Страдающие нарциссизмом, мы склонны к азартным играм, биржевым и другим рискам, потому что уверены в выигрыше, несмотря ни на что (или находим способ смошенничать). И если мы жалеем себя, но все еще считаем себя особенными, то, скорее всего, начнем искать утешение в еде, алкоголе или наркотиках – без опасения попасть в зависимость. Имея инвалидность, мы не станем тяжело трудиться для собственной реабилитации, а просто попросим у доктора больше таблеток.
Архетипом этой грустной картины может служить жизнь Элвиса Пресли{87}. Если верить его биографии, он начинал примерно так, как выглядел на экране: немного наивный деревенский мальчик с добрым сердцем, который был не прочь поразвлечься, но любил маму. Когда его забрали в армию, отслужил полный срок, несмотря на то что менеджеры легко могли бы освободить его от воинской обязанности. Он был талантлив от рождения, но все равно усердно работал над своей музыкой и заслужил уважение других музыкантов.
К сожалению, через некоторое время Элвис перестал ездить с концертами и развлекаться. Он увяз в контрактах, заставлявших его сниматься в одном тупом фильме за другим; он также застрял в Лас-Вегасе, и почти не оставалось времени на другие концерты и общение с музыкантами. Это продолжалось год за годом, мир Элвиса закрылся, и ему стало скучно. Наркотики стали его спасением от тоски. Он стал безнадежно зависим от лекарств: транквилизаторов, снотворного, амфетаминов, болеутоляющих. Но так как эти таблетки были прописаны врачом, Элвис не видел надвигающейся проблемы. Он окружил себя прихлебателями, которые не собирались обсуждать новую одежду «короля».
Элвис настолько упорно отрицал свою наркотическую зависимость, что однажды решил поучаствовать в «войне с наркотиками», объявленной президентом Никсоном. Он прилетел в Вашингтон и стал в очередь посетителей Белого дома, одетый в вельветовый костюм пурпурного цвета с высоким воротом, ремнем с гигантской пряжкой и янтарными очками. В какой-то момент кто-то узнал его и отвел к Гарри Холдеману, главе администрации Никсона. Холдеман поговорил с Элвисом и доложил президенту. Они организовали маленькую причудливую церемонию в Овальном кабинете и дали Элвису значок «специального представителя в войне с наркотиками». Пару лет назад я нашел этот значок в витрине одного магазинчика в Грейсленде.
Встреча Элвиса с Никсоном произошла в 1970 году. Семь лет спустя, гротескно ожиревший, раздутый, едва передвигавшийся, Элвис умер. Отчет о вскрытии показал, что у него в крови было 14 разных наркотиков.
Непоколебимая парадигма Элвиса заключалась в том, что он был типичным американским парнем. Он провел четкую грань между собой и «Битлз», «заграничными элементами», черной силой, марихуаной и другими нелегальными наркотиками. Но себя он не считал наркоманом, так как все, что он принимал, прописывали врачи. Майкл Джексон, видимо, стал жертвой такой же рационализации.
Строительство удобной реальности
Нам хочется чувствовать себя особенными. Нет ничего плохого в здоровой гордости. Но, как предупреждает нас Тимоти Уилсон в книге Strangers to Ourselves, все мы, как крайне эффективные политтехнологи, корректируем реальность так, чтобы она как можно точнее подтверждала наши представления о себе{88}. Многие думают, что они лучше большинства почти во всем{89}. Если мы обладаем здоровой самооценкой, то стараемся создать удобную реальность, бессознательно фокусируясь на том, что дает основание гордиться собой, и игнорируя то, что противоречит нашим представлениям о себе. Такая позиция может оказаться частью саморазрушающего паттерна, когда мы можем не услышать сигналов тревоги, на которые стоит обратить внимание. Но если мы сохраняем способность к состраданию и соответствуем нормам справедливости и честной игры, вряд ли чувство собственной уникальности доведет нас до беды.
