Часть сил 160-й стрелковой дивизии, штаб дивизии, ее обоз, а также подразделения 338-й стрелковой дивизии остались на западной стороне большака. Командир 160-й стрелковой дивизии полковник Якимов собрал ударную группу и несколько раз пытался атаковать в том же направлении, в котором вышла группа командарма. Но успеха добиться не удалось. Более того, немцы усилили огонь, и колонне пришлось повернуть назад, в Шпыревский лес.
Обстоятельства усугублялись еще и тем, что командиры 160-й и 338-й стрелковых дивизий были ранены. Полковник Якимов руководил боем в бинтах, превозмогая боль. Ранен он был в конце марта, рана еще не зажила. А полковник Кучинев и вовсе находился в обозе раненых и дивизией при выходе фактически не управлял. Вот почему 338-я выходила беспорядочно и во многом нарушила общий порядок выходящих колонн.
В лесу остался и санитарный обоз. И в это время на просеке, по которой проходила дорога, появились танки.
И начали гусеницами кромсать сани, лошадей, людей. Врачи и санитары стаскивали с саней тяжелораненых, несли их в лес. Охрана отстреливалась из винтовок от автоматчиков, которые двигались за танками. Из всего санитарного обоза, в котором вместе с обслуживающим персоналом насчитывалось около 3 тысяч человек, осталось несколько десятков. В основном уцелели те, кого санитары успели вынести в лес.
Прорвавшиеся подразделения из состава 160-й, 338-й стрелковых дивизий и штабной оперативной группы общей численностью около 2 тысяч человек продолжали движение направлением на Родню, к Угре, где, как говорилось в директиве Западного фронта, должны были ждать их войска 43-й армии.
Вскоре добежали до Шумихинского леса. Тащили раненых. Никого не бросали. Командарм уже видел счастливые улыбки своих солдат. Некоторые из них плакали от радости — вышли! Вышли!
А в Шпыревском лесу тем временем шел бой. Немцы обстреливали из орудий и минометов чащу. Автоматчики прочесывали перелески и лощины. Добивали раненых. Тут и там возникали схватки с группами бойцов, которые не хотели сдаваться в плен. Пока оставались патроны, те отстреливались, отступая в глубину леса. Ревели испуганные коровы, привязанные веревками к деревьям. Метались женщины и дети. Вместе со своими мужьями и братьями из деревень уходили семьи партизан и мобилизованных в 33-ю армию. Оставаться им здесь было нельзя. Люди знали, что их не пощадят. И командарм, приказавший вначале взять с собою только мужчин от 16 до 55 лет, видя, что к обозам присоединяются почти целиком некоторые деревни, разрешил вместе с бойцами двигаться и гражданским.
Стоявшая в арьергарде 113-я стрелковая дивизия полковника Миронова еще не знала о том, что произошло впереди, на большаке Беляево — Буслава. Полки дивизии упорно держались на рубеже Федотково — Семешково. Эту часть приказа командующего она выполнила до конца. Другую же часть — на выход — выполнить в той мере, как это предполагал приказ № 027, она уже не имела возможности. Хотя списки вышедших из окружения свидетельствуют о том, что именно 113-я дивизия выходила более организованными и многочисленными группами.
Шпыревский лес до сих пор в народе называют Черным лесом. Сюда не ходят ни за грибами, ни за ягодами. Страшный лес. В нем кости не только солдат 33-й армии, но и жителей окрестных деревень.
Ликвидацией последних групп ефремовцев в Шпыревском лесу занимались подразделения полка СС и рота из полка особого назначения «Бранденбург-800». О последнем мы еще поговорим.
И тем не менее именно те, кто во время выхода был отрезан и остался в Шпыревском лесу, впоследствии смогли выйти более многочисленными и организованными группами. Здесь, сосредоточившись, дрался 1136-й стрелковый полк. Дрался уже после смерти своего отважного командира майора Андреева. Рядом с ним держал оборону 1297-й стрелковый полк 113-й стрелковой дивизии старшего лейтенанта Степченко. Комиссаром этого полка был Григорий Федорович Мусланов, будущий Герой Советского Союза. Когда в Москве будет открыт памятник на Могиле Неизвестного Солдата, именно он, бывший комиссар стрелкового полка 33-й погибшей ефремовской армии, зажжет Вечный огонь, доставленный из Ленинграда, с Марсова поля. Дралась группа подполковника Миронова из 113-й стрелковой дивизии. Все они вскоре выйдут из окружения. С большими потерями. Но — выйдут.
