимать цепочку с двери и защебетала:
– Шерил, это ты, моя девочка! Что случилось с твоими волосами? Неужели ты решила постричься? Это надо же, – обратилась она к Джонатану, – чтобы с такими волосами расстаться! Вы, как мужчина, объясните ей, что длинные волосы – это состояние для женщины! Ох, простите, познакомимся: Жюстин.
Как удачно! Она, как я и предполагала, приняла меня за Шерил, а Джонатана – за ее дружка, и теперь мы хотя бы узнали ее имя.
– Джонатан, – протянул руку «дружок» и вручил букет роз.
– Ой, как это мило, спасибо! Проходите, проходите, ты давно не была у меня, девочка. Что же не позвонила?
Я понимала, что, как только я открою рот, она сразу поймет, что я – не Шерил. И голос не тот, и акцент к тому же. Поэтому я просто улыбнулась и прошла в гостиную, следуя жесту хозяйки – мне хотелось сначала расположиться по-домашнему, чтобы не испугать ее и не быть выставленными в ту же минуту за дверь.
– Кофе хотите?
Мы дружно кивнули, улыбаясь изо всех сил.
Жюстин отправилась на кухню, из которой доносились потрясающе вкусные запахи – должно быть, она ждала гостей к вечеру.
Мы уселись на огромный старинный диван, обитый темно-коричневым бархатом, с затейливо гнутыми деревянными ножками и подлокотниками и бесчисленным количеством маленьких подушечек, таких же бархатно-коричневых, с золотыми клепочками. На кофейном столике из красного дерева стояла серебряная вазочка с искусственными цветами и серебряный подсвечник с рождественским еловым веночком по ободу. Мне нравилась эта гостиная, уютная и старинная, с большим камином в углу, с темным буфетом из вишневого дерева, с этажеркой, уставленной фарфоровыми безделушками, какими-то куколками и вазочками… В ней все было не так, как в наших малогабаритных и бедноватых квартирках в России, но в то же время все чем-то неуловимо напоминало дом моей бабушки – дух времени, дух другого поколения витал в нем и присущее этому поколению ощущение тепла, надежности, неколебимой разумной устроенности жизни…
Бабушка, подумала я. У меня была бабушка, она умерла. И дедушка был, только он еще раньше умер. Но они были, я их помню, и они меня любили, свою внучку. Неужели может со мной случиться такое, что вдруг все эти люди, которые мне так дороги, обманывались или обманывали? И я им не внучка и не дочка, а неизвестно кто?
Чушь, чушь, чушь! Главное, что любили, и любят по сей день, и я их люблю – навсегда. А все остальное не имеет никакого значения!
Жюстин появилась из кухни с подносом на котором стоял кофейник, фарфоровые чашечки и тарелка с бисквитами. Я помогла ей расставить все это на столе, Жюстин разлила кофе по чашкам и наконец уселась.
– Ну, рассказывай, как живешь, моя милая?
Откашлявшись для храбрости, я произнесла, глядя ей в глаза:
– Дело в том… Я не Шерил.
Жюстин не поняла. Она улыбалась, думая, что в этом содержится какая-то шутка, которую она не может уловить.
– Я не Шерил, – повторила я. – Меня зовут Оля. И мы с Шерил очень похожи.
Чашка звякнула о блюдце, глаза округлились, изумление залило их до слез. Она переводила взгляд с меня на Джонатана до тех пор, пока изумление не начало сменяться страхом. Должно быть, ей уже стало мерещиться, что я аферистка, шантажистка и налетчица.
– Я специально пришла к вам, – сказала я веско, – чтобы сообщить, что Шерил попала в больницу.
Это было грубо, но я умышленно выдала эту информацию в первую очередь: Жюстин враз перестала бояться меня – теперь она начала бояться за Шерил. В лице появилась растерянность, затем беспокойство:
– Как в больнице? Что случилось?
– Она пострадала при взрыве, но она жива, не волнуйтесь, – поторопилась я успокоить Жюстин.
– А… – у нее в глазах заблестели слезы, – все на месте?
– Все на месте, – кивнула я. – Только она без сознания.
Жюстин ахнула, закрыв рот руками.
– Врачи говорят – должна выжить, – добавила я.
Жюстин не отнимала рук от лица.
– Какой взрыв? Диверсия в метро? – проговорила она наконец.
– Нет… Взорвалась ее машина. Преступников не нашли.
