– Ты помнишь, что будет дальше?
Пришлось честно сознаваться, что нет. Помнила только о том, что князя Ярослава в Каракоруме отравит эта самая Туракина, потом туда же поедут Александр с Андреем, но вернутся живыми. А еще, что Невский побратается с сыном Батыя Сартаком. Тот вроде даже христианином станет.
Вятич, выслушав мои исторические сентенции, кивнул:
– Не все так, но похоже. Не думаю, чтобы это Туракина травила князя Ярослава, ей ни к чему.
– Это почему же? Он Великий князь Руси, главный…
– Настя, прикинь размеры Монгольской империи и размеры Владимирской Руси. Тем более Ярослав уже признал свое подчинение Каракоруму, даже сына туда отправлял. Нет, там что-то не так, ханше проще найти у него какую-нибудь провинность и казнить в назидание остальным.
– Какую, он наверняка осторожен?
– Запнулся ногой о порог, не так принял ту же чашу… Нет, об отравлении писал только папский посол Карпини. Не их ли рук дело?
– Тогда надо сказать князю Ярославу, чтобы держался от этих послов подальше.
– Надо, только не получится, ведь их обязательно будут селить и за столом сажать рядом. Монголам наплевать на европейские разборки. Не Ярослав, так другой будет, лишь бы дань платил. К тому же Ярослав Всеволодович ставленник Батыя, а этого хана в Каракоруме любят не больше тебя.
Клянусь, на мгновение мне стало Батыя… жаль! Чтобы задавить это непривычное чувство, я взъерепенилась:
– Нет, Вятич, это ужасно! Из-за какого-то Батыя должен гибнуть отец Невского! Это несправедливо и увеличивает вину Батыя, между прочим!
– Думаю, у Батыя и без князя Ярослава вины хватит, чтобы быть тобой проклятым, а вот посоветовать отцу Невского держаться подальше от Карпини действительно надо. Это можно сделать через владыку Спиридона. Тяжко старику, но что поделаешь, если на его годы такое выпало.
У наших ворот остановился возок. Ну, возок и возок, мало ли кто ездит мимо и даже приостанавливается, но меня почему-то просто снесло с крыльца навстречу… Лушке!
Наверное, это смотрелось дико: две взрослые женщины с визгом бросились друг к дружке в объятья. Челядь изумленно замерла, но нам было наплевать. Луша вернулась, моя Луша со мной! Живая, здоровая, улыбающаяся…
Я только крикнула в сторону дома:
– Вятич, Луша с Анеей!
Тетка, выбираясь из возка, критически заметила:
– И не только…
Действительно, третьим был серьезный крепыш примерно Федькиного возраста. Племянник!
Я как полоумная вцепилась в малыша и принялась его тормошить:
– Тебя как зовут? Ну, скажи, как тебя зовут?
Бедный ребенок, перепугавшийся из‑за наскока ненормальной тетки, молчал.
– Луш, он по‑русски не понимает? Не говорит?
– Все он понимает и говорит. Испугался просто. Яном его зовут.
Ян действительно не вынес моих измывательств и с ревом уткнулся в подол матери. Луша, смеясь, гладила его по светлой головке:
– Ну, чего ты испугался, чего? Это твоя тетя Настя.
Ситуацию разрулил Федя. Он подошел, скептически оглядел ревущего двоюродного братца и вдруг протянул ему деревянную лошадку:
– На.
К нашему изумлению, тот взял.
– Пойдем, у меня еще есть…
Мы стояли и, раскрыв рты, наблюдали, как послушно топает за Федей его новый друг. Никогда не замечала за Федькой поползновений раздавать свои игрушки первым встречным, скорее напротив – мое чадо четко различало свое и не свое. Видно, почувствовал, что Ян не чужой.
– А твоего как зовут?
– Федей. В честь отца.