Множество наблюдений и исследований констатировали, что среди современной молодежи нарциссизм стал встречаться все чаще. Может быть, это побочный эффект недостаточно продуманного движения за повышение самооценки у подростков, которое активизировалось несколько лет назад{90}. Оно неожиданно привело к обратным результатам: дети почувствовали, что могут не стараться быть лучше, не испытывая при этом угрызений совести. Нарциссические личности больше заботятся о признании, чем о любви, и, следовательно, не способны любить в ответ. Считая себя главнее всех, они могут становиться довольно злобными и возмущенными, если к ним относятся иначе. В исследованиях групповых взаимоотношений нарциссы поначалу обычно набирают высокий социальный рейтинг (поскольку принимают на себя роль лидера и умеют произвести отличное первое впечатление), но через несколько месяцев оказываются в самом низу рейтинга{91}. Люди понимают, что у нарцисса нет особенных преимуществ, и оценивают его как самовлюбленного, властного и раздражительного человека. Подобные личности часто притягивают поклонников, которым по их собственным невротическим причинам необходимо кому-то поклоняться. Нарциссы часто не замечают проблем, которые приносит их отталкивающее поведение, и навязывают такое же поведение остальным, особенно поклонникам, склонным на все закрывать глаза и никогда не покидать своего идола, как сделало бы на их месте большинство.
Покров для слабости
Есть немало людей, для которых парадигма собственного величия и избранности служит «декоративным фасадом». Они легко впадают в депрессию, тревогу и проявляют другие подобные симптомы, когда этот фасад рушится. Обычно корни такой парадигмы уходят в раннее детство. На определенной стадии развития дети должны чувствовать свое величие, например представлять, что они волшебники или супергерои, красоваться и претендовать на восторг и обожание. Если родители могут разделить радость ребенка на этом этапе, он рано или поздно перерастет ее, но будет помнить позитивные чувства, и это послужит основой для гордости и здоровой самооценки{92}. Но если родители подавлены, все время на работе и не уделяют внимания ребенку или не выносят этой детской потребности выделяться, ребенок может вырасти во взрослого с уязвимой самооценкой и неспособностью радоваться и гордиться собой.
Взрослея, дети начинают понимать, что они очень даже уязвимы, но снова ищут ощущения защищенности, идеализируя родителя (как правило, одного с собой пола). Пытаясь подражать сильному, надежному взрослому, ребенок соединяет чувство силы и безопасности. Когда родители спокойно относятся к этому, из этих чувств развивается способность формировать взрослые идеалы. Но опять же, если рядом просто нет родителей или близкого человека, способного выступить в роли примера, или если родители кажутся ненадежными или перегруженными, ребенок упустит эту возможность. А когда вырастет, не сможет чувствовать себя сильным и уверенным. Такую потребность можно удовлетворить, присоединившись к кому-то, имеющему эти качества, или влившись в борьбу с какой-то проблемой, религию или политическое движение.
В обеих ситуациях чувства своей избранности или уникальности могут стать защитным механизмом от слабости, пустоты и одиночества. Это своего рода формирование реакции, при которой человек ведет себя абсолютно противоположно тому, что чувствует. Тем не менее подобное поведение становится частью «непроизвольного Я», и человек в основном не видит этих слабостей. Его эгоистичные действия и вера в то, что он все знает лучше остальных, укореняются настолько, что именно этот фасад и видят окружающие.
Питер был привычен к лести. Он был очень умным творческим человеком, часто генерировал лучшие идеи среди всех, кто был в его офисе. Но это случалось не всегда, а он не принимал другой точки зрения и был склонен раздражаться, когда все получалось не так, как он хочет. Он ходил на терапию почти всю сознательную жизнь и был зависим от прописанных лекарств.
В какой-то момент его привели на терапию проблемы взаимоотношений со взрослыми детьми, отдалявшимися от него. Его дочь недавно приходила на терапию, но замыкалась при Питере. Она сказала, что психолог посоветовал ей некоторое время держать дистанцию с отцом. Казалось, Питер был одержим, это поглощало все его внимание. Он все время хотел с ней общаться. При любой ситуации, например, когда от дочери приходила поздравительная открытка, он часами пытался понять и интерпретировать ее «скрытые» смыслы. Он доводил себя до такого состояния, что был готов позвонить дочери и обвинить ее в том, что она разыгрывает сценарий, существующий только в его голове. Она повесила бы трубку, и отношения разладились бы еще сильнее.