А пока лежали в рыхлом весеннем снегу и стреляли из-за сосен, отбиваясь от атак, которые следовали одна за другой. Ночами подмораживало, снег становился льдом, и они, последние участники и действующие лица, герои и жертвы Шпыревского леса, вмерзали в него своими шинелями, ватниками и телами. Некоторые — навсегда.
В Шпыревском лесу, говорят, до сих пор слышны стоны. Поисковик Александр Краснов, который, по существу, и поднял из забвения в 70-х годах трагедию 33-й армии, месяцами вел здесь раскопки и исследования. Но никогда не ночевал в этом Черном лесу.
Много тайн хранит этот мрачный, непроходимый лес. Много легенд и историй рассказывают о нем в народе, о тех днях, когда здесь немцы истребляли ефремовцев и местных жителей.
Одна из тайн Шпыревского леса — сейфы с документами 33-й армии. Сейфы, в которых лежат многие разгадки и ответы на самые тяжелые вопросы. В том числе и о том, кто же все-таки выдал штабную группу.
Одна из историй: утром, после того как танки до ночи давили и утюжили остатки обоза, снова появились немцы, но были они какие-то странные, и вскоре эта странность стала понятна — немцы шли в атаку в стельку пьяными. Какая психика могла выдержать эту резню? Вот и накачали себя алкоголем, когда снова командиры послали их убивать безоружных.
А вот другая история.
Из воспоминаний бывшего бойца 1136-го стрелкового полка 338-й стрелковой дивизии Павла Герасимовича Хоняка: «Тогда немцы разорвали нашу колонну, и я остался со своим полком. Двое суток мы пробивались через дорогу в разных местах, и к вечеру немцы окончательно загнали нас на высотку. Нас оставалось человек двадцать пять или тридцать. Мы залегли и, отстреливаясь, ждали, когда стемнеет. Я лежал рядом с командиром нашего полка майором Павлом Андреевым. И вдруг на него упала мина. Его — насмерть. Мы прикрыли его шинелью — последняя дань уважения. Стемнело, и мы начали прорываться с этой высотки, а ночью меня ранило, и я остался один. Лежал под густым ельником до 28 апреля. Две недели сосал конское копыто в Шпыревском лесу. Были у меня при себе две пачки грузинского чая: накурюсь чаю и сутки сплю. Наконец меня нашли наши ребята, однополчане. Накормили меня льняным семенем, это ль не счастье?»
П.Г. Хоняк вскоре попал в плен. Прошел несколько концлагерей, в том числе и Рославльский, один из самых страшных. В Белоруссии бежал. Скрывался на хуторе. «В 44-м году местность ту освободили, меня по ранению на передовую не взяли, направили в военкомат и демобилизовали. Орденов и медалей не имел, как не принимавший участия в войне. Даже не имею истории ранения и считаюсь инвалидом с детства (урожденный урод)». Так и не смог П.Г. Хоняк доказать властям, что он воевал и имеет право на военную пенсию и инвалидность по ранению, а не по врожденному уродству.
О господи!
А вы еще рассуждаете: предали или не предали 33-ю армию…
Тут другой вопрос: кто предал? Об этом разговор еще впереди. Хотя и на эту тему уже сказано многое.
Глава 17 Разгром
Что писали немцы в своих листовках. Везде — пулеметы. Шумихинский лес. Где же наши? Командарм меняет маршрут. На большаке Кобелево — Климов Завод. 33-я уходит в прорыв самостоятельно. «Братцы, сдавайтесь! Тут кормят!»
А передовой отряд тем временем, преодолев еще несколько пулеметных заслонов, поддерживаемых артиллерийским и минометным огнем, в изнеможении остановился на отдых в Шумихинском лесу.
Утром, еще когда изготовились к маршу, на Шпыревский лес, на расположение полков, на колонны, на обозы с ранеными, как снег упали листовки, в которых немцы писали о том, что судьба армии решена, что командующий бросил их и вылетел самолетом через линию фронта, что для оставшихся благоразумнее будет сложить оружие…
Листовка, видимо, была напечатана раньше. Возможно, она была продуктом работы «боевой группы» некоего Радовского, о котором упоминается в трофейных документах 5-й танковой дивизии вермахта. Именно к «боевой группе Радовского» был прикомандирован накануне этих событий фотограф и фронтовой кинооператор. Очевидно, немцам нужно было запечатлеть для демонстрации в Берлине финал Московской операции русских и результат своих усилий по сдерживанию контрнаступления Красной армии. Итак, отпечатанная заранее листовка оказалась фальшивкой еще в воздухе. Ее отпечатали с расчетом на то, что командующий и его штаб вылетят из окружения на самолетах в самый последний момент. Генерал Ефремов не вылетел.