Анея кивнула, на глазах у нее выступили слезы, все же она очень любила брата, хотя и ругала его. Я в очередной раз подумала, что у меня классная тетка!
– Чей, Биргера?
Я могла бы и не спрашивать, потому что Федькину лошадку несла в руках точная копия Биргера – такая же круглая голова с любопытными, вопрошающими глазенками.
– Да.
– А как же он отпустил?
– А он не отпускал, мы сбежали.
– Луша! А он войной не придет за сыном? – Я лихорадочно пыталась вспомнить, не было ли второго похода у Биргера на Русь. Блин, кажется был! Надо немедленно спросить у Вятича…
Сам Вятич уже появился на крыльце, он стоял, как всегда, чуть приподняв лицо и прислушиваясь. Федя подвел к отцу Яна и деловито представил:
– Это Ян.
Вятич безошибочно протянул руку малышу и… тот спокойно пошел к незнакомому дядьке. А от меня шарахнулся, как от зачумленной! И где в этой жизни справедливость? Почему к Вятичу просто липнут все дети, собаки, даже волки, а меня собственный сын папой звал?
От размышлений о несправедливости меня отвлекла Анея, она осторожно кивнула в сторону Вятича:
– Совсем не видит?
– Угу…
– Ну, пошли, поговорим. Настя, а мы к вам. У вас поживем, если приютите.
– Конечно!
Мой вопль снова напугал малыша, Ян беспокойно оглянулся, но рука Вятича нашла его головку, и ребенок отвернулся.
– Настя, ты своим криком Яна перепугаешь.
И это Лушка, которая раньше вопила в три раза громче меня! Что с людьми материнство делает… Правда, не со всеми, я как была бешеной, так и осталась. Нет, теперь мне начало казаться, что я как раз была такой, какая сейчас Луша, а стала такой, какой она была раньше.
Напрочь запутавшись в раньше и теперь, я потащила мать и дочь к крыльцу:
– Конечно, у нас, дом вон какой, всем места хватит…
Потом Анея объяснила:
– Мы приехали к Спиридону, да владыка болен, ему не до нас, не хотелось стеснять. Челядь отпустила, кто у владыки остался, кто ушел, это их дело.
Потом мы допоздна сидели, рассказывая и рассказывая о событиях своей жизни за последние годы. Одну тему деликатно обходили: слепоту Вятича. Он заговорил сам:
– Я теперь калека, слепец. И если бы не Настя, жить не смог, она меня из‑за Калинова мосточка вытащила, она и ведет дальше.
Я смутилась:
– Да ладно тебе… Вернулся ты сам, и живешь тоже. Давайте я вам лучше расскажу, как я козу впервые в жизни доила…
Снова мы смеялись, снова рассказывали о забавных происшествиях, перебивая друг дружку.
Я заметила, как Анея похлопала Вятича по руке, что-то тихо сказав. Тот повернул к ней лицо, переспросил, тетка повторила. Я была почти уверена, что обещала, что он прозреет. Вятич усмехнулся, но усмешка эта была совсем не веселой. Похоже, сам муж в такое уже не верил.
А меня все-таки беспокоило то, что Яна увезли тайно. Сестрица с теткой принялись рассказывать, как им удалось обмануть бдительного Биргера.
Они жили в одном из имений королевского зятя, супруга которого почему-то спокойно отнеслась к такому положению дел. Анея быстро взяла все в свои руки и навела там такой порядок, что сам Биргер ахнул.
Их с Лушкой страсть вспыхнула, как костер из сухостоя, и погасла, как искры от этого костра на ветру, оставив сына. Может, потому Ингеборг и была так спокойна?
Анея рассказывала, а я почему-то маялась, словно пытаясь вспомнить что-то важное. Нет, не про устройство новой мельницы в имении королевского зятя и не о том, как должна работать ткацкая мастерская… Я пыталась вспомнить что-то из своей прежней московской жизни, но связанное с Биргером…
И вдруг меня осенило!