В какой-то момент его привели на терапию проблемы взаимоотношений со взрослыми детьми, отдалявшимися от него. Его дочь недавно приходила на терапию, но замыкалась при Питере. Она сказала, что психолог посоветовал ей некоторое время держать дистанцию с отцом. Казалось, Питер был одержим, это поглощало все его внимание. Он все время хотел с ней общаться. При любой ситуации, например, когда от дочери приходила поздравительная открытка, он часами пытался понять и интерпретировать ее «скрытые» смыслы. Он доводил себя до такого состояния, что был готов позвонить дочери и обвинить ее в том, что она разыгрывает сценарий, существующий только в его голове. Она повесила бы трубку, и отношения разладились бы еще сильнее.
В попытке понять, как он дошел до такой жизни, я начал обсуждать с Питером его прошлое. Его отец был холодным, критикующим и пугающим, мать – поверхностной, нарциссической личностью, вечно с кем-то соревнующейся. У Питера было несчастное детство. Он учился в интернате для мальчиков и там тоже был несчастен. Первый учебный год окончил одним из худших в классе, но заставил себя трудиться, и к четвертому году оказался в первой четверке. Он попал в Лигу плюща[37] и потом без оглядки окунулся в финансовый мир Нью-Йорка. Он всегда тяжело работал и добился очень хорошего материального положения.
Наконец он открыл мне свой позорный секрет. В 30 с чем-то лет Питер пережил жестокий провал по собственной вине. У него была возможность продвинуться в компании. Предполагалось, что он должен был сделать свой ход. Однако никто из высшего руководства не дал четкого сигнала, что он должен идти вперед, а сам Питер не попытался. Это был первый случай с самого детства, когда он осознанно почувствовал страх. Для Питера это значило, что он был не тем, кем притворялся, и что на самом деле все, чем он был, – притворство. С тех самых пор он переживал это, пытаясь наверстать упущенное.
Со временем я стал лучше понимать, что это значило для Питера. Его «ложное Я» разрушилось. После своего злополучного детства он понял, что, если будет тяжело работать и играть по правилам, с ним будут хорошо обращаться и он сможет игнорировать ту свою часть, которая сидит глубоко внутри него в страхе и одиночестве. Но эта часть всегда была там и всегда заставляла его думать, что он только притворяется успешным и уверенным. Когда показалось, будто собственные дети отказались от него, он сделал вывод: старые страхи вполне оправданны, а «настоящее Я» на самом деле бедное, слабое и напуганное.
Неудивительно, что Питер чуть не сошел с ума от отдаления дочери. Он думал, что дочь его разоблачила, обнаружила то «настоящее Я», которое он так тщательно прятал. Никто не понимал, как сильно Питер зависит от любви и обожания своих детей.
Люди, подобные Питеру, часто не могут найти подходящую психотерапию. Фрейдисты разочаровывают их из-за недостаточной реакции на проблемы пациентов, а когнитивно-поведенческую терапию они отвергают, так как думают, что и сами все это знают. Сквозь всю эту внешнюю напыщенность терапевт должен разглядеть уязвимую личность и обратиться к ней тактично и осторожно, учитывая потребности пациента. Потом, наладив контакт с терапевтом, пациент снова может почувствовать себя сильным. Терапия становится чем-то вроде перевоспитания. Пациент постепенно начинает видеть терапевта более реалистично: оба они просто люди, а быть просто человеком вполне допустимо.
Безусловно, в жизни такие люди совершают множество самодеструктивных действий: хотя их защита может быть настолько крепкой, что они могут и не чувствовать пагубных последствий, они часто оказываются отвергнутыми и изолированными. Если им везет, они находят партнера, который может увидеть «уязвимое Я» за помпезным фасадом, примириться с этим и юмором и терпением помочь им снова социализироваться. Или они могут достигать успеха в карьере, что дает им больше защиты и власти, в которых они так нуждаются. Тогда с годами они становятся более мягкими, чуткими и заботливыми.