Жюстин растерянно молчала, и я поняла, что наступил момент для настоящего разговора.
– Это было самое настоящее покушение… Мне нужно многое рассказать вам, Жюстин, и многое у вас спросить. В этой истории слишком много загадок, и, может быть, вы поможете прояснить некоторые из них…
Жюстин не смотрела на меня, уставившись с сокрушенным видом куда-то в кофейную чашку. Она думала о Шерил, и мыслями она была далеко, с ней, своей племянницей, тогда как я, сидевшая рядом, была ей чужой и ей не было до меня никакого дела. Между нами возникла стена, прозрачная, как стекло, и прочная, как стекло пуленепробиваемое.
– Я не стригла мои волосы, – проговорила я проникновенно, не давая воцариться пуленепробиваемой тишине, – а они у меня были такие же длинные и красивые, как у Шерил… Мне их остригли. В больнице. В той же самой, где лежит сейчас без сознания Шерил.
Я выразительно посмотрела на Жюстин. Жюстин продолжала созерцать свою чашку, лишь мимолетно и как-то искоса подняв на меня глаза.
– Я тоже попала во взрывную волну, – продолжала я с драматическим нажимом, – хотя пострадала меньше: я была дальше от машины. И, чтобы понять, кто хотел нашей смерти, мне необходимо понять, отчего мы с Шерил так похожи…
Я нарочно так сказала: «кто хотел нашей смерти». Я до сих пор не знала, кто и чьей смерти желал, но эта резкая, как пощечина, фраза просто обязывала тетю Шерил рассказать мне все, что она знала о нашем рождении.
– Могу я увидеть ваши документы? – вдруг спросила Жюстин.
– Пожалуйста, – я протянула свой паспорт, и Джонатан полез за своим удостоверением личности.
– Это твой друг или друг Шерил? – кивнула Жюстин на Джонатана, принимая его удостоверение.
– Наш общий друг.
– Так ты – русская? – разглядывала она мой «серпастый-молоткастый».
– Как видите.
– И как ты тут оказалась? Как ты нашла Шерил?
– Я ее не искала. Мы с ней встретились случайно…
И я рассказала Жюстин нашу короткую историю, обойдя молчанием коробку отравленных конфет, загадочных «одноклассников», поразительную осведомленность Игоря – бедной Жюстин и так хватило переживаний.
Я закончила говорить. Воцарилось молчание. Мы терпеливо ждали.
– Я… – с трудом расклеила губы Жюстин. – Вы понимаете…
Ну же, ну! Говори, Жюстин!
– А Кати знает? – выпалила она явно вместо каких-то других слов, которые уже была почти готова произнести.
– Знает. Она здесь, в Париже.
Мы снова замолчали.
– Мы понимаем, Жюстин, – вдруг нарушил тишину Джонатан, – что вам трудно решиться вот так, с ходу, рассказать незнакомым людям доверенные вам секреты…
Это он правильно сказал, Джонатан. Теперь, когда наличие секретов установлено и легализовано, ей будет легче их рассказать.
– …Но вы видите эту девушку из России, которая похожа на вашу племянницу, словно сестра-близняшка. Разве такое сходство может быть случайным? Поймите, вокруг этих двух девушек так много загадочных и опасных событий, что совершенно необходимо прояснить их хотя бы частично! Кто знает, может быть, их судьба сейчас в ваших руках? – воскликнул он патетически.
Логики в этом было мало, Джонатан блефовал, но на Жюстин тем не менее подействовало.
– Это не мои секреты, дети мои, – вздохнула она. – Я не имею права их разглашать.
Жюстин задумчиво гладила бархатную подушечку и молчала, но мы с Джонатаном чувствовали, что лед тронулся.
– Для Вирджини это уже ничего не изменит, – поднажала я. – Она погибла много лет назад. А вот для Шерил как раз очень важно. И для меня тоже. Чтобы нам не погибнуть…
Мне было немного стыдно так сгущать краски, но что же было делать? Надо же как-то заставить ее говорить!
– Хорошо, – решительно тряхнула Жюстин крашеными кудрями. – Но если у вас на уме что-то недоброе, имейте в виду, я нигде потом официально не подтвержу свои слова.
Я встала и подошла к ней вплотную.
