Три мужские фигуры, бесшумно ступая, крались по извилистому коридору, ведущему к дворцовой тюрьме. Впереди шел Бухторма со светильником в руке, облаченный в старый рваный халат неопределенного цвета. На голове у него была круглая войлочная шапка, на ногах кожаные башмаки с загнутыми носками.
Шедшие за Бухтормой Пентег и Тихомил не имели при себе ничего кроме оружия. На поясе у литовца висела сабля, в правой руке он сжимал кинжал. За кушаком у Тихомила торчал небольшой топорик, сбоку у него была пристегнута половецкая сабля в ножнах, из-за голенища сапога торчала рукоять ножа.
Бухторма первым спустился в темницу, куда вели каменные ступеньки, покрытые пятнами крови, давно засохшими и еще совсем свежими. Застенок находился возле одного из внутренних двориков, на котором в дневное время ханские нукеры обычно упражнялись в стрельбе из луков и в поединках на саблях. В обязанность Бухтормы также входило прибираться в дворцовом узилище, смывать кровь со стен и ступеней.
Ханские палачи открыли тяжелую дверь, услышав условный стук Бухтормы. Они уже поджидали его, как всегда, рассчитывая на его помощь при погрузке замученных узников на двухколесную арбу. Ханские костоломы не успели ни вскрикнуть, ни даже испугаться, когда из-за спины Бухтормы стремительно выскочили два дюжих молодца в татарских халатах и шапках. Раздались предсмертные хрипы, и два палача свалились на каменный пол с переломанными шеями.
— Ну и уроды! — с омерзением в голосе обронил Пентег, разглядывая убитых тюремщиков в свете масляных светильников.
— Матерь Божья! — с не меньшим изумлением и отвращением проговорил Тихомил, возвышаясь над поверженными истязателями.
У одного из умерщвленных палачей не было носа и был выколот правый глаз, у другого на спине был большой горб.
— Ты почто не сказал нам, что палачи ханские такие уроды! — сердито зашипел на Бухторму Пентег. — Как мы пройдем мимо воротной стражи, ведь горбатых среди нас нет и одноглазых тоже!
— Горб недолго соорудить из разного тряпья, — огрызнулся Бухторма, — а здоровый глаз можно спрятать под повязкой. Иной возможности для спасения вашей княжны все едино нету!
Поминая сквозь зубы чертей и сатану, Пентег и Тихомил выволокли из темницы обезображенные тела троих казненных мужчин и уложили их на арбу. Потом они принялись переодеваться в одежду убитых палачей, а Бухторма тем временем поспешил в восточное дворцовое крыло, где находился гарем.
Очень скоро Бухторма вернулся обратно, приведя с собой троих молодых женщин закутанных в длинные темные покрывала. Одна из этих женщин, сбросив с головы тонкую накидку, со слезами кинулась обнимать и целовать Пентега и Тихомила. Это была княжна Ольга, облаченная в татарский наряд, с волосами, уложенными на восточный манер.
Взглянув на двух других женщин, Тихомил узнал в одной из них Дурджахан-хатун, супругу Бухтормы. Круглолицая темноглазая красавица, с тонкой талией и широкими бедрами, скромно стоявшая в сторонке, была неизвестна Тихомилу.
— А это кто? — обратился к Бухторме Тихомил, кивнув ему на незнакомую красавицу.
— Это Гель-Эндам, любимая наложница Мухаммеда-Булака, — ответил Бухторма. — Она тоже горит желанием вырваться отсель на свободу.
— Да ты спятил, приятель! Зачем ты притащил ее сюда? — рассердился Тихомил. — Об ней уговора не было! Уговор был о том, чтобы вызволить из неволи княжну Ольгу и тебя с твоей женой.
Тихомила поддержал Пентег, заявивший, что Гель-Эндам нужно оставить во дворце, поскольку Мухаммед-Булак сделает все возможное, чтобы вернуть любимую наложницу обратно в свой гарем.
