А теперь представьте, что кролик в клетке в окружении голодных псов. Если реакция на стресс не останавливается, мозг и эндокринная система животного будут продолжать вырабатывать нейротрансмиттеры и гормоны, связанные с сильным возбуждением. В конечном итоге это приведет к негативным последствиям во всех системах: к изнеможению, перенапряжению сердечной мышцы, нарушению работы почек, мышечному истощению, изменениям в работе кровеносной и пищеварительной систем. Животное уже не способно есть и может погибнуть от голода. Его иммунная система подорвана, и он становится уязвимым к инфекциям. У него угасает инстинкт размножения (при хроническом стрессе в колониях кроликов катастрофически падает рождаемость).
У нас точно такая же система реагирования на стресс, как у кроликов, собак, кошек – у всех млекопитающих. Как и они, мы не приспособлены к хроническому стрессу. Продолжительный стресс влияет на все органы и ткани нашего тела. Когда клетки организма испытывают воздействие большого количества стрессовых гормонов, они закрывают свои рецепторы и переходят в состояние самозащиты. Однако от этого эндокринная система начинает вырабатывать еще больше гормонов: «А нейротрансмиттеры говорят, что существует постоянная опасность, и наш иммунитет, мышцы, кости, желудочно-кишечная система и сердце начинают истощаться. Мозг тоже начинает перестраиваться под воздействием стресса, нервные проводящие пути ограничиваются обусловленной траекторией, и мы буквально не способны думать о новых решениях, не способны к творческому выходу из положения»{154}. В конечном итоге мозгу наносится серьезный ущерб. Если вы посмотрите на компьютерную томограмму мозга людей, страдающих от хронического стресса, то увидите большие белые промежутки там, где обычно бывает ткань головного мозга{155}.
Сегодня нейрофизиологи признают, что «непроизвольное Я» выполняет постоянно действующую функцию, позволяющую не осознавать события, которые не отвечают нашим целям. Это дает возможность нашему «сознательному Я» воспринимать несильные удары адреналина и, вероятно, других нейротрансмиттеров. Таким образом, некоторые усилия по самоконтролю (попытки успокоить себя, не думать о чем-то, заставить себя уснуть, не обращать внимания на боль) оказываются безуспешными, потому что мы находимся в состоянии неблагополучия, при котором получаем предупредительный сигнал: прогресс ограничен. Но еще хуже, если наше «сознательное Я» испытывает стресс («Эта музыка за окном меня добила! Сегодня я обязательно с этим покончу»): тогда оно оказывается неспособным выбрать правильное решение или план действий. Мы закачиваем еще больше адреналина и начинаем испытывать панику. «Непроизвольное Я» принимает на себя контроль, а «сознательное Я» слагает с себя полномочия. И мы не можем ни сосредоточиться, ни принять решение. Однако процесс поиска продолжается и тревожит наше сознание. Мы фиксируемся на том, что мешает нам расслабиться, и, безусловно, всегда находим множество таких препятствий. Контроль сознания в моменты стресса – процесс парадоксальный: когда мы слишком сильно стараемся расслабиться, или быть счастливыми, или не думать о чем-то, неминуемо терпим поражение. И чем больше сознание пытается контролировать то, что должно быть непроизвольным, тем хуже нам становится (когда в следующий раз вы соберетесь на прогулку, попробуйте задуматься, как вы переставляете ноги): «Так обычно и получается – тот, кто сильнее жаждал счастья, впадает в депрессию, а тот, кто больше всего хотел успокоиться, становится тревожным»{156}.
Социальные перемены
Человечество в XXI веке находится в состоянии перманентного стресса из-за следующих фундаментальных перемен.
• Слишком сильная стимуляция. Мы атакованы потоком информации: из телевидения, интернета, наших мобильных телефонов, журналов и газет. Мы постоянно делаем выбор и принимаем решения (а теперь мы уже знаем, что принятие решений истощает силу воли). Нам приходится использовать телефоны, компьютеры и другую электронику, чтобы получить новые знания и принять лучшее решение, и тем не менее, как бы мы ни поступили, спустя месяц все новое устаревает. Мы живем при искусственном освещении, отоплении и охлаждении, и это позволяет дольше работать. Многие из нас ежедневно встречаются с незнакомыми людьми, и мозг бессознательно делает о них выводы – опасные они или безопасные. Жизнь постоянно ставит в ситуацию важного выбора, не предоставляя достаточно информации. Из лабораторных исследований мы знаем, что люди, занятые умственным трудом, легче поддаются соблазнам, принимают рискованные решения и делают выбор в свою пользу{157}.
