Мужчина сидел в кабине за рулем, отвернувшись. Бланка открыла заднюю дверцу. Попросила:
— Не очень тряси, ладно?
Не дождалась ответа.
— Обиделся? Не обижайся… Я подремлю.
Она поднялась в салон. От кабины шофера ее отделяло толстое стекло, задернутое занавеской. Бланка облокотилась на спинку дивана, устало вытянула ноги. Ох, как хорошо!..
Хосе сел в кабину рядом с бородачом. Приказал:
— Поехали!
Колеса зашуршали по каменистой тропе. Горы обступали ее с обеих сторон. Частоколом стояли по их гребням пальмы. На обломанных стволах мертвыми изваяниями сидели нахохлившиеся марабу. Бланка чувствовала, как тяжелая истома разливается по телу. Сколько она уже без сна? Сутки? Двое?.. Глаза слипались. Качка и шелест колес убаюкивали. Она поудобнее пристроилась на сиденье и провалилась в сон…
Машина выехала с тропы на проселок. Промчалась мимо безмолвных, с редкими огнями деревень. И вот уже матово мерцающее полотно шоссе Виа-Бланка. Сияет луна. Справа, у самой дороги, искрится море с проступающими на его фоне силуэтами пальм.
Васкес достал сигару, откусил конец ее, с удовольствием раскурил. Оглянулся на стекло, отделяющее кабину от кузова. Нарушил молчание:
— С виду такая простенькая и милая, а? Но я тебе скажу по секрету… — Он доверительно придвинулся к бородачу, зашептал. — Контра! Из самого гнезда! Радио, всякие эти магнитофоны — для прикрытия. Мы за ней давно присматриваем!..
Мужчина молчал; казалось, не слушал. Впереди по шоссе замигали красные огоньки. Бородач прибавил скорость. Хосе вцепился в его руку.
— Стой! Это же контрольный пост!
Бородач продолжал жать на акселератор.
— Стой же! С ними шутить не стоит — стреляют без промаха!
Автобус притормозил. Подошел патруль. Бородач сунул руки в карманы.
— Свои! — бодро крикнул Хосе, доставая удостоверение. — От капитана Обрагона!
Он высунулся из кабины.
— Да это ты, Гонсалес?
— А, Хосе! — узнал боец. — Давай проезжай!
Машина тронулась. Васкес крикнул:
— Желаю удачи!
И снова придвинулся к водителю:
— Ждем важного гуся… — Он снова покосился на стекло салона. — С того берега… Тому, кто поймает, повышение обеспечено. На фото — так, ничего особенного.
Он включил фонарик, посветил в лицо бородачу.
— На тебя похож! И родинка на щеке, как у тебя. Только без бороды. Ха-ха-ха!..
— Убери фонарь, слепит! — впервые за всю дорогу нарушил молчание мужчина. — Чудесный ты парень!
— И ты тоже мне нравишься! — обрадовался Хосе. — Надо обязательно встретиться с тобой в теплой обстановочке, а?
— Может, и встретимся… — проговорил водитель. — В теплой…
Миновав еще один патрульный пост, они въехали в город. Остановились. Хосе спрыгнул, открыл дверцу салона. Посветил фонариком. Бланка спала, свернувшись комочком в углу дивана. Хосе потряс за колено.
— Эй, девочка, куда тебя везти?
— А?.. — замотала головой, просыпаясь, Бланка. — Уже?.. Я вздремнула?..
Она сладко зевнула, потянулась, закинув руки за голову.
— Пожалуйста, домой. Авенида Уна, тридцать семь…
Автобус катил по городу. Светились огни баров и кинотеатров. Вспыхивали и гасли лозунги над домами. Из полуприкрытых век Бланка глядела на скользящие огни. Оцепенение сна еще не прошло.
Машина свернула на тихую, темную улочку, остановилась у двухэтажного дома на самой набережной. Неугомонно шумел прибой.
