Ей больше всего на свете хотелось побыть одной. Она надеялась, что у моря, на теплом солнышке, сумеет успокоиться, свыкнуться с простым и страшным открытием, что теперь не нужна никому – ни маме, ни папе. Они ее вырастили, и довольно с нее. Чего она, собственно, хотела? Жить до старости у них под крылышком? Разумеется, нет. Просто Алисе казалось, они трое, мама, папа и она, будут всегда любить друг друга.
Папино пьянство было таким же предательством, как мамина ледяная рассудительная трезвость. Она не осуждала их, но видеть не хотела. Хотя бы некоторое время. Так что бесплатная путевка к морю оказалась очень кстати.
Еще в первый день в столовой за ужином она заметила, что белобрысый парень за соседним столом не сводит с нее бледно-карих прозрачных глаз. У него было загорелое до красноты лицо, офицерские аккуратные усы, крепкие крупные руки в густой штриховке светлых волосков. Он ловко вертел вилку между средним и указательным пальцами, получалось ровное быстрое колесо. А глаза глядели прямо на Алису.
С ней за столом сидели трое кубинцев. Девушки-мулатки болтали по-испански, громко смеялись, сверкая ослепительными зубами, живописно встряхивали жгуче-черными гривами, поводили смуглыми плечами. Совершенно шоколадный молодой человек таскал с их тарелок тефтели, они хлопали его по рукам и хохотали еще громче. На Алису эта веселая кубинская компания из Харьковского сельскохозяйственного института не обращала внимания.
А белобрысый за соседним столиком продолжал глазеть за завтраком, потом за обедом. Один раз Алиса не отвела взгляд, уставилась в ответ как можно надменней, холодней: мол, что вам надо, юноша? Получилась глупая игра в гляделки, от которой у Алисы пропал аппетит. А белобрысый преспокойно поедал бефстроганов с гречкой, не глядя в тарелку. Глазами он продолжал поедать Алису.
С ней пытались знакомиться. Подкатил красивый интеллигентный болгарин Стоян, потом сразу двое наших, Костя и Петя, комсомолькие вожди из Саратовского пединститута. Алиса вежливо, но твердо отказывалась от приглашений на дискотеку и в кино, не пошла играть в теннис с компанией югославов, фыркнула на кривоногого Ахмеда из Ливанасоторый спросил на ломаном русском, «пачыму такой красывый девушка савсэм одын и ны с кэм ны дыружит?».
Довольно скоро ее оставили в покое. Белобрысый не подошел ни разу, но игра в гляделки продолжалась.
Прошло пять дней. Однажды, лежа на своем любимом диком пляже, Алиса услышала шаги. Иногда сюда забредали компании, но места было достаточно, чтобы не подходить близко.
Сейчас не было ни души. Алиса подняла голову от книги и увидела, что к ней направляется шоколадный кубинец, сосед по столу.
– Привет, – сказал он, усаживаясь рядом на камни.
– Привет, – Алиса опять уставилась в книгу.
– Я думал, ты здесь голышом загораешь, а ты в купальнике. Зачем тогда уходить так далеко?
Он неплохо говорил по-русски. Она ничего не ответила.
– Знаешь, как меня зовут? Федя! Вообще-то, Фидель. Слушай, может, искупаемся?
– Не хочу.
– А что ты читаешь? – Он бесцеремонно сцапал книгу, захлопнул и громко, с пафосом, прочитал на обложке:
– «Генрих Белль. Бильярд в половине десятого». Кто такой? Почему не знаю?
Алиса молча попыталась отнять книгу. Он осклабился и спрятал руки за спину.
– Хорошо, – она встала, сунула ноги в шлепанцы и подняла с камней сарафан, – отдашь в столовой.
Он отбросил книгу, схватил ее за руку, резко дернул к себе, стал заваливать прямо на камни. Он был сильней, чем казался на первый взгляд. Изо рта у него пахло кислятиной, голубоватые белки глаз налились кровью, порозовели. Алиса на секунду расслабилась, давая расслабиться ему, а потом изо всех сил саданула коленом между ног, но промахнулась, попала выше, в живот. Он даже не заметил удара. Он сопел и пытался содрать с нее лифчик. Она закричала, вмазала ему головой в челюсть.
– Тихо, тихо, тебе понравится, – бормотал он, не реагируя на удары, – что ты ломаешься? Ну, тихо…
Алиса нащупала рукой гладкий тяжелый булыжник, и в этот момент шоколадный Федя отлетел от нее куда-то в сторону с жалобным стоном.
– Ты, говно черномазое, убью…
Это кричала вовсе не Алиса, а белобрысый, тот самый, который играл с ней в столовой в гляделки. Он даже не кричал, а спокойно, почти ласково, повторял всякие жуткие ругательства по-русски с немецким акцентом, при этом методично избивая негра, не давая ему подняться.
