Известно, что похищенные с базы товары на местных рынках не появлялись. У Камынина собственная машина. И он не скрывает, что увлекается цветоводством и ездит в разные города. Причем встречается с самыми различными людьми, в том числе и на рынках. Что ему стоит провезти и передать краденый товар? Риска почти никакого, алиби почти полное.
— Первое: проверить связи Камынина, — вслух сказал Николай.
И в это время в кабинет зашел Ивонин.
— Ты что это сам с собой разговариваешь?
Николай доложил первые результаты следствия. Ивонин спросил:
— А через этот самый вентилятор пролезть нельзя?
— Ну разве ребенку… да и то худенькому.
— Что ж, худенькие тоже лазят…
— Но ведь там от земли до вентилятора метров шесть — нужна лестница.
— Верно… А сторож не мог ее хранить и предоставлять в нужный момент?
— Об этом не подумал…
— Проверь…
Они помолчали, а Николай усмехнулся:
— В таком деле нужна либо наука, либо нечистая сила…
— Почему?
— Ну какая-нибудь баба-яга или домовой сумели бы проследить за преступниками. А наука?.. Наука могла бы, например, пометить украденное так, чтобы его можно было определить в любом месте и на любом гражданине…
Ивонин засмеялся, потом вдруг посерьезнел…
— А знаешь, это идея. Операция «Меченые атомы».
— Не понимаю.
— Что ж тут понимать? Почему воры не попадаются? Потому что оперативные и следственные органы не знают, что им искать. Вещи слишком привычные — свитеры, кофточки, водолазки — на каждом не проверишь. Но если их пометить и дать знать в соседние области…
— А как их пометишь? Атомами?
— Атомы, конечно, не применишь. Но если привезти на базу партию трикотажа определенного цвета и сорта, а в соседних областях этот сорт и цвет изъять? Тогда появление каждой вещи из меченой партии может привести как раз туда, куда нужно. Подумаю… Но зашел я к тебе вот по какому поводу. Я созвонился с соседями. У них числится примерно такое же, как и это, совершенно непонятное преступление. Я приказал выписать тебе командировку. Поезжай, ознакомься с материалами, побывай на месте… Заодно осторожненько установи, с кем ведет торговлю луковицами и посадочным материалом Камынин.
Уже на улице Николай посмотрел на часы. Уроки в школе, где работала Лариса, заканчивались через полчаса. Но поскольку она была совсем молодой учительницей, то она наверняка задержится. Значит, стоит зайти в кафе, сесть так, чтобы видеть дорогу, по которой она обыкновенно ходит, и наскоро перекусить.
На его счастье народу было немного, он быстро съел пельмени, запил кефиром, прихватил пачку папирос и подошел к школе в тот момент, когда Лариса выходила.
Она сразу увидела его и нахмурилась. Николай покорно и виновато улыбнулся.
— Я же просила тебя не встречать меня возле школы. Это дает повод ученикам для хитрых взглядов и насмешек.
— Твои ученики развитой народ: сразу все поймут.
— А ты вспомни себя… Разве мы не так же следили за учителями? Да еще новенькими. Ведь все замечали. И все понимали по-своему.
— Пожалуй, — согласился Николай. — Учту.
Они перешли мост и медленно пошли по заречному молодому, но густому парку, выбрали скамейку и сели. Отсюда сквозь деревья виднелся полузасыпанный овраг и угадывалась красная кирпичная стена непотопляемой базы.
Может быть, поэтому разговор не клеился. Лариса рассказывала об открытии «интереснейшего характера» в одном из своих учеников, но Николай слушал невнимательно.
— …И что самое важное в них, самое поражающее, так это удивительная смесь инфантильности, детскости и знаний. Кротов в этом отношении прямо-таки обобщающий характер. Ты меня понимаешь? — спросила Лариса.
Нет, он ее не понимал и потому смутился.
— Это выражается хотя бы в том, что Кротов и его товарищи с удовольствием и с явным знанием дела мастерят карманные транзисторы. Они прекрасно осведомлены о ценах на детали, знают, где и почем можно купить материал для футляра и многое другое. Можно подумать, что это маленькие старички, так хорошо они знают и дело, и цену деньгам и даже времени. И в то же время они с великолепным презрением относятся к учебникам, дорогим подаркам, одежде — словом, ко всему, что стоит неизмеримо дороже, чем все их детали. И это не от злого умысла или плохого воспитания. Это в них органическое. А почему — я еще понять не могу. К сожалению, на лекциях по педагогике мы этого не проходили.