• Недостаточная безопасность. Жизнь непредсказуема. Работа, дом, семья, секс, патриотизм, свобода – за последние десятилетия эти понятия радикально изменились. Похоже, американская мечта больше не сбывается. Раньше было принято жить в окружении родных и друзей, а теперь стали нормой переезды за тысячи миль в поисках работы. Малая нуклеарная семья[62] испытывает колоссальное давление, чтобы сохранить прежний патриархальный уклад.
• Кризис смысла жизни. Раньше мы знали, в чем черпать смысл «большой цепи»[63] бытия. Мы верили, что если человек проживает праведную жизнь, то Бог вознаградит его и отправит в рай. Теперь мы толком не знаем, зачем жить праведной жизнью, если даже не можем понять, что это означает. Мы все оказались перед трудной задачей придать смысл нашей жизни, несмотря на неотступное ожидание неизбежного конца.
Люди, наиболее подверженные саморазрушающему сценарию поведения, обычно предъявляют к себе высокие требования, они честолюбивы, стремятся двигаться вверх по социальной лестнице и играют по правилам. Еще не так давно американская формула счастливой жизни выглядела так: хорошая карьера, женитьба, покупка дома, большая семья, благополучная пенсия. Теперь эта формула уже не срабатывает, и многие начали от нее отказываться. Люди становятся пассивными, они теперь выброшены на обочину жизни, как те, кого я описывал в предыдущей главе. Люди разочаровались и отчаялись, их злость и негодование приводят к самодеструктивному поведению. Я вовсе не утверждаю, что общепринятые ценности нельзя оспаривать, уходя от погони за благополучием. Однако те, кто намеренно приходят к этому, пребывают в согласии с собой и извлекают максимальную пользу из этой ситуации. В этой главе я говорю о тех, кто переживает горечь обманутых ожиданий. Некогда жизнь посулила им надежду, но в погоне за ней они дошли до изнеможения. Их разум и тело повреждены стрессом, и они утратили свои прежние адаптивные свойства.
Так «непроизвольное Я» сдает позиции в стремлении к лучшему. «Сознательное Я» может осознавать или не осознавать это. Если оно это осознает, мы получаем циничного, обособленного и удаленного от мира человека, склонного к саморазрушению, поскольку он отказывается от борьбы. В своих бедах он винит весь мир. А если «сознательное Я» не понимает, что «непроизвольное Я» устранилось, тогда мы переживаем истощение, фрустрацию, вину и неполноценность – чувства, происхождение которых не можем понять, и тогда виним самих себя.
Роберт был сыном успешных родителей и сам рассчитывал на большое будущее. Лига плюща и MBA позволили ему получить работу в самой престижной инвестиционной компании на Уолл-стрит. Сегодня, в свои «за сорок», он работает там уже 20 лет, которыми в основном доволен. Я не смог в точности понять, что он делал, но он рассказал, как поднимался по карьерной лестнице и как наслаждался состязаниями. Он не был беспощадным, ему просто нравилась хорошая игра. Роберт получал удовольствие от всех ее преимуществ: хорошего дома и усадьбы за городом, детей в лучших школах, жены как полезного актива в мире бизнеса.
Но когда в очередной год он не получил ожидаемого повышения, то чуть не рассыпался на части. По его словам, здесь существовали четкие негласные правила: достаточно пропустить одно повышение – и твоей карьере конец, ты уже никогда не добьешься большего в этой компании. Роберт стал чувствовать себя некомфортно рядом с друзьями, продолжавшими быть в игре. У него все еще была эта работа, эти зарплата и бонусы, и он получал бы их до самой отставки. Однако он не хотел с этим мириться. Роберт помрачнел и решил, что стал неполноценным. Ему было трудно ходить на работу. Возникли сложности в сексуальной сфере. Жена не понимала, что с ним происходит, и давала понять, что злится на него. Она всегда знала, что когда-нибудь он достигнет своего потолка, но у него было неплохое место для подобной остановки.
Почему Роберт не смог отнестись ко всему чуть проще и продолжать радоваться жизни? Он обнаружил, что его парадигма – постоянных побед и успехов – оказалась невыполнимой.