Алиса встала на ноги. Всего минуту назад она сама готова была убить этого несчастного Фиделя, и, в общем, могла, если бы успела шарахнуть булыжником по голове. Вполне могла.
Негр корчился на камнях, лицо его уже было разбито в кровь. Он пытался встать, но тут же падал на колени, получая один удар за другим.
– Перестань, – крикнула Алиса, – хватит!
– Ты считаешь, хватит? – белобрысый бросил на нее быстрый взгляд и тут же вмазал негру кулаком в зубы.
Потом легко, как пустой мешок, поднял кубинца за ворот футболки, заломил ему руки за спину и повернул лицом к Алисе.
– Врежь ему как следует.
Алиса замерла, глядя на негра. Он чуть закатил глаза, тяжело, хрипло дышал оскаленным кровавым ртом.
– Ну, давай! – Белобрысый держал его и со спокойной улыбкой глядел на Алису.
– Отпусти его, – тихо сказала она.
– Слушай, а может, его утопить? – задумчиво спросил белобрысый. Вообще-то таких надо топить не в чистом море, а в сортире.
Кубинец извивался, пытаясь вырваться. Он был выше белобрысого почти на голову, но у того оказалась железная хватка.
– Ты точно не хочешь ему врезать? Подумай, – сказал белобрысый, продолжая улыбаться.
– Нет, – крикнула Алиса, – отпусти его. Ее колотил сильный озноб, несмотря на жару.
– Ты понял, черное дерьмо, кто ты есть? Ты осознал, что с тобой будет, если вякнешь? Попытка изнасилования. Вылетишь из лагеря, из института. Немецкий акцент придавал его низкому спокойному голосу что-то механическое. Ты, черножопый, споткнулся и упал о горы. Ты летел по камням и разбил свою сраную рожу. Все, пошел вон.
Белобрысый пнул его коленом. Кубинец упал, потом вскочил на ноги, не оглядываясь, побежал по камням. Алиса посмотрела ему вслед. Он карабкался вверх, к лагерю, по узкой крутой тропинке. Он все время спотыкался и почти полз на четвереньках, пока не исчез в буйных зарослях горного кустарника.
Белобрысый не спеша подошел к кромке воды, присел на корточки, ополоснул руки в море. Потом поднялся, подошел к Алисе и, обтерев ладонь о светлые шорты, протянул ей руку с разбитыми костяшками пальцев.
– Меня зовут Карл Майнхофф.
Глава 18
Эйлат, январь 1998 года
«Я веду себя как идиот, – думал Деннис Шервуд, лежа в темноте в своем номере и глядя в потолок, – я все жду, что она бросится мне на шею и расскажет, кто она такая и что ее связывает с Майнхоффом. Конечно, она никакой не агент. Мне было бы легче с ней работать, если бы я ее подозревал. А так получается нечестная и, в общем, паскудная игра. Ребенок ко мне уже успел привязаться. Хорошо, что осталась всего неделя…»
Деннис с хрустом потянулся, сел на кровати, в темноте нащупал бутылку минеральной воды, сделал несколько глотков прямо из горлышка. Надо было поспать хотя бы четыре часа. Завтра тяжелый день.
Они, конечно, отправятся в Иерусалим. Для этого не надо напрашиваться, уговаривать Алису. Достаточно тихо постучать в окно, которое прямо над кроватью Максима. Мальчик просыпается рано. Он сразу загорится этой идеей, и Алиса не захочет его огорчать. День предстоит тяжелый потому, что пройдет в постоянном, ежеминутном напряжении.
Деннис не любил чувствовать себя виноватым. Конечно, ради того, чтобы выйти на реальный след Карла Майнхоффа, ухватить ниточку, которую никто пока, кроме него, Денниса, не ухватил, можно разыграть не просто влюбленность, а даже роковую страсть. Но дело в том, что именно сегодня капитан ЦРУ Деннис Шервуд с удивлением обнаружил, что испытывает к Алисе не только профессиональный интерес.
Деннис работал в разведке двенадцать лет. Он не видел в своей работе никакой романтики. Образ непобедимого, неотразимого Джеймса Бонда, покорителя дамских сердец, был для него такой же фантастикой, как чудище из фильма «Чужой».
Прыгать из самолета без парашюта прямо на голову кремлевскому генералу, укладывать из одного пистолета дюжину вооруженных до зубов злодеев, влезать в атомную подводную лодку через запаянный иллюминатор, при этом сохраняя девственную аккуратность прически и сверкающую чистоту белых штанов, Деннису не приходилось.
