Блины, естественно, подгорели. Первый и второй оказались горелым комом. Но волноваться по поводу того, что вся квартира наполнилась запахом гари, Светлана не стала. Кому от этого плохо? Ей вполне комфортно и с запахом гари, а больше в ее квартире никого нет. Светлана выбросила блин в мусорное ведро и улыбнулась. Мусор тоже необязательно сразу выносить, а можно довести его до нужной кондиции, когда дышать ароматами, несущимися из ведра, станет невтерпеж. И никто не упрекнет ее в лени. Никто! Потому что некому.
И некому будет разглядывать ее расплывающуюся в разные стороны от блинов фигуру. Нет, этого допустить нельзя, ей нужно немного пострадать. Совсем малость, совсем чуть-чуть. Когда Эллочка Ермолаева после гормонального лечения набрала лишний десяток килограммов, она поставила перед собой задачу скинуть его любыми способами. Действенным оказался один – она влюбилась безответной любовью в Брэда Питта. Симпатичный американец совершенно не подозревал о ее чувствах и крутил роман с голливудской звездой. Папа Ермолаев приложил все усилия для того, чтобы пригласить знаменитого красавца в страну, но получил полный и категоричный отказ в связи с занятостью красавчика на съемках. Ермолаева после этого долго страдала и худела. К Новому году она обрела суперидеальную фигуру и объелась за праздничным столом. С тех пор она всем приятельницам, желающим похудеть, советовала влюбляться только в Брэда Питта. Светлана влюбилась в другого, но от этого страдала ничуть не меньше. Одна ее половина собиралась страдать еще сильнее, другая срочно требовала подключить дополнительный источник питания.
И он подключился. Пришла Люська и в модной сумке, купленной за бешеную цену в одном из престижных бутиков, притащила своего щенка. Этим она говорила, насколько ей наплевать на мнение окружающих, в том числе и Кошелевой.
– Мне для нее, – выдала Люся, – ничего не жалко. Потому что она меня любит!
– Люся, – простонала Светлана, разглядывая сумку, – я тоже тебя люблю. Отдай ее лучше мне!
– Ты что?! – испугалась подруга. – Я Пятихатку никому не отдам!
– Я про сумку говорю из итальянской соломки.
– В твоем положении, – пожурила ее Люся, – нужно думать не о материальных ценностях!
– Я думаю не о материальных ценностях, – призналась Светлана, – но сумку жалко.
Люся оказалась бесполезной в деле поедания блинов. Она пыталась ими накормить щенка. Пятихатка уплетала блины за милую душу, а Светлана, глядя на процесс поедания, со страхом ждала, когда у той случится заворот кишок. Но, видимо, собаки породы двортерьер отличались завидным здоровьем и мели в себя все подряд.
– Ее стошнит, – предположила Светлана.
– А ты дай и отойди, – посоветовала Люся, пихая в щенка очередной блин. – Мне для нее…
– Ничего не жалко, особенно чужих блинов, напеченных в муках, – продолжила Светлана.
– Никогда не откладывай на завтра то, что можешь съесть сегодня! – изрекла подруга и отпустила перекормленного щенка. Тот, как колобок, перебирая маленькими лапками, покатился к дивану. – Девочка хочет спать! – заявила Люська. – Надеюсь, ты не против, если она отдохнет на твоем диване?!
Светлана махнула рукой, попросив только одного, чтобы Люся подстелила под щенка непромокаемую пеленку. Кто только не валялся на этом диване. Последний раз там лежал бесчувственный форвард, перепутавший квартиры. Теперь отдыхает щенок, на которого променяли Федора.
– Он не звонил? – спросила Светлана. Люся молча мотнула головой. – Понятно. Значит, точно. Федор перевернулся на байдарке или заблудился в лесу. – Она попыталась его как-то оправдать.
– Свежо предание, но верится с трудом. Твой тоже не звонил?
Теперь пришла очередь Светланы молча мотать головой. С какой стати ему звонить? Он вспомнил все, что хотел, и зажил своей прежней жизнью. Она осталась в беспамятном прошлом. Нет никаких гарантий, что это прошлое не вылетело у него из головы, как только он оказался в объятиях Виктории.
– Вот и хорошо, – констатировала Люся, – мы свободные женщины! И можем начинать все сначала.
– Как-то не очень хочется начинать все сначала в двадцать восемь лет.
– Забудь о возрасте, подруга! Женщине столько лет, на сколько она выглядит! Не знаю, кто это сказал, но сказал очень хорошо. А мы с тобой выглядим на двадцать, – Люся оглядела подругу и добавила, – с половиной. А что? Мы можем сделать подтяжку лица и груди, если нам приспичит. Ланочка, а твой форвард ведь был пластическим хирургом?!
– Был, – ответила та, – только сплыл.