– Ян – это имя для Новгорода? А как его звали там?
– Яном, – откровенно удивилась Луша. – В Новгороде разве я бы его так назвала? Андреем был бы. Я и перекрещу здесь.
Я вспомнила, в Стокгольме, когда я была там в двадцать первом веке, нам говорили, что у Биргера был незаконнорожденный сын, и звали его как‑то вроде Григория… Грее… Грегерс, вот! Грегерс, а не Ян.
Видно, я произнесла имя вслух, потому что Анея усмехнулась:
– Ты про Грегерса? Это не Лушин сын.
Так… значит, у нашего героя незаконнорожденных детей пруд пруди?
– Не пруд, конечно, но есть, – смеялась тетка. – Главное, что он нам позволил уехать.
– Как это позволил, а разве вы не сбежали?
– Настя, ты Биргера совсем забыла?
– Да нет, помню еще этого круглоголового живчика.
– Такой мог чего-нибудь не знать или проглядеть?
– Не мог.
– Вот и я так думаю.
Луша на Анеины слова не отреагировала никак, просто сидела и смотрела. Бедная моя сестрица, муж погиб, этот роман как‑то мимо прошел, ладно хоть сын остался…
Но Лушка себя несчастной не считала. Я тоже не считала. Ни ее, ни себя. У нас мальчишки, да еще какие!
Теперь вставал вопрос, как жить дальше, то есть не где или чем заниматься, а в принципе. Я, конечно, горела желанием свернуть шею Батыю, это никуда не делось, Лушка страстно желала мне помочь, а Вятич с Анеей только головами качали, правда, каждый по своему поводу. Анея, видно, понимала, что ей придется воспитывать обоих внуков, а Вятич, дивясь моей, нет, теперь уже нашей неразумности.
Трудный выбор
Гонец, прибывший в Новгород, был мрачен. Выдохнул только одно: «Князь Ярослав Всеволодович…» – и все стало ясно. Невского он застал у владыки, князь только что после всенощной, в Святой Софии частый и желанный прихожанин…
Александр, выслушав это известие, словно окаменел. Отец, уезжая в Каракорум, ничего хорошего не ждал, так и вышло. Отравлен ханшей Туракиной…
Александр, выслушав это известие, словно окаменел. Отец, уезжая в Каракорум, ничего хорошего не ждал, так и вышло. Отравлен ханшей Туракиной…
Следом прибыл еще один гонец из Каракорума. Приказ Туракины был жестким: прибыть в Каракорум, чтобы получить владения отца! Гонец очень торопился, но от Монголии до Новгорода не близко, пока добрался, стояла уже зима. Ехать туда, где отравлен отец, чтобы последовать за ним? У Александра взыграло ретивое! Почему он должен ехать? Новгород под Батыем не бывал, и его земли татары не топтали, а после отца Великим князем по лествичному праву должен стать не он, а дядя Святослав! Даже если в Каракоруме удастся уцелеть, свои же не признают такого главенства. Противопоставлять себя всей Руси? Ради чего, чтобы ублажить татар?!
И князь не поехал! Открыто не подчиниться приказу из Каракорума не рисковал даже Батый, а тут просто русский князь, даже не Великий?! Александр объявил, что пока не похоронит убитого отца, никуда вообще не двинется!
Тело привезли во Владимир в апреле. Прекрасно понимая грозившую опасность, князь приехал из Новгорода не просто со своими придворными, а с большой дружиной, словно показывая всем, что у него есть чем защищаться в случае нападения! Он не делал ни единого выпада против Батыя, ничем его вроде не провоцировал, он просто не подчинялся! Вообще-то это было рискованно, потому что большинство князей, включая сильного Даниила Галицкого, в Сарае уже побывали, и подчеркнутое нежелание выполнять приказы становилось опасным. Брат погибшего Ярослава Святослав Всеволодович, ставший новым Великим князем, качал головой:
– С огнем играешь, Александр…
– Как смогу Туракине этой в глаза смотреть?!