— За ночь уйти далеко нам не удастся, — промолвил литовец, — ханская погоня может настичь нас. Из-за Гель-Эндам мы все можем погибнуть.
И тут в разговор мужчин вмешалась Ольга, взволнованная и раскрасневшаяся, с заплаканными глазами. Она схватила Гель-Эндам за руку и непреклонным голосом сказала, что персиянка ей как сестра.
— Коль вы не возьмете Гель-Эндам с собой, тогда и я останусь здесь вместе с ней, — поставила условие княжна.
Тихомил молча взглянул на Пентега. Мол, что станем делать? Пентег раздраженно махнул рукой, дав понять другу, что Ольгу все равно не переубедить, поэтому придется им взять с собой и красавицу персиянку.
Поскольку всех несчастных перед казнью раздевали донага, поэтому троим женщинам пришлось снять с себя все одежды, а также кольца и браслеты, пришлось распустить волосы и измазаться в крови с головы до ног. Поскольку крови потребовалось очень много, поэтому Пентег вскрыл кинжалом артерию на шее у одного из убитых палачей. На полу образовалась большая кровавая лужа.
Пересилив в себе леденящий ужас, вымазанные в крови женщины взобрались на арбу и все трое улеглись рядком голова к голове. Пентег и Тихомил осторожно уложили на них сверху три уже остывших обнаженных мужских трупа. Затем Бухторма помог Тихомилу соорудить горб из свернутого в скатку плаща. Пентег завязал себе один глаз длинным обрывком грубой ткани, а нос укрыл краем башлыка.
Взявшись за оглобли, Тихомил и Пентег неспешно потащили груженную нагими телами арбу к дворцовым воротам. Бухторма, помогая им, подталкивал тяжелую повозку сзади.
У ворот дежурили трое стражников. Начальник караула почему-то отсутствовал. Бухторма посчитал это большой удачей. Стражники были хорошо знакомы Бухторме, поскольку он оказывал им разные мелкие услуги. Эти воины были падки на вино из ханских подвалов, которое для них тайком добывал Бухторма. Вот и на этот раз после обмена приветствиями стражники с шутками и прибаутками подступили к Бухторме, желая узнать, не забыл ли он про свой должок.
Увидев в руках у Бухтормы кувшин с узким горлышком, дозорные оживились и заулыбались. Один из них приложился к кувшину, желая распробовать вкус и крепость принесенного вина. Двое других расторопно распахнули высокие створы ворот, бросив на землю цепи и дубовые запоры. Прислонив свои щиты и копья к стене из сырцового кирпича, стражники торопливо прихлебывали вино из кувшина, спеша осушить его до дна. Им не хотелось делиться вином с начальником караула, который донимал их своей строгостью.
— Что-то сегодня Акым и Муршук неразговорчивы, — бросил Бухторме самый молодой из стражей, кивнув на Пентега и Тихомила, которые, согнувшись, протащили скрипучую арбу через освещенный факелами проезд в воротной башне.
— Хан сегодня был ими недоволен, — понизив голос, доверительно поведал стражникам Бухторма. — А что такое гнев хана, вам же ведомо, храбрые батыры.
— О Аллах! — воскликнул кто-то из караульных. — Избавь нас от ханского гнева! Хуже этого ничего быть не может!
Вырывая друг у друга кувшин, воины опять налегли на вино, со смехом приговаривая, что за избавление от ханской немилости им непременно нужно выпить. Тем более что когда еще у них будет возможность вкусить столь вкусного и крепкого вина!
«Возможно, эта выпивка последняя в вашей жизни, горе-батыры, — злорадно подумал Бухторма, торопливо прошмыгнув мимо стражников. — Полагаю, вы заплатите головой за свое ротозейство!»