– Так мы можем за ним проследить! Прикинувшись его клиентками. Я знаю, Ермолаева рассказывала, прежде чем начать резать, они проводят беседу о том, что хочет клиент и не стоит ли ему подправить еще чего-либо. Вот, к примеру, что нужно подправить тебе?
– Мозги, – призналась Светлана, – чтобы я не влюблялась в чужих мужиков. В первых попавшихся чужих Бекхемов! В каждого подброшенного встречного!
– Нет, – согласилась с ней подруга, – твои мозги, безусловно, требуют определенной коррекции. Но приглядись к своему носу.
– А что мой нос?! – испугалась Светлана. – С ним что-то не так?
– Это с тобой что-то не так! Никак не поймешь, к чему я клоню. Мы пойдем на прием к твоему пластическому хирургу как клиентки. Вернее, мы пойдем, а клиенткой станешь ты. Он должен будет тебе исправить мозги, нет, нос. Пусть он исправит нос. У тебя, Кошелева, очень кривой нос, непропорциональный. Одна его сторона гораздо больше другой. Возьми лупу и приглядись внимательней.
– Я и без лупы вижу, что с моим носом все в порядке, – Светлана свела глаза к переносице. – Ты придираешься! На самом деле твой нос куда кривее моего.
– Ладно, я не стану спорить, пусть мой нос будет кривее, хотя на самом деле ты прекрасно знаешь, что это не так! Заметь, я не спорю. Смысл-то совсем в другом!
– В чем? В ногах? Не смей говорить, что у меня непропорциональные ноги! И что одна больше другой, – возмутилась Светлана.
– Смысл в том, что если твой хирург исправит твой нос, рот, грудь, еще чего-нибудь, то вылепит из тебя Галатею, в которую безумно влюбится. Чувствуешь, к чему я клоню?
– Чувствую, что из этой затеи не выйдет ничего хорошего. Таких Галатей у него прорва, у них и салон красоты так называется.
– Значит, Кошелева, ты отказываешься от очной ставки? Ты только представь, что приходишь к нему не для выяснения отношений. Тебе хочется поправить носик, в тебя влюбился такой мачо, для которого нужно выглядеть на все сто. Ты это все ему говоришь, после чего отдаешь себя в его руки. Он делает из тебя Галатею и влюбляется. Все просто и ясно.
– Ничего не ясно, Люся. Галатея из меня не получится. Я не смогу ему отдаться.
– Вот это номер! Почти что две недели отдавалась, и ничего, а сегодня строит из себя девочку.
– Я не смогу, – упрямо повторила Светлана, – лечь под его нож.
– Да, – задумалась Люся, – действительно, звучит как-то страшно. Вдруг у него не получится Галатея, и он тебя зарежет!
– Люся, в свободное от работы и Пятихатки время тебе нужно писать страшные рассказики и читать их себе на ночь, чтобы ощутить всю прелесть собственной фантазии.
– Тише, – предупредила подруга, – не упоминай имя Пятихатки всуе. Она может проснуться, а у щенков должен быть крепкий и спокойный послеобеденный сон.
– Я тоже хочу спокойной жизни, – заявила Светлана, – потому ничего на себе переделывать не стану. К тому же можно просто сходить в «Галатею», меня приглашал туда другой. Там необязательно резать нос, можно сделать другие омолаживающие процедуры.
– А можно просто потоптаться на крыльце и поглядеть на форварда со стороны.
– Можно, – вздохнула Светлана, – но не нужно. Еще подумает, что я собираюсь стрясти с него долг.
– А он тебе что-то должен?!
– Да, – разозлилась Светлана, которой хотелось завершить этот разговор. – Он забрал мое сердце и до сих пор его не вернул! Но я подожду.
– Это тебе, Ланочка, нужно писать сказки. Я поняла, к чему ты клонишь: лучший хирург – время. Но время, к сожалению, не врач-косметолог. Моложе, поджидая, мы не станем. Время от времени нужно выходить замуж, как сказал один классик. Пушкин, что ли?
– Пушкин – это банщик, – тоскливо произнесла Светлана. – Но он вполне мог это сказать.
Как ни старалась Светлана доказать самой себе и Люсе: она легко переживет случившееся, на деле получалось совсем не так. Одно упоминание о том, что форвард может оказаться в своей «Галатее», лишило ее силы воли. Нет, отдаваться в его руки и отрезать какие-то части своего тела она не собиралась. Лишних частей у нее не было. Она бы хотела одного – прийти, посмотреть, убедиться, что с ним все в порядке, пусть даже звонить ей он не собирается, и тогда она сможет спокойно вернуться обратно в квартирку, где ей так хорошо одной.
– Можно позвонить Топтыгину, – предложила Люся, – и нанять его для выполнения грязных дел.
– Для чего мы можем нанять Топтыгина?! – не поняла Светлана.