Но когда тело отца привезли во Владимир, сопровождавший погибшего Ярослава дружинник Зосима, улучив минутку, шепнул молодому князю:
– Не все так, как говорят. Не сама Туракина его убила, и боярина Федора Яруновича винить станут, не верь. Может, и он ханше что дурное про князя сказал, да только самого боярина на это подбил монах один… Вот кого бояться надо.
– Что за монах?
– Из тех, что и вокруг тебя ходят, к папе склониться уговаривают.
Договорить не удалось, поймав недобрый взгляд какого-то рослого татарина, сопровождавшего тело отца, Александр сделал знак Зосиме, что после поговорит. Но и после тоже не удалось, исчез Зосима, словно и не было его. Сколько ни дознавались, ничего не вызнали. Князю стало не по себе.
Он сидел в отцовских покоях в темноте, чтобы никому не были видны злые мужские слезы. Отец погиб, вокруг темно, откуда и от кого ждать следующего удара – неясно. Но что-то подсказывало Александру, что не от Батыя исходит опасность. Тогда откуда, из Каракорума или… Он вспомнил слова Зосимы о монахе. Какое отношение имел монах к отцу?
Из Сарая пришел очередной вызов от Батыя, кажется, хан начал терять терпение. Андрей объявил, что если брат не может, то поедет он!
– Отцовской судьбы боишься? Я поеду!
Сначала Александр согласился, но когда Андрей уже отправился к Батыю в Сарай, вдруг тоже засобирался. Епископ Спиридон принялся отговаривать:
– Достаточно, князь, и одного твоего брата, к чему обоим рисковать?
– Негоже получается! Словно я за его спиной прячусь. Если с меня спрос, то и отвечать мне. – Александр вздохнул. – А к Батыю все одно ехать придется… Лучше уж сейчас, пока не обозлился окончательно.
Князя снова не было в Новгороде, но теперь по очень печальному поводу – из Каракорума привезли тело отравленного там Ярослава Всеволодовича! Произошло то, что должно произойти, гонец не успел предупредить…
Да… Туракина оказалась именно такой, какой мы ее считали. Вятич был со мной не согласен: и без ханши хватало кому отравить. Князь Ярослав в Каракоруме вовсе не величина, чтобы его вот так тайно… так поступали с родственниками, с теми, кого побоялись бы открыто уничтожить. Искать отравителей надо вокруг Туракины, это не она…
Сказав такое, Вятич явно испугался, потому что я могла запросто отправиться в Каракорум делать именно это – искать виновных в гибели отца князя Александра.
– Настя, это означает только то, что в Каракоруме нужно быть предельно осторожным, это надо внушить Невскому, ему же предстоит туда ехать. Хорошо хоть не скоро.
– А если сделать, чтобы вообще не ездил?
– Дай-то бог…
– Но ведь Невского не отравили?
– Нет.
– А пытались?
– Ну, откуда же я знаю? Его уже вызывали в Каракорум, рискованно тянуть дальше, а что делать, даже не знаю. Одно хорошо – Невский пока не «засветился» рядом с Батыем, потому что князя Ярослава убрали наверняка именно из‑за такой дружбы.
Мне было плевать, по каким соображениям отравили Ярослава Всеволодовича, главное, что убили, мерзко, подло… А теперь требуют туда же Александра.
– А почему его, ведь, насколько я помню, наследовать Великое княжение должен не Невский?
– О… мы стали разбираться в лествичном праве?
– В чем?
– Право на Руси такое – лествичное. Я тебе когда-то рассказывал. Власть наследует старший в роду. А старший сейчас не Александр, а его дядя Святослав Всеволодович. Он стар и слаб, в Сарае и в Каракоруме прекрасно понимают, что самый сильный из князей – Александр, потому и делают ставку на него. А теперь попробуй угадать с трех раз, что будет, если князь примет чью-либо сторону.