Она усмехнулась, требовательно приглядываясь к Николаю, словно ожидая от него если не разрешения вопроса, то хотя бы подсказки. Вероятно, в иное время он бы постарался порассуждать на эту, в общем-то, интересную тему, но сейчас им овладела другая мысль:
«В моем случае возможен такой вариант: пройдоха подчинил себе славного, увлекающегося парнишку, он пролазит через отверстие вентилятора и выбрасывает жулику похищенный на базе товар… Да, если нам, бывало, попадался взрослый, который своей необычностью и подчинял нас, то мы могли совершать преступления, даже не предполагая, что это преступление. Например, украсть у матери деньги, или еду, или какую-нибудь вещь… При этом нам казалось, что мы удивительно смелые, находчивые и, в общем-то, необыкновенные ребята…»
— Ты знаешь, — ответил наконец Николай, — я и сам кое-что подобное замечаю, но понять не могу. Но поскольку вас кое-чему все-таки учили, скажи мне вот что… Кстати, этот самый Кротов в каком классе?
— Я же сказала, в шестом.
— Выходит, ему тринадцать лет… Да-а… Для моего случая он великоват. А совсем маленькие, ну, знаешь, такие недоросточки, у тебя под началом водятся?
— Что значит «недоросточки»? Сейчас дети развиваются очень быстро. И если сравнить их с тобой или со мной в их возрасте, так они крупнее нас. Особенно девицы. Но есть, конечно, и небольшого роста, хрупкие…
— А эти хрупкие… тоже страдают инфантильностью?
— Пожалуй, меньше, чем рослые ребята…
— Почему? — удивился Грошев. Ему казалось, что маленький человек должен и жить и думать по-детски.
— Видишь ли… В детских играх, стычках, конфликтах хрупкие, маленькие побеждаются грубой силой. У них больше обид. Борьба взрослит, инфантильность быстро исчезает. А почему ты об этом спрашиваешь?.. Опять какое-нибудь… дело?
— Почти…
Он задумался, и Лариса с легкой жалостью посмотрела на него. Всегда так: если его что-либо тревожит, если он чем-то занят, на все остальное уже не хватает времени. Даже на обыкновенное внимание к ней. Это обижает и… останавливает ее.
«Ну хорошо, — опять подумал Грошев, — допустим, такой умненький, обиженный мальчишечка-недоросток смог проникнуть в помещение базы. Как? Ну хотя бы в сговоре с Камыниным. Вполне вероятно, что у того есть лестница и он подставляет ее в нужный момент, а потом убирает. Кстати, Ивонин прав, нужно обязательно проверить этот вариант насчет лестницы, — отметил про себя Грошев. — Но вот как такой мальчишечка выбирает самые ходовые товары? Неужели он знает, что такое мода, каков спрос на рынке? Ведь он там один на один с товарами и сам должен решить, что брать, а что нет. Размеры — это понять можно. Скажут ему: бери сорок восьмой или пятидесятый, он прочтет на карточке и возьмет. Но расцветка? Качество? Разве этому мы в детстве придавали значение? Как раз наоборот — все, что нравилось взрослым и что они старались напялить на нас, нам приходилось не по душе. Чем одежда обтрепанней, тем лучше. Свободнее. Не нужно следить за ней. Так вот, если на базу проникал ребенок, как он отбирал самые ходовые товары?
И Грошев спросил Ларису:
— Послушай, как по-твоему, могут ребятишки лет восьми-десяти, даже двенадцати разбираться в модах, в качестве товаров? Выбирать, например, на прилавке такое, что может понравиться взрослым?
— Не знаю… — с сомнением покачала головой Лариса. — Мальчишки — я абсолютно уверена — не могут. Для них моды совершенно безразличны. Вернее, моды-то есть и у них, только они совсем не те, что у взрослых. А вот девчонки… Некоторые девочки кое-что могут выбрать… действительно модное и, пожалуй, даже со вкусом.
— А почему?
— Во-первых, девочки раньше созревают, во-вторых, они ближе к матерям и многому у них учатся, в-третьих, они просто девочки и, значит, не такие, как мальчишки. Иной склад ума.
«Да, пожалуй, эта моя версия отпадает, — почему-то с облегчением подумал Николай. — Чтобы пролезть в вентиляционное отверстие, нужен малыш. А представить себе, что это еще и девчонка, просто невозможно, они и в самом деле просто не такие…»
Вслух он спросил:
— У тебя тоже иной склад ума?
— Возможно. Но у меня хватает терпения слушать тебя, когда мне хочется подумать о своем. У тебя это получается далеко не всегда.
— Понял. Давай не ссориться.
С той минуты он, кажется, заставил себя начисто забыть о деле, и они сидели болтали, потом ужинали в кафе, и Николай проводил ее. Возвращаясь к себе, он все-таки не выдержал и прошел мимо базы. На заборе, идущем от угла злополучной стены к соседнему дому, висела длинная пожарная лестница.