– Посмотрите на меня внимательно, Жюстин, вглядитесь в мое лицо. И вы увидите, что оно покрыто шрамами. Посмотрите на мои руки, – вытянула я ей под нос свои бледные пальцы, – на них тоже шрамы. Это следы ожогов и осколков стекла, которые впились в мою кожу. То же самое у Шерил, только еще сильнее, она ведь была рядом с машиной… Это вообще чудо, что мы не оказались обе внутри. Мы должны были с ней ехать… Шерил уже завела мотор и протирала стекла в ожидании, пока я спущусь. Знаете, что ее спасло? Что она пошла мне навстречу, чтобы придержать дверь: у меня в руках были сумки…
Мои слова произвели впечатление. Жюстин с потрясенным видом схватилась за кофейник. Подлив себе кофе, она произнесла, не отрывая глаз от своей чашки:
– Шерил родилась в Москве.
Я, кажется, ахнула. Джонатан метнул на меня многозначительный взгляд и легонько кивнул, призывая взять себя в руки.
Жюстин смотрела в окно, покачивая головой, словно упрекала кого-то, кого здесь не было. Может быть, Вирджини? На балконной ограде сидел белый голубь и тоже смотрел на Жюстин, наклонив набок голову. Оторвав свой взгляд от затуманенного стекла, Жюстин направилась из комнаты, обронив на ходу: «Я сейчас вернусь».
Она появилась спустя несколько минут с пожелтевшим листком бумаги в руках. Взяв с буфета очки, села на свое место, надела очки, расправила листок перед глазами и посмотрела на нас поверх него:
– Я прочитаю вам… Это письмо Вирджини. Вы поймете лучше, чем если я начну объяснять. Но помните все же: если что – я ничего не говорила и ничего не знаю.
Избегая моего взгляда, она снова уткнулась в листок бумаги. Мы замерли в ожидании.
Но Жюстин опять подняла глаза:
– Письмо написано по-английски. Вам переводить?
– Не надо.
Откашлявшись, она наконец начала читать.
– «Здравствуй, моя дорогая Жюстин…» Ну это я пропущу, не имеет значения… Так, так, ага, вот:
«…Я убеждена, что мужчина никогда не будет любить бесплодную женщину так же, как любил бы мать своего ребенка. Я убеждена, что ребенок никогда не будет любить приемную мать так же, как любил бы родную… У нас нельзя усыновить, не сказав правду ребенку, но эта правда будет всегда стоять между нами – между мной и Робином, между мной и ребенком…
Я хочу этого избежать. Я решаюсь на этот шаг из любви к Робину, из страха его потерять – ты знаешь, как тяжело мне достался этот блистательный любимец женщин; я решаюсь на этот шаг во имя нашей взаимной любви с моим будущим ребенком…
Это будет очень трудно сделать. Трудно в практическом смысле, хотя я все уже продумала и уже договорилась обо всем в Москве с людьми, которые мне помогут найти младенца, – и еще более трудно психологически. Я должна обмануть всех, включая самых близких мне людей, обмануть их хорошо и убедительно, и мне не с кем поделиться всем этим, не у кого попросить совета и поддержки, кроме тебя, моей единственной подруги…
Пожалуйста, сожги это письмо, как договаривались. Ты знаешь, что тебе я доверяю полностью, но кто может поручиться, что оно никогда не попадет в чужие руки?»
Жюстин оторвала взгляд от страницы.
– Ни одна душа не знает об этом. Вы первые, кому я доверила секрет Вирджини. Может, зря…
Наткнувшись на мой взгляд, она добавила торопливо:
– Нет, я вам доверяю, не думайте. Но все же… Никто не должен знать об этом, и в первую очередь – Кати.
– Это я могу пообещать вам твердо… Так получается, что Шерил – вообще не ребенок Вирджини? – Я посмотрела на Джонатана. Он в ответ прикрыл глаза.
– Да, – вздохнула Жюстин, – ты права, Оля.
– Вы знали, что девочек было две?
– Нет. Я вообще не знаю ничего. И как ей только удалось все устроить, как удалось вывезти младенца из СССР?
– Вряд ли сама Вирджини знала о существовании второго ребенка, – задумчиво проговорил Джонатан, – то есть о тебе. Ей обещали подыскать младенца – и она его получила. А уж откуда он взялся – не ее была забота…
– Но каким образом получилось, что официальное место рождения Шерил – Париж?