Бланка вышла из машины, отряхнула куртку, похлопала ладонями по брюкам.
— До свиданья, девочка! — тоже спрыгнул на землю Хосе. — Надеюсь, до скорого!
Она уловила какую-то многозначительность в его голосе, насмешливо хмыкнула, но ничего не ответила. Попросила водителя:
— Мануэль, помоги мне, я еле держусь на ногах.
И стала подниматься по наружной лестнице на второй этаж!
— Спасибо! — протянул руку бородачу Васкес. — Отсюда мне пешком — два шага. Мы еще увидимся, приятель!
Бородач молча кивнул. Взял магнитофон и направился следом за Бланкой.
Хосе снизу смотрел, как девушка отперла дверь, вошла в квартиру. За ней — мужчина. Из темноты к Васкесу подступили несколько человек. Он оглянулся.
— Ага, вы уже здесь!
Узнал Хуанито.
— Ну как, бродяжка?
— Пока мертвая зыбь, командир, — отозвался мальчуган.
— Будем надеяться, что заштормит! Главное — бдительность!
Он прошел к телефонной будке на углу улицы. Набрал номер:
— От «Виолетты». Да, капитан… Носился за ней по всей провинции, как черт за границей… Доставил… К ней сейчас поднялся шофер Мануэль… Не торопится выходить. Да, капитан… Слушаюсь, капитан!
Он повесил трубку. Вернулся к дому. Посмотрел на светящиеся окна квартиры Бланки. По занавесям двигались нелепые тени. «Хотел бы я знать, как они там веселятся?» — подумал он.
6
Бланка вошла в комнату, сбросила куртку на кресло. «Дома!» Ее дом — маленькая и уютная квартирка с балконом и окном на море. У окна — письменный стол, на нем — пишущая машинка со сбитым шрифтом и западающей буквой «о», с которой она вечно воюет. По обе стороны стола, вдоль стен — полки с книгами. На стенах фотографии лагеря Сьерра-Маэстры, и она на этих фотографиях: боевая, веселая, никак не отличимая от подруг-«бригадисток». Цветы в вазочках привяли, обвисли. У дивана на полу книга с разворошенными страницами. Позапрошлой ночью читала, утром торопилась, не успела убрать.
Девушка подняла книгу. Дверь ванной скрипнула, открылась.
— Кто здесь?
Запахивая халат, в комнату вошла Мерильда.
— Ты?
— Ради бога, не так громко! — Мерильда неодобрительно оглядела ее. — Наконец-то…
— Ты же должна была…
— Но они пришли, — перебила ее подруга. — Хлыщ в ремнях, а за дверью — целая дюжина негров. Отобрал паспорт и приказал быть дома. Он в одну дверь, а я в другую. И теперь я… — Мерильда беспечно повертела рукой, — теперь я, моя дорогая, — беглый государственный преступник.
Бланка сникла: «Значит, она не увидит Конрада…» Остановила себя: «С Мери беда, а ты — о своем…» Не оборачиваясь, позвала:
— Где ты там, Мануэль?
— Кого ты привела? — Мерильда испуганно отступила к ванной.
В комнату вошел бородач.
Бланка, не оборачиваясь, попросила:
— Поставь магнитофон на стол. Спасибо.
Она подошла к балконной двери, подняла солнцезащитные жалюзи. За распахнутой балконной дверью расстилалось мерцающее море. От горизонта к набережной, казалось, к самим ногам девушки тянулась лунная дорога. Справа вспыхивал, скользил по воде и гас прожектор маяка Эль-Морро.
— Все молчишь? Обиделся?
Бланка повернулась. Отпрянула.
— Как вы сюда попали? Мануэль!
Мужчина улыбнулся.
— Не узнаете?
Он вышел на середину комнаты, под лампу.
— Братец! — охнула Мерильда.
