– О Мария, тихий свет, – начала девочка, – О, пусть я буду твоим чадом. Пожалей меня, дозволь прийти к тебе.
– Прекрасно!
Пожилая женщина хотела подарить гомеопатические тонизирующие пилюли.
– Ах, оставьте их себе, – покачала головой Анна.
– Она не может принять их, мама, – шепотом напомнила дочь женщины.
– Не думаю, что рассасывание под языком считается приемом пищи.
– Благодарю, не надо, – сказала Анна.
Когда они вышли из комнаты, Либ стала прислушиваться к звону монет, падающих в ящик.
Розалин О’Доннелл снимала с крюка над догорающим огнем котелок, стряхивая с крышки золу. Взяв тряпку, она подняла крышку и вынула круглый хлеб с крестом наверху.
Здесь все связано с религией, подумала Либ. К тому же она уразумела, почему вся еда отдавала торфом. Если она останется здесь на все две недели, то поглотит добрую пригоршню болотистой почвы. От одной мысли об этом у нее свело рот.
– Это были последние допущенные посетители, – твердым голосом сказала Либ хозяйке.
Анна, опершись на дверь, смотрела, как группа садится в коляску.
Розалин О’Доннелл, тряхнув юбками, выпрямилась:
– Для ирландцев гостеприимство – священный закон, миссис Райт. Если кто-то постучится в дверь, мы обязаны впустить человека, накормить и дать приют, даже если на полу кухни уже вповалку спят люди. – Широким жестом она словно обняла толпу невидимых гостей.
Гостеприимство, как бы не так!
– Это не значит, что нужно принимать нищих, – заметила Либ.
– Богатый или бедный, мы все равны перед Господом.
Ее благочестивый тон вывел Либ из себя.
– Эти люди – глупцы. Им так не терпится увидеть вашу дочь, которая якобы живет без еды, что они готовы заплатить за эту привилегию.
Анна вращала тауматроп, на него упал свет.
– Что плохого в том, что при виде Анны им хочется сделать пожертвование? – поджав губы, поинтересовалась миссис О’Доннелл.
Девочка подошла к матери и вручила ей подарки. Чтобы отвлечь женщин от спора, подумала Либ.
– Они, конечно, твои, детка, – сказала Розалин.
Анна покачала головой:
– Разве мистер Таддеус не говорил про тот золотой крест, который на днях оставила одна женщина, что его можно продать и собрать хорошую сумму для бедных?
– Но это всего лишь игрушки, – ответила мать. – Ну, перчатки в футляре – их, пожалуй, можно продать… – Она повернула грецкий орех на ладони. – А эту крутящуюся штуку оставь. Ну какой от нее вред? Если только миссис Райт не усмотрит что-нибудь.
Либ придержала язык.
Она вошла в спальню перед Анной и опять обследовала все поверхности – пол, шкатулку с сокровищами, комод, постель.
– Вы сердитесь? – спросила Анна, крутя в пальцах тауматроп.
– Из-за игрушки? Нет-нет.
Все-таки что за ребенок, несмотря на все туманные стороны ее положения!
– Тогда из-за посетителей?
– Пожалуй. В душе они не пекутся о твоем благополучии.
В кухне прозвенел колокольчик, и Анна снова опустилась на колени. Неудивительно, что голени девочки в синяках. Шли минуты, и комнату заполняли молитвы «Ангелуса». Словно тебя заперли в монастыре, подумала Либ.
– Через Христа, Господа нашего. Аминь.
Анна встала, ухватившись за спинку стула.
– Тебе нехорошо? – спросила Либ.
Покачав головой, Анна поправила шаль.
– Как часто вам надо делать все это?
– Только в полдень, – ответила девочка. – Лучше было бы читать в шесть утра, а также вечером, но мама, папа и Китти очень заняты.
Вчера Либ совершила ошибку, сказав прислуге, что может подождать с обедом. На этот раз она позвала Китти и попросила что-нибудь поесть.
Китти принесла свежего сливочного сыра. Видимо, эта штука висела тогда в мешочке между двумя стульями. В хлебе, еще теплом, на вкус Либ, было чересчур много отрубей. Ожидая нового осеннего урожая картофеля, семья вынуждена была постепенно опустошать все припасы.
Хотя Либ уже привыкла есть в присутствии Анны, но по-прежнему чувствовала себя свиньей, уткнувшейся рылом в корыто.
Покончив с едой, Либ начала читать роман «Адам Бид»[6]. Когда в час дня в дверь постучала монахиня, Либ вздрогнула – она почти позабыла, что ее дежурство должно закончиться.
– Посмотрите, сестра, – сказала Анна, вращая тауматроп.
– Что за вещица!