Спустя несколько минут повеселевшие от хмельного питья стражники опять взяли в руки щиты и копья. Опорожненный кувшин они спрятали подальше от глаз своего сурового десятника. Опираясь на копья, воины завели неторопливую беседу.
Внезапно один из них озадаченно заметил, обращаясь к своим товарищам:
— Может, мне померещилось, не знаю. Токмо горб у Акыма сегодня стал заметно меньше, чем был вчера. Вам это не бросилось в глаза?
Два других воина встретили это замечание насмешками. Подтрунивая над своим приятелем, они говорили, что ему вредно пить вино, находясь в карауле.
— Через полчаса тюремщики пригонят пустую арбу обратно, — сказал самый юный из воинов. — Тогда мы остановим Акыма и осмотрим его горб повнимательнее. Ставлю три серебряные монеты на то, что Акымов горб ничуть не стал меньше. Акым же не верблюд в конце концов, и не может хранить сало в своем горбу.
Стражники дружно расхохотались. Появившийся начальник караула никак не мог понять причину их веселья.
Прождав час и другой, караульные так и не увидели ни арбы, ни тюремщиков, ни Бухторму. Им пришлось закрыть ворота, поскольку пришел черед заступать на стражу другим воинам.
На рассвете во дворце случился переполох, когда ханские слуги обнаружили в темнице двух мертвых палачей, а в гареме недосчитались двух наложниц. К тому же бесследно исчезли Бухторма и его жена, занятые на самых трудных работах во дворце.
Глава восьмая Ханский гнев
Зимнее стойбище Мамая было расположено на берегу Волги в двух переходах от Сарая, там, где пролегает, господствуя над приволжской равниной, гряда каменистых холмов. На этой возвышенности, поросшей лесом и кустарником, постоянно находились Мамаевы дозорные, обозревая окрестности на многие версты вокруг. Осторожный Мамай никогда не допускал того, чтобы враги застигали его врасплох.
Обычно Мамай зимовал на Дону, где и пастбища богаче, и снега меньше, и постоянно веют теплые ветры с юга. Однако в эту зиму Мамай не решился откочевать далеко от Сарая, опасаясь, что из Синей Орды опять вдруг нагрянет неугомонный Урус-хан или кто-нибудь из его воинственной родни. Зимовка на Волге выдалась голодной для Мамаевой орды, много лошадей и верблюдов пало от бескормицы и болезней. Едва сошел снег, Мамай собрался перекочевать поближе к Дону, но тут примчался гонец из Сарая с известием об ужасной беде, постигшей хана Мухаммеда-Булака.
Мамай поспешил в столицу Золотой Орды, прикидывая в уме, что же там могло произойти. Гонец ничего толком ему не сказал, поскольку сам был в неведении дворцовых дел. «Либо Мухаммед-Булак сильно занедужил, — размышлял Мамай, — либо в его окружении возник заговор. А что еще может случиться?»
Залитый талыми ручьями Сарай произвел на Мамая неприятное впечатление. Повсюду были лужи и грязь, размешанная в кашу ногами прохожих, копытами ослов и лошадей, колесами повозок. Навоз и мусор, всю зиму пролежавшие под снегом, теперь оттаяли и, перегорая на весеннем солнце, издавали резкий, неприятный запах. По улицам бродили ватаги нищих оборванцев, роясь в отбросах и выклянчивая подачки у богато одетых всадников и прохожих.
В дворцовых покоях пахло копотью и благовониями. У всех дверей стояла стража с саблями и копьями, блистая кольчугами и железными островерхими шлемами.
Мамай и его свита, увешанная оружием, вступили в зал, где пылал большой очаг. Мухаммед-Булак сидел на подушках возле очага, зябко кутаясь в плащ, подбитый куньим мехом. Толстый и низкорослый, с одутловатым лицом, с глазами-щелочками, с маленьким приплюснутым носом, хан смахивал на жирного сурка. Островерхая татарская шапка с загнутыми полями венчала круглую, бритую наголо голову владыки Золотой Орды. В свои тридцать лет Мухаммед-Булак мало походил на сильного и волевого мужчину, в нем скорее было больше женской изнеженности и детской капризности. Его пухлые пальцы, не привыкшие ни к оружию, ни к конским поводьям, были унизаны золотыми перстнями. На шее у хана висело массивное золотое ожерелье, а в левом ухе у него была вставлена золотая серьга с большим сапфиром.