— Конрад? — недоверчиво, всматриваясь, проговорила Бланка — и бросилась к нему. Отступила. Отвернулась. — Извините, сеньор…
— Доброе предзнаменование! — Конрад оглядел комнату. Обнял сестру. Поцеловал в лоб. Повернулся к Бланке. — Я рад, что вы вместе.
Девушка не верила своим глазам: «Он! Здесь! Боже, что делать?..»
— Что же это я! Вы, конечно, хотите есть. Сейчас!
Она бросилась на кухню. Начала торопливо доставать все, что было запасено в холодильнике. Заправила кофеварку. Бутылка с баккарди была пуста. «Мерильда выпила…» — с досадой подумала она. Прислушалась.
Мерильда говорила Конраду:
— Она ждала тебя, братец, как ненормальная — клянусь на распятии! Но я бы предпочла увидеть тебя не здесь.
— Я тоже однолюб, — отозвался Конрад. — Я люблю одну женщину, одну страну…
— Кажется, я начинаю вам завидовать…
Бланка стиснула руки. «Неужели это правда? Неужели возможно такое счастье?.. Не надо подслушивать, не надо!..» Она плотнее прикрыла дверь.
В комнате Конрад продолжал:
— Но сейчас не время любить. Время ненавидеть и действовать. Любыми средствами. За алтари и очаги.
Что-то неистовое было в выражении его лица. Мерильда никогда прежде не видела брата таким.
— Сейчас мы все проходим проверку, как металлы в мастерской ювелира, — говорил он, тяжело вышагивая по комнате. — Огонь и кислоту выдержат только благородные металлы.
«Какой высокий стиль!» — насмешливо подумала она. Но сказала:
— Ну, уж мы-то с тобой благородны до двенадцатого колена!
— Ты всегда была легкомысленна. — Конрад подошел к ней, посмотрел сверху вниз.
Она подняла голову.
— Пока не поставили к стенке Луиса, не отобрали дом и не запретили уезжать… Теперь я готова грызть их живьем!
Она даже скрипнула зубами.
Она даже скрипнула зубами.
— Что ж, сестра… Ты твердо решила?
— Терять мне нечего. «За алтари и очаги! Аминь!»
Конрад помедлил, глядя на нее. Потом подошел к письменному столу, взял листок и карандаш. Что-то быстро набросал. Протянул записку:
— Вот. Адрес запомнила? Пароль: «Аделанте». Отзыв: «Фиалка». Получишь записку или устный ответ — немедленно назад. Дорога каждая минута.
Он кивнул на дверь:
— Иди.
Мерильда оторопела.
— Сейчас? Ведь скоро полночь!
Он протянул руку.
— Дай сюда. Я сам.
Она решилась.
— Переоденусь и пойду.
Выбежала в ванную. Конрад подошел к балконной двери. Ветер парусил занавеси. Мерильда вернулась, уже одетая.
— Иду. Можешь быть спокоен.
— Да поможет нам бог! — поднял руку Конрад. — Жду.
Она вышла. Хлопнула входная дверь. В комнату внесла поднос с бутербродами и кофе Бланка.
— Вот. Больше ничего нет, вы ведь знаете — карточки… — Она виновато посмотрела на Конрада. Огляделась. — А где Мери?
— Так надо.
Конрад подошел к ней, взял из ее рук поднос, отнес к столу.
— Я рад тебя видеть.
— Я вас ждала… Я знала…
— Мы не могли разминуться. Мы шли навстречу друг другу.
Он отступил. С улыбкой посмотрел на нее.
— Как ты похорошела!
— А вы совсем не изменились. — Она достала фотографию. — Вот! Только эта борода… Настоящий повстанец!
Конрад глянул на снимок, разорвал.
— Это неосторожно.
— Что вы наделали!
Он улыбнулся:
— Зачем? Теперь здесь я.
За руки притянул девушку к себе. Она послушно приникла к нему.
— Конрад… Помните?..