Но листовку все же разбросали над потоком пытавшихся вырваться из окружения.
Утром, еще когда изготовились к маршу, на Шпыревский лес, на расположение полков, на колонны, на обозы с ранеными, как снег упали листовки, в которых немцы писали о том, что судьба армии решена, что командующий бросил их и вылетел самолетом через линию фронта, что для оставшихся благоразумнее будет сложить оружие…
Листовка, видимо, была напечатана раньше. Возможно, она была продуктом работы «боевой группы» некоего Радовского, о котором упоминается в трофейных документах 5-й танковой дивизии вермахта. Именно к «боевой группе Радовского» был прикомандирован накануне этих событий фотограф и фронтовой кинооператор. Очевидно, немцам нужно было запечатлеть для демонстрации в Берлине финал Московской операции русских и результат своих усилий по сдерживанию контрнаступления Красной армии. Итак, отпечатанная заранее листовка оказалась фальшивкой еще в воздухе. Ее отпечатали с расчетом на то, что командующий и его штаб вылетят из окружения на самолетах в самый последний момент. Генерал Ефремов не вылетел.
Но листовку все же разбросали над потоком пытавшихся вырваться из окружения.
Почему? Листовка — это пропаганда. А пропаганда имеет один очень важный принцип: чем невероятнее и наглее ложь, тем больше вероятности, что в нее поверят. Да и не все бойцы и даже командиры 33-й армии были уверены в тот момент, что командующий с ними, выходит в одной из пеших колонн, что он не вылетел из группировки. А поэтому немецкая листовка конечно же частично сработала. Когда колонны идущих на прорыв были разорваны и началось их преследование на уничтожение, в плен сдались или были захвачены многие, И я думаю, что для многих из них, потом, в концлагере в Слободке, в Вязьме и Рославле, куда впоследствии попали пленные бойцы и командиры 33-й армии, весть о гибели командарма, рассказы о его похоронах в Слободке были ошеломляющей новостью, которая ломала в их душах многое. Оказывается, командующий их не бросил, а они не смогли драться до конца…
Утром 14 апреля 1942 года после прорыва через дорогу Беляево — Буслава ударная группа 160-й и часть сил 338-й дивизий и основная часть штаба армии остановились на отдых в Шумихинском лесу. По разным источникам, здесь их собралось около 2 тысяч человек.
Но до привала в Шумихинском лесу было еще два боя.
Первый бой на прорыв произошел возле Родни. Здесь, на подходе к лесной опушке в километре северо-западнее этой деревушки, колонну встретило несколько пулеметов. Одновременно, в полной темноте, немцы обстреливали колонну из орудий и минометов. Офицеры 33-й армии тут же создали боевые группы и с ходу бросились на пулеметы. Большинство из них были уничтожены. Часть немцев успела уйти в лес. Их не преследовали. Надо было уходить — дальше, на Пожошку.
Второй бой произошел в полукилометре восточнее Пожошки. Здесь немцы отрыли окопы, соорудили доты для пулеметов. А их огонь поддерживала артиллерия и минометы в закрытых позиций из района Шумихина.
Стало совершенно очевидно следующее: на маршруте, который был определен накануне выхода, их ждут на заранее подготовленных и оборудованных позициях. Ввязываться в затяжной бой означало то, что немцы спустя некоторое время, необходимое им для непродолжительного марша, подведут сюда танки и мотопехоту, окружат группу и уничтожат ее. Поэтому командарм принял решение: оставить здесь группу прикрытия, а основной колонне свернуть в лес и двигаться параллельным маршрутом. Здесь были брошены сани. Лошадей выпрягали и дальше вели под уздцы.
Теперь, изучая маршрут движения колонны, сопоставляя факты, приходишь к невольному выводу о том, что группу Ефремова везде встречали на тщательно подготовленных позициях, оборудованных пулеметами, минометами. Ведь не могли же немцы по всей линии фронта наставить столько минометов и пулеметов. Значит, маршрут движения им известен был заранее.
Во время движения по лесу параллельным маршрутом колонна была обстреляна артиллерией и минометами. Немцы разгадали ее местонахождение и перенесли огонь в глубину леса. Снаряды и мины ложились довольно точно. Потери были большими. Утром остановились на привал.
Здесь-то и прошло последнее совещание. Командарм собрал командиров и политработников, чтобы выработать маршрут дальнейшего движения.