Либ поняла, что и в этот раз двум сиделкам не удастся поговорить с глазу на глаз. Подойдя ближе и наклонившись к чепцу монахини, она прошептала:
– Пока я не заметила ничего предосудительного. А вы?
– Ничего, – отозвалась сестра и, замявшись, добавила: – Нам нельзя совещаться.
– Да, но…
– Доктор Макбрэрти настаивал, чтобы мы не обменивались своими мнениями.
– Я не выпытываю у вас ваше мнение, сестра, – резко ответила Либ. – А хочу знать лишь основные факты. К примеру, вы записываете количество экскрементов? Я имею в виду, твердых?
– Ничего подобного не было, – тихо ответила монахиня.
Либ кивнула.
– Я объяснила миссис О’Доннелл, что не должно быть никаких контактов без присмотра, – продолжала она. – Разрешим только обниматься с родителями утром и вечером при отходе ко сну. И ни один из них не должен входить в комнату, когда там нет Анны.
Монахиня напоминала безгласного наемного участника похоронной процессии.
Либ пробиралась по грязному проулку с рытвинами, заполненными водой после ночного дождя, в которой отражалось голубое небо.
Она пришла к выводу, что в отсутствие второй сестры, работающей согласно высоким стандартам Либ, то есть по стандартам самой мисс Н., вся затея с надзором могла провалиться. При недостатке надлежащей бдительности по отношению к хитрому ребенку все усилия и затраты могут оказаться напрасными.
И все же Либ до сих пор не нашла доказательств обмана. Если не считать, разумеется, одной огромной лжи – утверждения о том, что Анна живет без пищи.
Манна небесная – вот о чем она позабыла спросить сестру Майкл. Либ могла не особо доверять суждению монахини, однако эта женщина наверняка знает Библию.
В тот день было довольно жарко. Либ сняла плащ и несла его на руке. Подергав за воротник платья, она пожалела, что оно такое толстое и колючее.
В комнате над лавкой Либ переоделась в простой зеленый костюм. Невмоготу было даже ненадолго оставаться в доме – она и так полдня провела взаперти.
Внизу двое мужчин выносили из коридора легко узнаваемый предмет. Либ отпрянула.
– Прошу прощения, миссис Райт, – сказала Мэгги Райан, – они мигом вынесут его.
Либ смотрела, как мужчины обносят неукрашенный гроб вокруг прилавка.
– Мой отец к тому же и гробовщик, – объяснила девушка, – у него есть для аренды пара двуколок.
Значит, экипаж за окном при необходимости используется в качестве катафалка. Сочетание занятий Райана показалось Либ отталкивающим.
– Тихое у вас тут место.
Мэгги кивнула, как раз когда за гробом захлопнулась дверь.
– Пока не настали тяжелые времена, нас было в два раза больше.
«Нас» – имелось в виду жителей этой деревни или графства? Или, может быть, всей Ирландии? «Тяжелые времена», как полагала Либ, наступили десять или пятнадцать лет назад, когда случился ужасный неурожай картофеля. Она попыталась вспомнить подробности, но в памяти осталось только мелькание жирных заголовков в газетах. В молодые годы Либ не читала газет, а лишь просматривала их. Каждое утро она сворачивала «Таймс» и клала у тарелки Райта – весь тот год, когда была его женой.
Либ вспомнила про нищих.
– По пути сюда я видела много одиноких женщин с детьми, – обратилась Либ к Мэгги Райан.
– Многие мужчины уехали только на сезон – на уборку урожая в ваших краях, – ответила Мэгги, и Либ поняла, что она имеет в виду Англию. – Но большинство молодежи настроено на Америку, и тогда уже домой не возвращаются.
Девушка вздернула подбородок, словно говоря: «Этой молодежи, не привязанной к родному месту, скатертью дорога!» Судя по лицу, самой Мэгги было не больше двадцати.
– А тебя это не привлекает?
– Как говорят, в гостях хорошо, а дома лучше. – В ее тоне слышалась скорее покорность, чем теплота.
Либ попросила девушку объяснить дорогу к дому доктора Макбрэрти.
Дом доктора, стоящий в конце переулка, в некотором отдалении от дороги на Атлон, имел внушительный вид. Прислуга, столь же немощная, как ее хозяин, проводила Либ в кабинет. Вставая, Макбрэрти сорвал с носа восьмиугольные очки.
«Тщеславие? – подумала она. – Он думает, что без них выглядит моложе?»
– Добрый день, миссис Райт. Как поживаете?
«Утомлена, – хотелось сказать Либ. – Разочарована. Со всех сторон препятствия».
– Хотите сообщить мне нечто срочное? – спросил он, и они сели.
– Срочное? Не совсем.