– Ах, для этих, не грязных, а мокрых дел. Нам же придется устранять твою соперницу.
– Я никого не собираюсь устранять, Малкина! Никого! Я собираюсь просто посмотреть на него издали. И хочу взять тебя с собой с условием, что ты не станешь давать идиотских советов.
– А! – прищурила глаза та. – Все-таки собираешься туда! Это хорошо, только подождем еще полчаса, пока Пятихатка спит. Что у тебя еще есть, кроме блинов?
– Еще у меня есть визитка лихача. – Светлана сунула подруге телефонную трубку. – Звони ему!
Следить за любимым человеком – полное уничижение собственного достоинства. Но что делать, если хочется его увидеть до такой степени, что готова пожертвовать собственным носом?! Лучше поглядеть и успокоиться, чем решиться на обрезание. Лучше увидеть его с другой, понять, что все кончено, вернуться домой, наесться блинов и завалиться страдать. Нет, блинов после Пятихатки и подруги уже не осталось. Тогда просто вернуться домой и страдать. Но сначала увидеть его с другой! Смутная надежда на то, что Бекрушева она увидит грустным, понурым, замученным тоской, промелькнула в ее светлой голове и покинула со скоростью света. С чего это ему мучиться и тосковать? Не она же его бросила, обещая позвонить. И вообще, как это будет выглядеть, если она с Бекрушевым столкнется нос к носу?! Нужно будет ни в коем случае с ним не столкнуться. Она поставит на шухере Люсю с собакой, та хоть и малышка, но уже умеет лаять. Если что, то Люся промяукает.
Лихач на своей раздолбанной машине стоял под их окнами через пятнадцать минут. Он полностью оправдывал свое прозвище. Сонную Пятихатку пришлось перегрузить в соломенную сумку, и подруги отправились к «Галатее».
– Кто туда пойдет первой?! – прошептала Люся возбужденно.
– Из нас – никто, – ответила ей Светлана. – Бекрушев всех знает в лицо. Поймаем на улице подростка и попросим его сходить и узнать, что да как. Мальчик! – она вышла из машины и обратилась к сутулому унисексу. – Хочешь заработать?
Оно хотело, но оказалось девочкой. Это было на руку Светлане. Девочка вполне могла пойти в салон красоты и поискать там своего папу. Мнимым папой должен был стать Бекрушев.
– А вы из уголовного розыска?! – восхищенно поинтересовалась девочка-унисекс.
– Да, – подхватила ее версию Люся, – и при нас уникальная разыскная собака. – Она приоткрыла сумку и показала мирно сопящую Пятихатку. – Зверь, а не пес! Так что иди и не бойся.
– А я не боюсь, – обрадованно сообщила девочка, – мы вчера школу поджигали, и страшно не было.
– Надо же, какая нам досталась храбрая девочка! – похвалила шкодливого ребенка Люся и принялась ее инструктировать. – Поменьше сцен, – крикнула она ей напоследок, – побольше драматизма!
Администратор Томочка Воробьева обожала Максима Беркутова. Она благоговейно каждое утро встречала его и провожала вечером томным взглядом. Иногда он останавливался возле стойки и интересовался клиентами. Тогда она могла с ним поговорить. Обычно разговоры сводились к тому, кто к кому записан и на какое время, но Томочке этого вполне хватало для того, чтобы весь день торчать за стойкой в приподнятом настроении и посылать привередливых дам на массаж и корректировку. Сегодня Беркутов пришел грустным и клиентами у Томочки не поинтересовался. Она догадалась, что вернувшийся к исполнению своих обязанностей начальник чем-то испортил Максу настроение. Как он мог?! Ведь Макс столько делает для их фирмы! Неблагодарный! Шлялся неизвестно где, явился – не запылился, обвинил хорошего человека в растрате… Неужели он обвинил его в растрате? Как это было бы здорово! Томочка вдохновенно закрыла глаза. Беркутова сошлют в Сибирь за растрату, и она, как последняя декабристка, поедет за ним. Тогда, и только тогда он наконец-то поймет, кто его по-настоящему любит! А этот Бекрушев еще пожалеет, уж она постарается.
– Добрый день! – бодро отрапортовала Томочке странная девочка, больше похожая на мальчика.
– Добрый, – опешила от неожиданного вторжения малолетки Тамара, – тебе чего?
– Я хотела бы найти своего отца! – заявил несчастный ребенок и пустил горючую слезу.
– Он записан на массаж или на процедуры омоложения? – поспешила спросить Тома, пролистывая журнал. – Как его фамилия?
– Его фамилия, как и моя, – хлюпала носом девочка, – его фамилия Бекрушев!
Тамара Воробьева села. Такого поворота судьбы она не ожидала. Вот вам и честный хваленый холостяк Бекрушев! Гениальный хирург и подлый отец! Бросил несчастного ребенка…
– Девочка, ты не ошибаешься? Твой отец точно Михаил Михайлович Бекрушев?