Разведка доносила, что на правом берегу Угры, в районах, где, согласно приказу, их должны были ожидать войска пробивающихся навстречу соседних 43-й и 49-й армий, никого нет. Радость оказалась преждевременной. Никто не знал, что ожидает их впереди. Еще один переход, подобный переходу через большак Беляево — Буслава, они вряд ли выдержат. А впереди-то и лежало шоссе на Кобелево.
Как вспоминают очевидцы, в этот момент к Ефремову снова подвели проводников, хорошо знавших здешний лес и окрестности, с предложением выйти в составе небольшой группы. При этом многие называют маршрут — к партизанскому району отряда Владимира Жабо. И снова судьба поставила его, как командарма и как человека, перед выбором: спастись, обманув судьбу, или разделить участь своей гибнущей армии, какой бы она ни оказалась.
Ефремов снова остался с армией.
Поражаешься силе духа генерала Ефремова. Ничто его не сломило. А катастрофа армии его только укрепляла в твердости однажды принятого решения: «С солдатами пришел, с солдатами и буду выходить».
С солдатами он и выходил.
Он видел, как гибли вокруг него его солдаты и офицеры. Все меньше оставалось вокруг него верных и надежных. Все ближе подходили к ним немецкие автоматчики. Схватки с небольшими группами немцев возникали то справа, то слева, то сзади, то спереди. Они были вокруг.
День 15 апреля генерал Ефремов и штабная группа с пока еще довольно сильной группой охраны провели в Шумихинском лесу.
Немцы были рядом. В Шумихине стоял сильный гарнизон. Пехота и артиллеристы. Орудия стояли неподалеку.
К вечеру, еще только-только начали густеть сумерки, построили колонны и продолжили движение. Теперь построение колонн выглядело следующим порядком: в авангарде шла группа бойцов и командиров 338-й дивизии, за ними основные силы той же 338-й, затем штабная группа. Арьергард составляла сводная боевая группа из различных частей.
И вот вновь двинулись вперед. Как вспоминают выжившие участники этого марша обреченных на смерть, во время движения по Шумихинскому лесу колонну начали интенсивно обстреливать снайперы. Было много убитых. И все свидетели вспоминают, что в этот день, в Шумихинском лесу и во время марша на прорыв, Ефремов был в состоянии крайнего раздражения.
Попробуй сохрани спокойствие и выдержку, когда вдруг понимаешь, очевидно, и самое худшее, что могло произойти: соседи не пришли на помощь, никто в Новой Михайловке его не ждет. А возможно, командарм начал уже чувствовать и что-то большее, что происходило рядом.
Вот почему в это время командарм вдруг меняет маршрут выхода и дальше пытается пробиться уже в направлении позиций своей армии, 33-й.
К утру 16 апреля 1942 года колонны вышли к Новой Михайловке.
Разведка, высланная вперед, сообщила, что дорога Кобелево — Климов Завод контролируется курсирующими немецкими танками, неподалеку расположена казарма, в которой находится неустановленное количество пехоты. Прорываться по охраняемой дороге означало повторение бойни на большаке при прорыве из Шпыревского леса. И командарм принял решение дождаться темноты.
Оставшиеся в живых свидетельствуют о том, что здесь, у Новой Михайловки, произошел тяжелый бой. Снова колонна наскочила на пулеметы. Снова по прорывающимся прицельно и согласованно била артиллерия и минометы. В результате этого боя колонна была рассеяна на группы, в которых насчитывалось от двух до семисот человек.
Немцы уже знали, что в этой колонне идет генерал Ефремов. Их разведка уже получала необходимую информацию. Источник находился рядом с командармом, в штабной группе. Кто? Кто сдавал командарма немцам? Этому вопросу уже шестьдесят семь лет. Целая человеческая жизнь. Он уже состарился, этот проклятый вопрос.
Дорогу Кобелево — Климов Завод надо было пересекать. И вот вечером, примерно около 22.00, группы начали готовиться к прорыву. И в это время севернее Новой Михайловки загрохотало. Вспыхнули десятки осветительных ракет. Струи трассирующих пуль пронзали пространство ночи, отыскивая цели — бегущих через большак людей. Это начал самостоятельный прорыв с остатками 338-й стрелковой дивизии полковник Кучинев.
Некоторые исследователи склонны полагать, что эту атаку полковник Кучинев не согласовал с командармом, а значит, начал самовольно. Но в любом случае прорыв напролом севернее Новой Михайловки оказался на руку группе генерала Ефремова. Часть сил, контролировавших большак Кобелево — Климов Завод, была отвлечена. Полковник Кучинев, рядом с которым все время шел начальник артиллерии дивизии полковник Панков, с небольшой группой прорвался через большак.