Мамай отвесил поклон хану, как полагалось по этикету. Мамаева свита замерла в нескольких шагах позади него, опустившись на колени при виде хана.
Распрямившись, Мамай обнаружил, что находится под прицелом настороженных глаз ханских советников, теснившихся за спиной у хана. В ханской свите было не меньше двадцати человек. Все эти люди, роскошно одетые и надменные, кормились за счет милостей Мухаммеда-Булака. Все эти вельможи сознавали, что своим ханским величием Мухаммед-Булак обязан Мамаю, что власть Мухаммеда-Булака не столь уж велика по сравнению с могуществом Мамая. Ханские советники боялись и ненавидели Мамая, который менял ханов на троне Золотой Орды, как марионеток. Вся эта дворцовая клика опутывала Мухаммеда-Булака паутиной лести, интригуя против Мамая и выжидая момент, чтобы его уничтожить.
Выслушав длинное приветствие Мамая, в котором прозвучали угодливо-цветистые эпитеты, также необходимые по этикету, Мухаммед-Булак благосклонно покивал головой. На его широком бледном лице застыло выражение замкнутости.
Едва Мамай умолк, как Мухаммед-Булак дрожащим от негодования голосом стал изливать ему свое горе. Злые люди, тайно проникнув во дворец, убили двух ханских тюремщиков и похитили двух наложниц. Кто эти люди и откуда они пришли — непонятно. Ясно одно, бывший эмир Бухторма и его жена Дурджахан-хатун были связаны с этими неведомыми злодеями и, по всей видимости, помогали им.
— Я хочу, чтобы эти злодеи были найдены и схвачены! — разъярился Мухаммед-Булак, перейдя на срывающийся визг. — Мамай, у тебя множество слуг и воинов, разошли их во все стороны, прикажи им перерыть весь Сарай! Пусть твои воины все перевернут кверху дном, но отыщут моих наложниц как можно скорее! Пусть они приволокут ко мне за ноги Бухторму с его женой-мерзавкой! Я подвергну Бухторму таким ужасным пыткам, что у него глаза вылезут на лоб от боли, а жену Бухтормы я посажу на кол…
Объятый бешенством Мухаммед-Булак оттолкнул от себя слугу, который принес ему пиалу с кумысом. Слуга едва удержался на ногах, выронив из рук круглую глиняную чашу и расплескав кумыс по желто-красному бухарскому ковру.
Хищно оскалив редкие кривые зубы, Мухаммед-Булак продолжал злобно выкрикивать, хватая воздух скрюченными пальцами, будто когтями:
— Приволоки этих злодеев живыми, Мамай. Непременно живыми!.. Я сам замучаю их до смерти! Я велю вырвать им ноздри, прикажу раздробить им колени, велю загнать им шипы под ногти… Этих тварей я прикажу исхлестать плетьми, а потом изжарю живьем на медленном огне! Скорее же, Мамай. Действуй, ищи этих негодяев! Ступай! Ступай!..
Не дав Мамаю вставить больше ни слова, Мухаммед-Булак замахал на него своими короткими руками.
Мамай поклонился и попятился к двери. Направляясь из дворцовой приемной во внутренний двор, где были привязаны лошади, Мамай раздраженно хлестал на ходу плеткой по голенищу сапога. Мысли быстро вертелись в его голове. Кто мог напакостить таким образом в ханском дворце? Урус-хан или кто-то из местных вельмож, чем-то обиженный Мухаммедом-Булаком? Где искать этих пропавших наложниц? Куда их могли увезти за минувшие два дня?