Как нажить неприятности
Обычные правила писаны не для вас
Некоторым людям кажется, что усилия или тяжелая работа – признак слабости: это значит, что они недостаточно умны и талантливы. Они не понимают, что именно усердный труд делает нас умными и талантливыми{93}. Они склонны уставать и сдаваться без боя или не оставлять себе достаточно времени для заданий. Мы можем вести себя подобным образом и не понимать, что это часть парадигмы «право имеющего». Если наша проблема в этом, надо сделать шаг назад и посмотреть на свои остальные убеждения со стороны. Существуют ли обстоятельства, при которых мы игнорируем общепринятые нормы? Может быть, мы принимаем других людей как должное? Или слишком привыкли к тому, что все складывается по-нашему? Возможно, рискуем без необходимости? Как бы там ни было, это саморазрушительно, и в долгосрочной перспективе жизнь отыграет свое, а нам придется играть по ее правилам.
Голод в море изобилия
Есть категория людей, неспособных принять успех: они чувствуют бездонную пустоту внутри, и ничто, никакие высокие достижения не могут их удовлетворить. Они оказываются во власти тяжелых сомнений, неуверенности, что часто приводит к опасному или рискованному поведению.
Катерина была прекрасной театральной актрисой на взлете карьеры. Она любила совершенствовать свое актерское мастерство, обожала выходить на сцену, ей нравилось взаимодействие с публикой. Проблема была в том, что она была магазинным воришкой. Когда девушка стала известна в Нью-Йорке, где жила, она поняла, что ситуация становится все опаснее. Помимо прочего, она не получала удовольствия от краж, не чувствовала вины, но не могла себя контролировать.
Катерина была единственным ребенком в семье, ее вырастили честолюбивые родители, большую часть своего времени посвящавшие карьере. Девочка же была оставлена на попечение часто сменявшихся нянь. У нее было вполне нормальное детство, много друзей, хорошие школы, в которых она хорошо училась, но на школьные вечеринки и мероприятия ее всегда сопровождала няня. Когда родители были рядом, их заботили такие поверхностные вопросы, как внешний вид дочери или успехи, и ей не приходилось рассчитывать, что мама с папой поставят ее интересы на первое место. У девушки был молодой человек, но с ним она также не была эмоционально близка.
Она воровала в лучших магазинах – брала вещи, которые были ей не нужны. Катерина знала, что в ее шкафу есть вещи не хуже, а то и лучше. В театре зарабатывала немного, но у нее был свой трастовый счет, позволявший поддерживать привычный образ жизни. Девушку ни разу не поймали за руку, но она понимала, что риск растет. Воровство для Катерины стало способом без труда и усилий получить то, чего она хочет, то есть символом безоговорочной любви. Она чувствовала себя эмоционально обездоленной, поэтому считала вправе самой брать все, чего не хватало. И она имела все, но вещи не могли заполнить внутреннюю пустоту.
Синдром жертвы
Сексуальное насилие в отношении детей – очень актуальная и трагическая проблема. Мы слышали о ней достаточно и знаем, что некоторые, испытавшие это в детстве, ничего не помнят, а среди людей, никогда не переживавших ничего подобного, тем не менее есть и такие, которые прекрасно это помнят. Ложные воспоминания, подобные этим, довольно просто создать, а избавиться от них очень сложно. Нередко терапевты сталкиваются с инцестом или сексуальным насилием в воспоминаниях почти всех пациентов, потому что тренируют их способность рассказывать о своей жизни. Конечно, присутствие терапевта необязательно: некоторые сочиняют подобные истории, насмотревшись телепрограмм про реальное насилие, или приходят в группы поддержки, принимающие их без лишних вопросов. Такую версию своей судьбы люди воспринимают как новое, лучшее объяснение окружающей их реальности: «Теперь я понимаю, почему [не могу ничего доделать до конца, страдаю от панических атак, расстройства приема пищи]. Я – жертва травмы. Во всем виноват мой отец!» То, что казалось тусклой или скучной жизнью, превращается в мужественную борьбу с превратностями судьбы, и человек вскоре разрабатывает чувство принадлежности группе таких же отважных людей. Выборочное внимание помогает защитить такого «страдальца» от любой информации, которая могла бы оспорить его историю, и любые новые сведения немедленно толкуются в пользу предполагаемой травмы.
Подобным же образом люди часто объясняют свои депрессии, тревоги или многие другие туманные симптомы: «Это все мои гены» или «Это все химизм моего организма». А на самом деле все это – самодеструктивная идентификация. Этим пользуются «страдальцы», чтобы снять с себя ответственность за собственное состояние и позволить себе ничего не делать для исправления ситуации, пока наука не придумает медикаментозное лечение.