Беготня, стрельба, погони случались крайне редко и никакого восторга не вызывали. Была рутина наружного наблюдения, нудные долгие разговоры без всякого остроумного блеска, были многочасовые кружения по чужим городам с бесконечными проверками на предмет «хвоста». Все это требовало в первую очередь терпения, потом – логики, наблюдательности, отличной памяти, реальных знаний, интуиции, умения быстро справляться со стрессами и не пить, когда очень хочется напиться.
«А все-таки я вел себя как идиот. Вернее, как свинья. Вся штука в том, что она мне действительно нравится, эта Алиса. Я попытался ее поцеловать именно поэтому. Было бы лучше обойтись простыми добрососедскими отношениями, общаться с ребенком и не лезть к ней с нежностями. Я чуть не испортил всю игру своим напором. Теперь она замкнется еще больше. Если раньше была хоть маленькая надежда вытянуть из нее, почему она так боится Карла Майнхоффа и откуда она его знает, то теперь остается только ломать голову».
Деннис еще раз, очень подробно, прокрутил в памяти прошедшие два дня. Сначала фотографии, потом разговор в ресторане, реакция на сообщение о теракте. А ведь она очень внимательно прислушивалась к сообщению, которое передавали по Си-эн-эн, причем напряглась еще до того, как на экране появилась фотография профессора Бренера и прозвучало его имя.
Конечно, такого рода происшествия, да еще поблизости, заинтересуют любого и притянут к телеэкрану. Но слишком уж она была напряжена, слишком жадно вслушивалась в слова диктора, будто это касалось ее лично. Стало быть, она не просто знакома с Майнхоффом. Она знает, кто он, и боится. Да, она ужасно боится, только скрывает это от ребенка. Отсюда постоянное напряжение.
А потом, когда она сидела у двери номера, он решил не подходить сразу, понаблюдать со стороны. Она была уверена, что никто не слышит, и говорила сама с собой. Деннис не знал русского и не понял ни слова в ее быстром, нервном шепоте. Ни слова, кроме имени «Майнхофф». И вот тогда он окончательно убедился – никакой она не агент. Агент не произнес бы этого имени даже во сне. Просто испуганная одинокая женщина, которой не с кем поделиться своим страхом, не на кого переложить хотя бы малую часть какой-то своей странной, пугающей тайны.
То, что она жила в детстве в одной квартире с семьей профессора Бренера, это чистая правда. Но к делу отношения не имеет. Забавно, что единственная живая, ясная, не подозрительная и никому не опасная правда во всей этой мутной истории оборачивается блефом и только вносит путаницу, мешается под ногами. Блеф господина Случая, из которого ровным счетом ничего не следует.
Ну да, жила и не скрывает этого. Искренне беспокоится за своего бывшего соседа. А вот страх перед Карлом Майнхоффом – это уже серьезно. Вероятно, немец, с которым бередовал ребенок на пирсе, был именно он, Майнхофф.
Чего ради он так рискует?
Вообще, где, как они могли встретиться? Случайно познакомились, когда он учился в России? Ну и что? А если была любовная связь? Но из этого тоже ничего не следует. Ровным счетом ничего. С тех пор прошло не меньше пятнадцати лет.
Смешно подозревать в Майнхоффе такую сентиментальность, невозможно представить, что, встретив случайно здесь, в Израиле, свою любовь пятнадцатилетней давности, он изменил планы. Ведь он изменил планы. Он должен был перебраться через египетскую границу сразу после похищения, пока не улеглась первая паника. Однако он здесь и рискнул сам явиться на набережную за фотографиями…
Деннис достаточно хорошо изучил характер человека, за которым охотился почти десять лет. Он знал, Майнхофф в любовных связях крайне разборчив и осторожен, никогда не спит со случайными женщинами, со шлюхами и наркоманками из своей бандитской среды. Сколько раз к нему подсылали красоток-агентов, были среди них девушки всех национальностей, всех мастей, и ни одной не удалось затащить его в койку. Почти каждую быстро раскалывали, вытягивали всю информацию и убивали, иногда зверски, после долгих пыток.
Даже видавший виды бывший шеф Денниса полковник ЦРУ Майкл Стаут потерял самообладание, когда обнаружил в багажнике своей машины, припаркованной у штаб-квартиры в Стамбуле, растерзанный труп тридцатилетней Одри Лайн.
Одри была опытным и осторожным агентом, семь лет проработала в Турции, сама предложила операцию по внедрению в группировку турецких «Серых волков». Именно она сообщила о скрытых контактах руководства «Волков» с Майнхоффом. Об этих связях не знал никто. Было известно, что Майнхофф работал в основном с палестинцами, иногда с ирландскими республиканцами, имел контакты с итальянскими «красными бригадами». Но его турецкие контакты вскрылись впервые благодаря работе Одри Лайн.