Вслух он спросил:
— У тебя тоже иной склад ума?
— Возможно. Но у меня хватает терпения слушать тебя, когда мне хочется подумать о своем. У тебя это получается далеко не всегда.
— Понял. Давай не ссориться.
С той минуты он, кажется, заставил себя начисто забыть о деле, и они сидели болтали, потом ужинали в кафе, и Николай проводил ее. Возвращаясь к себе, он все-таки не выдержал и прошел мимо базы. На заборе, идущем от угла злополучной стены к соседнему дому, висела длинная пожарная лестница.
«Вот так, товарищ Грошев, — подумал следователь. — Вариант не исключается, если внутри базы кто-то заранее подготавливает для малыша партию товара. Ему остается только залезть, выбросить уже отобранное и спокойно выбраться… Но посмотрим сначала, что произошло у коллег».
На следующий день он уехал в соседний областной город.
5
Утро выдалось чистым и росно-прохладным. Оно подбадривало, заставляло двигаться и работать быстро, решительно и весело. Человека, который занимался делом, схожим с грошевским, на службе не оказалось. Даже вынужденная бездеятельность в такое утро была Николаю не по душе. Он отправился на рынок.
В раннюю осень рынки удивительно хороши. Они окружены россыпью легковых и грузовых машин, напоены сложными запахами овощей, фруктов, цветов и грибов, набиты веселым, даже праздничным людом. Продавцы и покупатели торгуются с шутками, с недолгими огорчениями, доброй заботливостью и с той особой русской, рождающейся в этот час удалью, когда торговля становится не столько делом, средством приработать, сколько увлекательным занятием, во время которого можно побалагурить, неожиданно для себя сбавить «железную» цену ради голубых глаз, почувствовать себя щедрым и даже тароватым человеком.
Наверное, потому и цены на рынке держались в общем-то несуразные. Припозднившиеся, в черных точках огурцы стоили дороже яблок, а привозные розовые гранаты оказывались дешевле местных помидоров. Но брали именно местные помидоры — крупные, мясистые, а заграничные, один к одному, помидорчики, продававшиеся в ларьке городской овощебазы, обходили стороной, хотя платить за них следовало много меньше.
Грошев без труда отыскал ряд, где торговали цветами. Двое из троих названных Камыниным торговцев оказались на месте. Перед ними лежали мешочки с цветочными семенами и луковицы. Лишь теперь впервые Николай увидел и понял, сколько же может быть сортов такого пышного и горделивого цветка, как гладиолус. Здесь были перечислены в названиях фамилии космонавтов, принцы разных расцветок — и черный, и алый, и розовый, а еще больше королев — и бархатные, и атласные, и северные, и южные… Каких только названий не вызвала к жизни фантазия исступленных цветоводов.
Грошев весело и деловито стал расспрашивать у торговцев о статях каждого сорта и сам не заметил, как заинтересовался этим серьезно. И это тоже сработало на него — продавцы почувствовали увлечение, и оно сроднило их с покупателем.
Они сошлись возле него, молодого и неопытного, наперебой рассказывали об особенностях выращивания гладиолусов. Не скрывая, говорили, от кого прикупили луковицы и как они проявили себя на участках.
— Я-то не местный, но у нас там есть такой отчаянный любитель — Камынин, — ввернул Грошев в разгар беседы, — так вот у него я видел прямо-таки поразительные гладиолусы. Он говорил, что выменял их здесь…
И неожиданно в глазах продавцов живой интерес, любование стали исчезать.
— Камынин? Бывает у нас… Бывает. Но — он еще слабоват, — сказал средних лет мужчина в богатой нейлоновой куртке. — У него сорта еще стандартные.
— Не скажи, — перебил его курносый мужик в стеганке. — Он у нас наменял, да и в других местах прихватил. Теперь у него коллекция должна быть добрая.
— Коллекция — не спорю. Но своих сортов еще нет.
— Свой сорт! Тут семь раз зубы съесть нужно, горькими слезами поплакать, пока получится. Это дело тонкое. Не всякому дается.
— А мне казалось, что он и новые выращивает… — вклинился в разговор Николай.
— Нет, любитель он с серьезом, но не созревший еще.
— Да, но пока он, выходит, возит только на обмен и на продажу… — разочарованно протянул Грошев. — Впрочем, может быть, он возит не только цветочные луковицы…
Что-то сместилось, глаза у продавцов потухли. Они быстро переглянулись и замкнулись в себе.
— Возможно, возможно, — быстро и отрешенно пробормотал тот, что был одет в щегольскую нейлоновую куртку. — Чего не бывает на белом свете.
Второй, в стеганке, сомневающе покачал головой.