— У меня дурацкая память. Я никогда ничего не забываю.
— На мне было голубое платье… Мой первый бал!
Бланка счастливо рассмеялась. Он обнял ее.
— Ты — прелесть!
Она потрясла головой.
— Может быть, все это сон? Поцелуйте меня!
Сама потянулась на носках, поцеловала его.
— Откуда вы взялись, Конрад?
— Оттуда…
Не отпуская Бланку, он снова подошел к балконной двери. Помолчал, прислушиваясь.
— Шумит… Только в Гаване так шумит море. Только в Гаване так поет ветер… И все так же мигает маяк Эль-Морро, добрый старик мечтатель из моего детства…
Он задумался. Потом повернулся, обнял Бланку, обхватил обеими руками.
— Я научился ненавидеть… Но, оказывается, я не разучился любить!
— Чудно… Но маяк Эль-Морро тоже был таинственным другом моего детства… А сейчас с его камней спиннингами ловят рыбу. Пойдемте завтра ловить?
— Ловить рыбу?
Он рассмеялся.
— Ты просто прелесть, Бланка! Сколько у тебя хладнокровия и мужества! Я уже переставал верить… Я уже привык иметь дело с предательством и трусостью…
Разомкнул руки, отошел к балкону.
— Может быть, и правда никуда не надо идти, разве что со спиннингами на маяк Эль-Морро…
Бланка слушала его, пытаясь вникнуть в смысл слов, но ничего не могла понять: «Наверное, я схожу с ума от радости!..»
— Почему ты не ешь? Поешь же! Ты останешься здесь?
Она осмотрелась: где же устроить его?
— У меня только один диван… Но я могу спать и в кресле.
— Глупая!.. — Он притянул девушку к себе. — Разве имеет значение что-нибудь, кроме нашей любви?
Она решилась. Достала из шкафа постель. Одну подушку. Вторую. Руки ее сделались непослушными, ватными. Конрад снял с пальца перстень. Подошел к ней. Надел перстень на ее дрожащий палец.
— Перед богом и всем светом!..
Обнял и поцеловал. Далеко за домом, в городе, куранты начали бить полночь.
7
Обрагон прислушался к бою курантов.
— Полночь… — Снова перевел взгляд на Хосе. — Ну и что дальше?
— Мальчишка сразу ее узнал. Я — за ней. А она — прямо к тому дому на бульваре Пасео. Ну, я ее быстро догнал и…
— И опять поторопился, — досадливо оборвал Васкеса капитан. — Чересчур ты прыткий. Немедленно возвращайся к дому Сальгадо. Проверь, у нее ли еще шофер Мануэль. А эту пусть введут.
Хосе вытянулся.
— Слушаюсь, капитан!
Круто повернулся, вышел. Тотчас боец ввел в кабинет Мерильду. Женщина остановилась посреди комнаты. На ее лице отразилось смешанное выражение удивления и брезгливости.
— Прошу, — показал на кресло Обрагон.
Она вскинула голову.
— Бывала здесь…
Подошла не к тому креслу, на которое показал капитан, а к другому, низкому, в углу комнаты, под торшером.
— Разрешите? Мое любимое.
Села. Закинула нога на ногу, достала сигареты, закурила.
«Снова кто кого… — подумал Обрагон. — Эта штучка будет выкручиваться. Гонор, ненависть и страх». Он положил перед собой стопку чистых листов бумаги, начал писать.
— «Мерильда Антонио де ла Перес…» — поднял голову. — Возраст?
Женщина не торопясь затянулась сигаретой, оттопырив губы, выпустила струю дыма.
— Вы плохо воспитаны. У дамы возраст не спрашивают.
«Штучка! И она еще преподает мне уроки хорошего тона!..» — Капитана это начало забавлять.
— К сожалению, на этот раз вы здесь не на рауте, а на допросе у следователя, — насмешливо сказал он. И резко, тоном приказа повторил: — Возраст?