Дело в том, что современная жизнь в основном нам не подходит, но мы до такой степени загипнотизированы рекламой, приобретательством и массовой информацией, что перестаем видеть этот важнейший факт. Теперь, когда мы столкнулись с угрозой реального экономического коллапса и увидели, каким беспощадным и неукротимым может быть капитализм, многим пришлось расстаться со своими иллюзиями.
Американцы беднеют, гораздо больше семей довольствуются работой с хотя бы неполной занятостью, а большинство имеют долги. Тем временем мы читаем о том, что благосостояние выросло на 1 %. Теперь люди все меньше доверяют соседям, правительству, врачам, больницам, школам и церкви, чем когда бы то ни было{158}. В течение последних 15 лет ученые задают американцам все тот же вопрос о степени личного счастья, и каждый следующий год процент тех, кто говорит, что счастлив, неуклонно падает. Очень трудно отрицать, что причиной тому оказались социальные изменения{159}.
В погоне за счастьем
Такие «непризнанные несчастья», по моему профессиональному опыту, становятся причиной скрытых саморазрушающих поступков: зависимости от порнографии, азартных игр, беспорядочных половых связей, неумеренных расходов, переедания, тайного пьянства. За всем этим скрываются эмоциональный голод, желание встряхнуться, потребность заполнить пустоту – и все это не осознается до конца. Конечно же, накладывается и социальное давление, необходимость улыбаться сквозь слезы, терпеть всякие гадости от других – чтобы поддерживать иллюзию «благости», когда внутри все кипит.
Давление своей среды, желание ей соответствовать, жить по определенным стандартам также приводит нас к чувству стыда и вины, когда мы понимаем, что не отвечаем требованиям. Я уверен, что многие помнят эти переживания в подростковом возрасте и юности. А эти стандарты не всегда реалистичны, так как, несмотря на скверную экономику и потребность в дешевой рабочей силе, безработные стыдятся своего положения. Нам приходится проявлять конформизм и идти против своих фундаментальных ценностей и насущных интересов в угоду групповому мышлению. Мы также клеймим себя из-за того, что не вписываемся в картинку чудесного счастливого общества, как ругали себя в юности, чувствуя свою отверженность. По существу, в современной культуре происходит довольно много всякого вздора, который и правда напоминает отношения в подростковых стратах с их пустяшными принципами, при этом все закрывают глаза на тот факт, что социальные условия в различных сферах жизни становятся все хуже и хуже. И чтобы как-то контролировать процесс, мы должны хорошо осознавать все эти методы манипуляции, какими бы малозаметными или, наоборот, грубыми они ни были. Мы также должны осознавать, как часто идем по линии наименьшего сопротивления, выбирая легкие пути, вместо того чтобы бороться за собственные убеждения.
Есть еще одна неприятная правда: генетически мы не запрограммированы на счастье. Эволюции нет дела до нашего счастья, пока мы способны производить себе подобных. В этом, по моему мнению, и состоит наша генетическая программа: хотеть того, что связано с эволюционным успехом, то есть иметь много детей и большую семью. В традиционном обществе женщины считались привлекательными для мужчин, если они были молоды и сексуальны. Женщины предпочитали выбирать мужчин, имеющих власть и положение или хотя бы перспективу на что-то из этого. Соответственно, в мужчинах заложена потребность добиваться власти и статуса, а в женщинах – стремление выглядеть сексуально и молодо. И мозг втягивает нас в тяжелую работу, заставляя думать, что именно эти вещи сделают нас счастливыми. Однако это не так. Эти принципы существования способны повысить вероятность перехода наших генов к следующему поколению, но они же превращают нас в вечно соперничающих, алчных, неуверенных и завистливых людей.
Реклама использует эти свойства, извлекая из них максимальную выгоду. Каким бы ни был продукт, реклама сообщает, что он прибавит нам восхищения, сексуальности, власти и здоровья, а без него мы потеряем часть своей полноценности. Главная задача рекламы – заставить нас купить то, в чем мы не нуждаемся, или приобрести более дорогой вариант нужного нам товара. И самый лучший способ это сделать – связать пропагандируемый продукт с тем, на что мы запрограммированы: с силой, положением или красотой. По своей истинной природе это низкопробные и ничтожные ценности. Ни один товар не будет продан, если реклама будет опираться на подлинные ценности, например мудрость, смелость или доброту. Поэтому маркетологи ориентируется на наши слабости и неуверенность в себе. Постоянно подвергаясь воздействию рекламы, мы тем самым ежеминутно соприкасаемся со своей нерешительностью и мелочностью. Кроме того, испытываем искушение потратить больше, чем имеем, чтобы выглядеть в лучшем свете. Отсюда вывод: если мы покупаем правильные вещи, но продолжаем чувствовать себя несчастными, значит, с нами что-то не так.