— Он ведь не только к нам ездит. Машина своя, отчего не ездить? И почему не подвезти попутно?
— Да, конечно, — небрежно кивнул Николай. — В конце концов, это его дело.
— Вот именно, — многозначительно сказал человек в нейлоне.
Они говорили так, что Николай не понимал — то ли они знали о чем-то предосудительном в поведении Камынина и подсказывали, то ли, наоборот, прикрывали Ивана Тимофеевича. И это настораживало. Но выйти из своей роли Николай себе не позволил.
— Просто меня заинтересовало — неужели можно зарабатывать деньги на луковицах?
— А почему бы нет? В вашем городе есть десятка два, а то и три таких любителей, что если бы они захотели, то смогли бы жить только на цветах. Как, впрочем, и в нашем. Только…
— Что — только?
— Только, когда имеешь дело с цветами, думаешь все-таки не о заработке. Тут, молодой человек, иные материи.
— Нет, почему? — опять покачал головой продавец в стеганке. — Заработать можно. И зарабатывают. И страшного тут ничего нет — цветы без труда не растут. Лишь бы без спекуляции.
— А спекулируют?
— Как сказать… Вернее, как посмотреть. Вот мы с ним тоже вроде бы спекулируем. Меняем свое на чужое, а лишнее продаем. Но я себе на машину не заработал. Тут, молодой человек, главное в другом интересе. — Продавец говорил вроде бы доверительно, даже с легким трепетом в голосе. — А Камынин что ж… Он, конечно, может со многих мест возить. И продавать может… Только мы этого не замечали. — Курносый продавец в стеганке вдруг выпрямился, и его скрытые под мохнатыми бровями маленькие глазки как бы раскрылись и сверкнули зло, настороженно и непримиримо. — А вы, молодой человек, как я вижу, не цветами интересуетесь… Так вот сразу скажу — надоело. Свои проверяли, проверяли, а теперь еще и приезжие нос суют. Вам понятен мой намек?
— Понятен… — усмехнулся Николай.
— Так вот, когда к себе приедете, сразу скажите, что имели дело с бывшим старшиной милиции Егоровым, — он вдруг подтянулся и с нескрываемым презрением протянул: — Салага…
Можно было рассердиться, смутиться, но Грошев только рассмеялся. Ну раскусили его — ну и что? Видно, мужики дельные, увлеченные. Крепкие мужики. И он примирительно сказал:
— Ладно, бывший старшина Егоров. Не пугайся. Цветы меня тоже интересуют. Я ими, может, еще до пенсии займусь. Фамилии мне ваши дал Камынин. Честно говоря, что-нибудь подозрительного за ним не наблюдалось? Вроде спекуляции или перевозки других, кроме луковиц, товаров?
— Нет, — сказал Егоров. — Не замечалось. В точности я, конечно, ручаться не могу. Но глаз у меня наметанный — нет в нем этого. Однако я не помню, чтобы, приезжая, он открывал багажник. Весь материал возле него в лукошке обретался. И еще можешь заметить: мы свои операции здесь, на глазах, проводили или дома. А он потом в Москву ехал и обратно заезжал с новым материалом. Но впрямую подозрений нет. Не возникали.
Они попрощались не то чтобы дружески, но и не враждебно.
А вот коллега по следствию оказался не очень приятным человеком. Он долго и въедливо проверял документы, потом созванивался с начальством и уже потом, получив прямой приказ ознакомить Грошева с интересовавшим его делом, опять стал звонить и спрашивать — все ли можно рассказать или, может быть, подозрения оставить про запас?
Его водянистые, почти немигающие глаза смотрели пристально и въедливо.
Дело было действительно очень похоже на то, которым занимался Грошев. В подворье старинного монастыря угрюмая просторная трапезная оказалась занятой под склад автомобильных деталей. Толстенные перекрытия и стены, забранные коваными решетками маленькие окна, выложенный мощными каменными плитами пол. Выдача и прием деталей через одну дверь. Никаких возможностей для хищения.
Следствие установило, что один из рабочих дважды замечался в продаже дефицитных запасных частей. Кладовщик, точнее заведующий складом, и второй рабочий утверждали, что их сослуживец эти запчасти брал не со склада, а покупал у разных лиц. Рабочий в начале следствия выглядел лишь контрагентом у этих «разных лиц».
Однако никто из «разных лиц» не допрашивался, и постепенно, под влиянием признаний этого рабочего-контрагента, изменили свои показания и завскладом, и второй рабочий. Они стали допускать, что их товарищ мог воровать не только мелочи, которые он сбывал возле автомагазина, но и более крупные детали и агрегаты, пропадавшие со склада в солидных количествах. Рабочего осудили, заведующего складом сменили, второй рабочий ушел сам.