– То есть если Невский договорится с Батыем, то его в Каракоруме укокошат, как отца?
– Ну, может, и не так, но опасность есть…
– А если встанет на сторону Гуюка, то Батыевы тумены будут под Новгородом раньше, чем он вернется из Каракорума?
– Ну вот, ты стала неплохо разбираться в реалиях тринадцатого века.
– Вятич, но это же куда ни кинь – всюду клин! Вот блин!
Я даже не заметила получившейся рифмы, не до нее.
– И что делать?
– Пока князь ведет себя идеально, он умудряется находиться посередине, только надолго ли хватит Батыева терпения?
Снова этот проклятый Батый! А Вятич его еще и защищает.
– Значит, надо убить Батыя поскорее.
Слова Вятича, что вместо Батыя будет другой и расклад сил не изменится, я просто пропускала мимо ушей.
Убить, убить, убить! Ни о чем другом больше слышать не желала и думать не могла. Вятич просто боится за меня лично, а потому не желает этого организовывать. Хорошо, я не пойду на проклятущего Батыя войной, не стану вызывать его на бой, не стану разорять его ставку, надо просто придумать, как убить хана тем же ядом. Если можно отравить князя Ярослава, почему нельзя Батыя?
К тому же старик сказал, что мне пора действовать.
Я бушевала:
– Князь Александр решил ехать к этому узкоглазому уроду! Шведов не испугался, рыцарей не испугался, а перед Батыем поджилки затряслись?!
– Настя, угомонись.
В отличие от Анеи Лушка меня поддержала:
– Неужели и правда поедет?! После того как они князя Ярослава убили?
Я не понимала Невского, как через много лет его не понимали потомки. Ну как же можно договариваться с тем, кто превратил в развалины столько городов, кто привел на Русь убийц, на чьей совести столько человеческих жизней?! Неужели князь Александр действительно испугался? Он, не боявшийся ничего ни на Неве, ни на Чудском озере, испугался яда? Будет кланяться проклятому Батыю?
Мое возмущение было тем нелепей, что я прекрасно помнила, что поедет и будет. Конечно, не ползать на коленях или кланяться, но договариваться, это точно. И договорится, даже побратается с сыном Батыя Сартаком. А потом будет Неврюева рать, когда на Русь снова пойдут тумены Батыя наказывать князя Андрея за противостояние с Александром. Знала, что так должно быть, но в глубине души верила, что это ошибка летописцев.
И вдруг оказалось, что нет, князь решил внять требованиям хана и ехать в Сарай.
Я чувствовала себя оскорбленной в лучших чувствах, значит, и Невский боится, значит, он такой же, как все? Нет, я помнила князя и по событиям в Новгороде, и по Неве, и по Чудскому озеру. Он не такой, он не боится.
Мгновенно созрело решение: я должна убить Батыя раньше, чем князю Александру придется преклонить перед этим гадом голову! Правильно, для того меня и оставили в живых на льду Узмени, чтобы я отправила на тот свет это отродье.
Лушка не очень поняла смены моего настроения, я вцепилась в нее, блестя глазами:
– Луша, я убью Батыя, чтобы Невскому не пришлось перед ним унижаться!
– А я?
Я не раздумывала ни мгновения:
– Ты тоже убьешь.
– Мы убьем его дважды?
– Для него и сотни раз мало!
– Согласна.
Я помчалась к Вятичу, сообщать о нашем с сестрицей решении избавить землю-матушку от ползучего гада по имени Батый целых два раза, причем буквально завтра, чтобы Невскому не к кому было ехать. Как мы это будем делать, не думалось. Из нас с сестрицей полез козельский кураж, который ни к чему хорошему привести не мог. Но мы закусили удила.
Вятич даже не стал слушать:
– Настя, перестань, ты же взрослая женщина.