– Срочное? Не совсем.
– Значит, ни намека на обман?
– Нет подтверждающих доказательств, – поправила его Либ. – Но я подумала, вы могли бы навестить вашу пациентку и посмотреть сами.
– О, уверяю вас, я постоянно думаю о крошке Анне. – Его впалые щеки порозовели. – По сути дела, меня настолько тревожит надзор, что я решил на время устраниться, чтобы впоследствии меня не обвинили в оказании давления на ваши заключения.
Либ чуть заметно вздохнула. По-прежнему казалось, Макбрэрти полагает, будто наблюдение докажет: эта маленькая девочка – современное чудо.
– Меня беспокоит пониженная температура Анны, особенно в конечностях.
– Любопытно. – Макбрэрти потер подбородок.
– У нее нехорошая кожа, – продолжала Либ, – а также ногти и волосы. – Это звучало как статья из косметического журнала. – И все ее тело покрыто тонким пушком. Но больше всего меня беспокоят отеки на ногах, на лице и руках тоже, но хуже всего на нижних конечностях. Она вынуждена носить старые ботинки брата.
– Мм… Да, Анна некоторое время страдает водянкой. Тем не менее она не жалуется на боль.
– Она вообще ни на что не жалуется, – заметила Либ.
Доктор кивнул, словно эти слова убедили его.
– Дигиталис – испытанное лекарство против задержки жидкости, но, разумеется, она не станет ничего принимать внутрь. Можно прибегнуть к безводной диете…
– Еще больше ограничить прием жидкости? – повысив тон, спросила Либ. – Она и так получает лишь несколько чайных ложек воды в день.
Доктор Макбрэрти подергал себя за бакенбарды:
– Полагаю, я мог бы механически уменьшить отеки ног.
Он имеет в виду кровопускание? Или медицинские пиявки? Либ пожалела, что заговорила об этом с человеком столь допотопных взглядов.
– Но это все-таки рискованно. Нет-нет, надежней наблюдать и ждать.
Либ было не по себе. Если Анна подвергает опасности собственное здоровье, чья это вина, как не ее? Или вина того человека, который принуждает ее к этому.
– Она не похожа на ребенка, четыре месяца не получавшего еды, верно? – спросил доктор.
– Совершенно не похожа.
– В точности мои мысли! Удивительная аномалия.
Но старик неправильно ее понимает. Он сознательно закрывает глаза на очевидный вывод: ребенка каким-то образом кормят.
– Доктор, вам не кажется, если бы Анна действительно не получала никакого питания, она была бы совершенно истощена? Конечно, вы, должно быть, повидали много голодающих пациентов во время неурожая картофеля, гораздо больше, чем я, – желая польстить его опыту, добавила Либ.
– Получилось так, что в то время я был еще в Глостершире, – покачал головой Макбрэрти. – Это имение досталось мне по наследству только пять лет назад. Поскольку оказалось невозможным сдавать его в аренду, я решил вернуться сюда и открыть практику. – Он поднялся на ноги, словно давая понять, что разговор окончен.
– И еще, – поспешно продолжила Либ, – не могу сказать, что полностью доверяю своей коллеге-сестре. Непростая задача – быть постоянно начеку, особенно в ночную смену.
– Но сестра Майкл в этом поднаторела, – возразил Макбрэрти. – Она двенадцать лет прослужила медсестрой в благотворительном лазарете Дублина.
О! Почему никто не сказал об этом Либ?
– А в доме призрения в полночь идут на вечерню, а на рассвете – на утреню.
– Понимаю, – подавленно произнесла Либ. – Знаете, главная проблема в том, что условия в их хижине не подходят для наблюдений. Я не могу взвесить ребенка, и освещение явно недостаточное. В комнату Анны легко зайти из кухни, и любой может войти, когда мы ходим на прогулку. Если вы с вашим авторитетом не вмешаетесь, миссис О’Доннелл не позволит мне даже закрыть дверь перед почитателями, а это мешает мне тщательно за ней следить. Не могли бы вы написать записку о том, что посетители не должны допускаться?
– Да-да, конечно.
Макбрэрти вытер перо о тряпицу и взял чистый лист бумаги. Потом порылся в нагрудном кармане.
– Мать может воспротивиться, если к ним не допустят посетителей, потому что лишится денег. – Продолжая рыться в кармане, старик заморгал слезящимися глазами. – Но все пожертвования попадают в ящик для бедных, который мистер Таддеус дал О’Доннеллам. Вы не понимаете этих людей, мэм, если думаете, что они присвоят хотя бы фартинг.
Либ поджала губы.
– Вы, случайно, не очки ищете? – Она указала на очки, лежащие среди бумаг.