Таков принцип рекламы: вы можете купить счастье. Написав об этом целую книгу, я думаю, что могу авторитетно утверждать: это невозможно{160}. Меркантильность приводит к разнообразным видам несчастий, которые следовало бы сократить. Настоящее счастье – это процесс, способ существования, который состоит из следующих четырех качеств:
• способность радоваться всему хорошему;
• способность испытывать удовлетворение, когда мы чего-то добились;
• почти полное отсутствие страданий;
• осмысленность и целеполагание.
Мои дедушки и бабушки, а возможно, и ваши, воспринимали жизнь совсем иначе, чем мы сегодня. Родившись в начале прошлого века, они никогда и не думали, что их жизнь будет легкой. Они знали, что счастье – это скорее вопрос собственного отношения. Мои деды трудились на заводах, имея среднюю квалификацию, и считали большой удачей иметь постоянную работу, которая помогала их семьям пережить Великую депрессию. Мои бабушки были домохозяйками, постоянно занятыми делом: они готовили, делали запасы, консервировали, убирали дом, и это занимало все их время. Никто не был доволен своей работой. При этом мои дедушки, бабушки и их поколение умели радоваться жизни, хотя они понимали, что все время радоваться невозможно. Так или иначе, многие из нас принадлежат к послевоенному поколению (после Второй мировой войны), а те, кто следуют за нами, считают, что счастье – это то, что мы получаем по праву рождения. Поэтому сейчас, если мы не можем быть счастливыми постоянно, мы начинаем считать себя неполноценными.
Экономисты-бихевиористы, получившие Нобелевскую премию за свою работу, открыли «беговую дорожку счастья»{161}, которую мы обсуждали в главе 2. Это плачевное следствие человеческой приспособляемости. В целом приспособляемость – хорошее качество, оно позволяет двигаться в потоке. Когда обстоятельства вокруг нас меняются, мы способны быстро адаптироваться к изменениям и возвращаться к своему обычному состоянию и взгляду на жизнь. Это также полезное свойство в неблагоприятных обстоятельствах. Но оно работает против нас, когда речь заходит о материальных благах: что бы мы ни делали – купили новую машину или поехали в отпуск, – мы способны радоваться этому лишь короткое время, а затем ощущение счастья быстро проходит, и мы возвращаемся туда, откуда начали. Это также касается и увлечений: новый сексуальный партнер, новые наркотики, дорогие кушанья. Мы все время возвращаемся. Из этого опыта трудно извлечь урок, потому что таков механизм, встроенный в наш мозг: он заставляет нас «хотеть» – и чем больше мы получаем, тем больше жаждем. Мозг поддерживает нашу убежденность в том, что «золотое кольцо счастья» – достижимая цель и, возможно, мы получим его, когда колесо фортуны сделает следующий круг. Культура потребления дает свободу выбора из 72 сортов йогурта и паршивое медицинское обслуживание. За последние 30 лет три сорта сладкого пирожка «Поп-тарт» размножились до 29, а число видов кроссовок от скромных пяти увеличилось до 285! 900 каналов телевидения – а смотреть нечего. Это поистине поразительный масштаб свободы выбора, который отвлекает нас от осознания простого факта: сам по себе выбор чаще всего лишен смысла.
Еще одно печальное явление: экономисты обнаружили, что боль, которую мы испытываем при потере чего-то, перевешивает любую радость, испытанную нами при первоначальном приобретении этой вещи. Если вы купили чашку за 3,5 доллара, то возможно, не захотите расставаться с ней и за 6 долларов. Иными словами, придаете некой вещи мистический смысл. Если купили новый BMW, а потом потеряли работу, вы придете в ярость из-за того, что вам придется вернуться к прежней экономной машине, даже если раньше она вас вполне устраивала. Довольно трудно измерить и сопоставить степень счастья и несчастья. Тем не менее, по данным некоторых исследований, боль от утраты вещи по силе переживания в два раза сильнее позитивного чувства от ее приобретения{162}. Потеря денег или статуса вызывает ощущение поражения, несоизмеримое с ощущением успеха при обретении того же. Иными слова, «беговая дорожка счастья» не только превращает нас в активных потребителей, она также заставляет испытывать острое ревнивое чувство к уже приобретенному, даже если оно больше не приносит счастья.