В свите Мамая имелись люди, которым уже доводилось разыскивать то чьих-то похищенных детей, то угнанный скот. Мамай немедленно отправил своих ищеек отыскивать следы злодеев, побывавших в ханском дворце. Мамаевы соглядатаи шныряли по всему Сараю и его ближайшим окрестностям, расспрашивая всех подряд о любых подозрительных незнакомцах. Поиски не принесли никаких ощутимых результатов. Грабителей и наемных головорезов в последнее неспокойное время развелось в Сарае так много, что убийства и умыкание женщин случались здесь чуть ли не каждый день. Местные власти не только не боролись с этим злом, но зачастую облагали данью преступные шайки, закрывая глаза на их злодеяния.
Дабы отчитаться перед ханом, Мамай распустил слух, что след злодеев, побывавших во дворце, ведет за реку Яик, в Синюю Орду. Мамай уверил Мухаммеда-Булака в том, что Бухторма и его сообщники бежали во владения Урус-хана, который, судя по всему, и поручил им выкрасть персиянку Гель-Эндам. Ведь ни для кого не тайна, что красавица Гель-Эндам когда-то находилась в гареме Урус-хана, она даже была его любимой женой. Видимо, разлука с Гель-Эндам оказалась столь мучительной для Урус-хана, что он осмелился послать своих людей в Сарай, которые, тайно связавшись с Бухтормой, похитили дивную персиянку прямо из сарайского дворца.
Мухаммед-Булак чуть не разрыдался от отчаяния и бессильной злобы, услышав такое из уст Мамая. Он и сам в душе подозревал, что на столь дерзкий поступок мог отважиться только Урус-хан. Скрежеща зубами от ярости, Мухаммед-Булак повелел Мамаю собирать войска и идти войной на Синюю Орду.
Глава девятая Вышгород
Князь Олег был несказанно удивлен и обрадован, увидев перед собой Пентега и Тихомила, коих он уже не чаял узреть живыми. Изумление Олега возросло неимоверно, когда пред ним также предстали княжна Ольга, персиянка Гель-Эндам, Бухторма и его супруга. Выслушав из уст Тихомила и Пентега подробный рассказ о вызволении княжны Ольги из татарской неволи, Олег лишь молча качал головой, поражаясь их неслыханной дерзости.
— Удачу вы поймали за хвост, храбрецы, встретив Бухторму на сарайском торжище, — заметил Олег. — Кабы не Бухторма, не проникли бы вы в ханские чертоги. А ежели и сумели бы туда попасть, то не выбрались бы оттуда живыми. — Олег помолчал и добавил с тяжелым вздохом: — Радость от встречи с вами, молодцы, свалилась на меня вместе с гнетущей тревогой. Коль проведает Мамай, что Гель-Эндам и Бухторма нашли у меня прибежище, то не избежать Рязани нового татарского вторжения.
Видя, с каким беспокойством на лицах переглянулись Пентег и Тихомил, Олег поспешил их успокоить.
— Это хорошо, что вы и спутники ваши въехали в Рязань поздним вечером, никому не бросившись в глаза, — сказал он. — Вам и Ольге я позволю остаться в Рязани. А персиянку и Бухторму с женой я этой же ночью отправлю на ладье вниз по Оке в Вышгород. Там торговых людей не бывает, поэтому слух о них до Орды не докатится.
— Мудрое решение, княже, — проговорил Тихомил, на лице которого засияла улыбка.
— Благодарю, князь! — с облегчением в голосе произнес Пентег. — Вовек не забуду твою доброту и благородство. Позволишь ли ты мне взять в жены княжну Ольгу?
— Пусть сама Ольга даст тебе ответ, молодец, — сказал Олег. — Ее воле я перечить не стану, видит бог. Коль согласится Ольга пойти с тобой под венец, так тому и быть.