– А, очень хорошо. – Водрузив очки на нос, доктор принялся писать. – Можно спросить, как вам показалась Анна в других отношениях?
В других отношениях?
– Вы имеете в виду душевный настрой?
– Характер, я думаю.
Либ растерялась. Милая девочка… Но отъявленная плутовка. Должно быть… Или нет?
– В основном спокойна, – сказала она. – То, что мисс Найтингейл называла кумулятивным темпераментом, когда постепенно накапливаются впечатления.
При упоминании этого имени Макбрэрти заметно просиял, и Либ даже пожалела, что назвала его. Подписав записку, доктор свернул ее и вручил Либ.
– Не могли бы вы послать записку к О’Доннеллам, чтобы сегодня же положить конец этим визитам?
– Да-да, разумеется. – Он вновь снял очки и сложил их трясущимися пальцами. – В недавнем номере «Телеграф» есть потрясающая статья. – Макбрэрти поворошил газеты на столе, не находя нужной. – Там говорится о нескольких прежних случаях постящихся девочек, живущих без пищи, – так, по крайней мере, казалось, – поправил он себя, – в Британии и за границей, на протяжении столетий.
Неужели? Либ никогда не слышала об этом феномене.
– Автор предполагает, что они… э-э… не хочу заострять на этом внимание – поглощали свои менструации. Существовали за счет продуктов жизнедеятельности собственного организма.
Какая причудливая теория. Но этому ребенку всего одиннадцать.
– По моему мнению, Анна еще не достигла половой зрелости. Похоже, ей до этого еще далеко.
– Мм, и то верно… – Макбрэрти сконфузился, но вскоре уголки его рта приподнялись. – Подумать только, что я мог остаться в Англии, – пробормотал он, – и никогда не столкнулся бы с подобным случаем!
Выйдя из дома доктора, Либ побрела прочь, пытаясь размять затекшие ноги и стряхнуть с себя атмосферу затхлого кабинета Макбрэрти.
Проулок вывел ее на лесистый участок. Она заметила деревья с листьями как у дуба, но с более прямыми ветвями, чем у английских дубов. Проходя мимо изгородей из колючего дрока, Либ вдыхала аромат крошечных желтых цветков. Были там и склонившиеся к земле розовые цветы, без сомнения известные Анне О’Доннелл. Либ пыталась распознать птиц, чирикающих в кустах, но узнала лишь низкое гудение выпи, напоминающее сирену невидимого в тумане корабля.
На краю поля стояло одинокое дерево, которое выделялось своими свисающими ветвями. Либ шла по внешней борозде, ее ботинки уже сильно испачкались, так что можно было не беспокоиться о них. Дерево оказалось дальше, чем она думала, – на порядочном расстоянии от распаханных полос, за массивом обнажившегося серого известняка, растрескавшегося от солнца и дождя. Приблизившись к дереву, Либ поняла, что это боярышник с молодыми красноватыми побегами на фоне глянцевитых листьев. Но что это за мох свисает лентами с розоватых ветвей?
Нет, это не мох. Шерсть?
Либ едва не угодила в крошечное озерцо в расселине скалы. В нескольких дюймах над водой замерли две слившиеся стрекозы. Может здесь быть родник? Ей вдруг ужасно захотелось пить. Когда она наклонилась, стрекозы улетели и вода показалась Либ такой же темной, как торфяная почва. Она зачерпнула немного ладонью. У воды был странный запах креозота, поэтому Либ, подавив жажду, вылила воду.
С веток боярышника свисала не шерсть, а что-то сделанное руками человека. Как необычно. Ленты, шарфы? Они так долго висели на дереве, что посерели и почти превратились в растения.
Вернувшись в дом Райана, Либ обнаружила в крошечной столовой рыжеволосого мужчину, который, поглощая отбивную, быстро заносил что-то в такую же, как у нее, записную книжку. Он вскочил на ноги:
– Вы не здешняя, мэм.
Как он догадался? Ее простой зеленый костюм, манера держаться?
Мужчина был примерно одного с ней роста, на несколько лет моложе, с безошибочно ирландской молочной кожей, блестящими вьющимися волосами и акцентом, но не просторечным.
– Уильям Берн из «Айриш таймс».
А, тот писака, которого упоминал фотограф. Либ ответила на рукопожатие:
– Миссис Райт.
– Осматриваете достопримечательности Мидлендса?
Похоже, он не догадывается, зачем она здесь, – принял ее за путешествующую даму.
– А они тут есть? – Слова прозвучали весьма язвительно.
Берн хохотнул:
– Ну, это зависит от того, насколько вашу душу волнует таинственная атмосфера древних каменных кругов, кольцевых фортов или курганов.