– Точно, – подтвердил ребенок и обернулся в сторону раздолбанной машины. – Это он. Он бросил меня в первом классе, когда я принесла двойку по химии.
– Разве в первом классе учат химию? – подумала вслух Томочка. – Впрочем, как давно это было…
– Он уехал, а мне стало нечего кушать, я собирала пустые бутылки и покупала на эти деньги хлебушек. Моя мама умерла от голода, на моих руках осталась одна сестренка, с которой мы вчера поджигали школу. Тетя, где мой папа?!
– Ты представляешь?! – Тамара Воробьева схватилась за телефонную трубку, как только за голодной девочкой закрылась дверь «Галатеи». – У Бекрушева есть дочь, которую он бросил во младенчестве, когда она принесла двойку по химии! Виктория, честное слово, я сама только что с ней разговаривала! Она – его точная копия. Вылитая – твой жених Бекрушев! Он сейчас у тебя? Нет, а кто у тебя? Не Максим? Как хорошо, что не Максим! Это у меня вырвалось случайно. Куда тебя записать? Хорошо, я запишу тебя на омолаживающие процедуры. На все сразу, как обычно, я поняла. Что ты говоришь? Нет, она не сказала, где живет. Говорила что-то про поджог школы. Слушай, Вика, по телевизору показывали одну школу, которую подожгли ученики где-то в Барнауле. Да, скорее всего, он туда и ездил, только никому ничего не сказал. А ты бы призналась, что у тебя в Барнауле растет дочь?! Вот и я бы ни за что.
– С вас сто рублей за адрес, – заявила сиротинушка, протягивая бланк «Галатеи», на котором трясущейся рукой Томочки были выведены каракульки с названием улицы, номером дома и квартиры.
– Хорошая девочка, – похвалила ее Люся, – далеко пойдет!
– Да нет, мне здесь рядом, – возразила та, – за углом членовреды тусуются.
– Кто? – не поняла с первого раза Люся. Следом за ней удивились Светлана с тоскующим по скорости лихачом.
– Членовреды, – пояснила девочка, – те, которые кидаются под машины из-за денег.
– Ну, ты, это, не кидайся! – попросила Люся и сунула той еще десятку.
– Сегодня не буду! – пообещал ребенок и метнулся за угол.
– У меня такое ощущение, – сказала Светлана, – что мы сделали что-то не то. Уж лучше бы я сидела и страдала дома.
– Сиди и страдай! Но только с его адресом. – Люся помахала перед подругой заветным листком. – Здесь и номер телефона записан, и рабочее время. Гляди, по понедельникам он страшно занят, вечерами у него совещания! Или это теперь так называется? Где же мы возьмем его тепленьким?!
Ответом ей было гордое молчание. На самом деле оно лишь внешне казалось гордым. Внутри Светланы шла борьба противоположностей. Одной Светлане было на все наплевать, лишь бы вновь ощутить объятия форварда. Другая презрительно усмехалась и обещала сослать саму себя в монастырь. Борьба длилась пять долгих минут, после чего первая Светлана потерпела поражение с минимальным счетом. И они поехали домой.
– Я бы поехал по адресу вечером, – подсказал лихач, которому нравилось возить девушек.
– Вечером? – задумалась Светлана. – А что? Может быть…
– Вечером я не могу, – заявила Люся, – у Пятихатки режим.
«Не долго маялась старушка в высоковольтных проводах». Не долго Светлану раздирали сомнения. Как только на улице сгустились сумерки, зов природы, женское любопытство потянули ее на приключения. Собственно, ей хотелось, как обычно, только одного – увидеть форварда. Ради этого она нарядилась в черную обтягивающую водолазку, черные джинсы, напялила на волосы темную бейсболку, закинула за плечи черную кожаную сумку и нацепила на глаза черные очки. Кстати, обувь была белой. Темных кроссовок у Светланы не нашлось. Опасливо озираясь по сторонам, чтобы не быть узнанной соседями, она направилась на остановку общественного транспорта.
Мирно живущие граждане большого города уже отработали положенный срок и вернулись домой, уютно устроившись перед телевизором с тарелкой жареной картошки. В общественном транспорте в сумеречное время передвигались влюбленные парочки и запоздалые посетители кабачков, куда они заглянули на пару кружек пива сразу после работы. Петровичу повезло, его угостили еще одной. Но вместо радости он испытывал щемящую тоску по совести, которую, по словам супруги, пропил. И теперь ему, бессовестному, предстояло перед супругой предстать в самом ближайшем времени, ибо возвращался он домой. То, что он перепутал номер трамвая и ехал в обратном направлении, Петрович не знал. Он сидел и молил судьбу – уж лучше кинуть его в черную пасть смерти, чем в беззубый рот жены.