— Двадцать семь, — передернула плечами Мерильда. — Хотя все давали не больше двадцати.
— Вас окружали лгуны. Место рождения?
— Мое — Гавана. — Она сделала паузу. — Моих предков — Мадрид.
«Мадрид? Вот как… Земляки… Это твои родичи стреляли нам в спину, а потом распинали на крестах… Впрочем, и здесь они занимались тем же самым. Родовая профессия…»
— Замужем?
— Вдова. С вашей помощью.
«Да, можно было и не спрашивать. Луис де ла Перес, жандармский генерал, садист, зверь «Ла Кабаньи». Сколько наших запытал он в тех склепах…»
— Прошлой ночью вас предупредили, чтобы вы не покидали своего дома. Но вы предпочли скрыться. Почему?
Мерильда снова глубоко затянулась. Он терпеливо ждал.
— Хорошенькое предупреждение! Этот хлыщ сразу стал меня лапать и тыкать в нос пистолет.
«Хосе? Вот как!.. Ну, милый… С первого взгляда я почувствовал к нему неприязнь. И вот и на этот раз не ошибся».
— Почему вы решили покинуть родину?
Она посмотрела на него с нескрываемым удивлением.
— Оставаться? Зачем? Что меня связывает с этим городом? Ни семьи, ни друзей, ни дома…
Она усмехнулась.
— А завтра вы еще захотите послать меня на рубку сахарного тростника.
— Да, это будет ужасно. Скажите: хоть однажды за всю свою жизнь вы сделали что-нибудь полезное для людей?
— Как же! — повела рукой женщина, — Я постоянно давала работу моим портнихам. И, пожалуйста, не читайте мне лекции по политэкономии.
«Конечно, тебе не стоит рассказывать о том, сколько людей должны были потеть и подыхать с голоду, чтобы ты могла давать работу портнихам».
— Я вообще не способна к учению — в колледжах у меня всегда были неудовлетворительные отметки, — продолжала она. — И я терпеть не могу политики. Политики вот так хватило моему мужу!
Мерильда провела ребром ладони по горлу.
«Что ж, если учение дается тебе так тяжко, не буду. Да и бесполезно. И почему уносишь ноги в Штаты, тоже не требует разъяснений: будешь обедать без карточек, по утрам принимать молочные ванны, а у нас не хватает молока и детворе…»
— Кто из родственников у вас в Штатах?
— Уже никого… Ах, вспомнила: родной братец. Конрад.
«Почему она спохватилась? Странно…»
— Давно вы не получали от него известий?
— Очень. Он ленив писать.
«Почему она отвечает так быстро?»
— Говорит вам что-нибудь имя Бланка?
Мерильда насторожилась. Посмотрела на капитана. Отвела взгляд.
— Заурядное кубинское имя.
Сигарета сломалась в ее пальцах.
— Не знаю! Не впутывайте меня! Политика — не моя сфера.
— Речь не о политике. О вашей подруге сеньорите Бланке Гарсия де Сальгадо.
Она раздвинула губы в улыбке.
— Ах, Бланка! Как-то не подумала… Конечно, моя лучшая подруга детства.
Обрагон начал писать, в такт перу кивая головой. Чувствовал: женщина смотрит на него. Откинулся на стуле.
— Вот и отлично. Дело двинулось… Не просила ли ваша лучшая подруга передать что-либо вашему брату?
— Неужели вас интересует и лирика? Такие чувства, как любовь?
Он уловил в голосе женщины грусть. Неподдельную. «Завидует?»
— Любовь и ненависть — родные сестры. А ненависть — как раз предмет нашего особого интереса.
Она смяла окурок в пепельнице.
— Бланка просила передать, что любит и ждет братца.
— И только?
— Разве этого мало? — искренне удивилась она.
«Неужели действительно любовная история? Нелепо. Но может быть…»