– Это-то как раз было очень просто сделать, – немного виновато ответила Жюстин. – Она приехала ко мне с младенцем, и через несколько дней мы пошли в мэрию и заявили, что преждевременные роды произошли у меня дома… В те времена никаких иных подтверждений не требовалось.
– Вот почему наши даты рождения расходятся! – воскликнула я.
– Да, теперь понятно… А живот – она носила накладной? – спросил Джонатан.
– Сообразил, – кивнула Жюстин, – правильно. Вирджини сообщила всем, что беременна. Робин был счастлив – четыре года им не удавалось родить ребенка, и он уже начал отчаиваться. Стал поговаривать об усыновлении… Но Вирджини не хотела – я вам прочитала ее доводы. Она предпочла пойти на обман. Муж был в Москве, она у себя в Бостоне, так что она почти ничем не рисковала. Поехала в Москву, когда была «на седьмом месяце», повидать Робина. Затем, якобы боясь преждевременных родов, она через неделю покинула его. Только он не знал, что границу она пересекла с ребенком. Версия для Робина, как и для всех остальных, – преждевременные роды в Париже, когда Вирджини гостила у меня… Это все, что я знаю.
Мой мозг закипал от мыслей. Мне необходимо было поскорей уйти отсюда, обдумать услышанное, обсудить это с Джонатаном.
– Спасибо, Жюстин, – с чувством сказала я. – И не жалейте о том, что раскрыли нам этот секрет. Раз уж получилось так, что мы с Шерил встретились, я бы так или иначе докопалась до правды.
Улыбка Жюстин была жалкой.
– И вот еще что… Кати тоже задумалась о нашем необычайном сходстве. И спрашивала меня, не знаю ли я от Шерил вашего адреса.
– Мне бы не хотелось… – вскинула глаза Жюстин.
Я ее понимала. Мне бы тоже не хотелось.
– Я скажу ей, что мои попытки найти вас не увенчались успехом. Шансов на то, что она сама разыщет вас, крайне мало: по-французски она не говорит, Минителем воспользоваться не сможет…
– А, так ты меня нашла по Минителю?
– Да, по вашей девичьей фамилии. К счастью, она у вас такая же, как у матери Шерил.
– Ты умная девочка. Удачи тебе.
Расцеловавшись с Жюстин, мы направились было к дверям, но она остановила меня, взяв за плечо:
– Ты… Я хочу, чтобы ты знала: я Шерил люблю. Это неважно, родная она мне племянница или нет. Я ее люблю, и если ты ее сестра – то ты для меня тоже как племянница… То есть я хочу сказать, что, если тебе понадобится моя поддержка, помощь, ты не стесняйся… Ты приходи, звони. Ладно?
Я сжала в ответ ее руку. Жюстин открыла дверь. Первым шагнул за порог Джонатан. Удержав меня за руку, Жюстин прошептала:
– А этот Джонатан – ему можно доверять?
– Можно, – сказала я твердо и, чмокнув Жюстин, вышла за дверь.
Ах, как бы мне самой хотелось в это верить!..
Выйдя от Жюстин, мы уселись на первую попавшуюся скамейку. Я вытащила сигареты. Джонатан молча следил за мной. Мне никак не удавалось прикурить, ледяной ветер пронизывал нас насквозь. Моя московская шубка – подарок Игоря – меня отлично защищала, но Джонатан носил до неприличия легкую куртку, и, хотя мне никогда не приходилось видеть его замерзшим, с некрасивым покрасневшим носом, я сказала ему – ладно, пойдем, холодно, здесь не лучшее место для страданий…
– Если ты беспокоишься обо мне, то не стоит, – ответил он и вытащил из кармана зажигалку «Зиппо» – самую подходящую из всех возможных зажигалок для прикуривания на ветру. Удивительная предусмотрительность, ведь он не курит…
Я затянулась, размышляя. Впрочем, «размышляя» – это неудачно сказано… Вряд ли я сумею найти слова, которыми можно было бы выразить мои ощущения. Я была ошарашена… нет, больше – я была подавлена… нет, – я была просто раздавлена, как бетонной стеной, свалившимся на меня откровением. Шерил – не дочь Вирджини! Но чья же? Моей мамы? А как же мама? Неужели обманула меня?
– Джонатан, – сказала я жалобно, – ты что-нибудь понял?
– Да… Кое-что.
– Моя мама – это наша с Шерил мать?
Джонатан искоса поглядел на меня.
– Или у вас другая мать, а твоя тебя удочерила…