Тогда, в восемьдесят седьмом, Майнхофф участвовал в разработке плана похищения главы миссии ООН в Стамбуле. Похищение должны были осуществить знаменитые турецкие «Серые волки». Одри успела передать эту информацию, и сразу, буквально на следующий день, – ее труп в багажнике. А главу миссии все равно похитили месяцем позже, и не в Стамбуле, а в Каире…
В общем, женщины никогда не были слабостью Карла. В бандитской среде принято менять подруг. Но рядом с Майнхоффом многие годы была одна-единственная. Инга Циммер.
Верная Инга сопровождала его повсюду, участвовала во многих операциях, пару раз спасла ему жизнь, готова была растерзать за него кого угодно. Никаких соперниц Инга не терпела. Говорили, что именно она раскалывает красивых агенток разных спецслужб и сама допрашивает их.
Про эту худенькую, очень светлую блондиночку с прозрачной кожей и ясными бледно-голубыми глазами ходили слухи не менее страшные, чем про самого Карла.
Пятнадцать лет назад, когда Майнхофф учился в России, в аспирантуре Института международных отношений, Инги с ним не было. Она лечилась от наркомании в берлинской клинике. Мог он, оставшись без присмотра, завести себе подружку? Разумеется. Неужели этой подружкой оказалась Алиса Воротынцева? Почему нет? Ей было всего двадцать. А он не был еще тем Майнхоффом, которым стал сейчас.
Сочи, июль 1983 года
– Я никогда не научусь плавать, отстань! – кричала Алиса, отбиваясь от сильных рук Карла, когда он пытался затащить ее на глубину.
Она могла проплыть по-собачьи при полном штиле десяток метров, но ей надо было непременно знать, что дно близко, под ногами.
– Ты же умеешь держаться на воде, этого достаточно. Да не брыкайся ты так! Плыви спокойно, не трать зря силы.
– Все, хватит, мне здесь выше головы!
– Я держу тебя!
– Нет! Отпусти, отстань!
Она вырывалась, выбегала на берег, а он уплывал на глубину. Ей нравилось, лежа на горячих камнях, смотреть, как он выходит из воды и солнце светит ему в спину, четко очерчивая силуэт.
После пляжа они играли в теннис или просиживали по три часа над шахматной доской на большой деревянной веранде, и Алиса всякий раз обижалась всерьез, если проигрывала.
На ночной дискотеке лихо отплясывали рок-н-ролл. Карл был отличным партнером, легко двигался, совершенно не уставал, Алиса тоже могла танцевать бесконечно.
В первый вечер после дискотеки они спустились к морю, вокруг не было ни души, и Алиса загадала:
«Если он сейчас попытается меня поцеловать, ничего не будет у нас. То есть будет легкий быстрый роман, который ничем не кончится. Мы больше никогда потом не увидимся. А если…»
Она не стала загадывать, что будет, если он не попытается ее поцеловать. Просто не стала, и все.
Он не притронулся к ней. Они сидели на остывших камнях, слушали шорох ночного спокойного моря и тихо разговаривали. Потом он проводил ее до корпуса.
На четвертый день знакомства они отправились с утра в горы, к водопаду. Тропинка была крутой, узкой, резиновые подошвы спортивных тапочек скользили по мелким камушкам. Влажная ткань футболки неприятно липла к обожженной коже. Алиса даже не успела заметить, когда получила солнечные ожоги. Вроде бы старалась не жариться на солнце, но плечи и спина стали красными и теперь ныли нестерпимо.
День был тяжелый, душный. Жесткие листья кустарника вдоль тропинки не шевелились, птицы молчали, подрагивал густой раскаленный воздух, дышать становилось все трудней.
– Смотри под ноги, в таких местах водятся гадюки, – сказал Карл.
– Я знаю. Слушай, может, вернемся, пока не поздно? Скоро начнется гроза. Алиса остановилась, балансируя на одной ноге, стянула тапочку, чуть не упала.
– Что случилось? – Карл подхватил ее за локоть.
– Камушек острый попал.
– Больно?
– Нет.
– Ты правда хочешь вернуться? Боишься грозы?
– Вымокнем до нитки, а потом придется скользить по грязи. Ливень размоет тропинку. – Она обулась, опираясь на его плечо.
– Ты сказала, что покажешь мне водопад. Представь, как это красиво водопад и ливень.
– Красиво, – кивнула она, – только очень уж мокро.
Он держал ее руку в своей, не отпускал, сжимал пальцы почти до боли. Потом внезапным резким движением поднес к губам. Жесткие усы защекотали ладонь. Он провел ее рукой по своему лицу.
– У тебя такие тонкие пальцы… Знаешь, как определить, чистая у человека порода или есть примеси?
– Знаю, – Алиса высвободила руку, – по форме хвоста, по густоте подшерстка, по толщине лап в щенячьем возрасте. Слушай, почему ты все время придуриваешься?