— А как же вы возвращаетесь?
— Я не возвращаюсь, господин Аронакс, это «Наутилус» возвращается к своей шлюпке.
— По вашему приказанию?
— Да, по моему приказанию. Шлюпка сообщается с ним через электрическую проволоку. Я телеграфирую, вот и все.
— Действительно, — сказал я, опьяненный восторгом от этих чудес, — что же может быть проще!
Выйдя из клетки с лестницей, которая вела на платформу, я попал в каюту длиной в два метра, в которой Консель и Нед Ленд, в восторге от своего завтрака, с жадностью его пожирали. Дверь в следующую комнату отворилась; она оказалась кухней длиной в три метра, помещавшейся между обширными кладовыми подводного судна.
Здесь электричество, более послушное, чем газ, и еще более разнообразно приложимое, работало в качестве повара. Проволоки, сходившиеся под плитой, нагревали платиновые трубки, поддерживая в них определенную теплоту; они также нагревали перегонные кубы, в которые путем выпаривания доставляли из морской воды годную для питья воду. В кухне находилась весьма удобная ванна с кранами для теплой и холодной воды.
За кухней следовала комната длиной пять метров, в которой помещался экипаж судна. Но дверь в нее оказалась запертой, и мне не пришлось увидеть ее устройства, из которого я бы мог до некоторой степени судить о численности команды, необходимой для маневрирования «Наутилуса». В глубине возвышалась четвертая непроницаемая перегородка, за которой следовало машинное отделение. Дверь сама отворилась, и я очутился в том главном помещении, где капитан Немо — первоклассный инженер, вне сомнения, — расположил свои двигательные аппараты.
Эта комната машин, ярко освещенная, имела в длину не менее двадцати метров. Она, понятно, разделялась на две части: в одной из них находились элементы, производящие электричество, в другой — механизмы, сообщавшие движение гребному винту.
Меня поразил запах, распространявшийся в машинном отделении. Это не ускользнуло от внимания капитана Немо.
— Этот запах, — сказал он, — происходит от выделения некоторых газов, освобождающихся при употреблении натрия, но это неудобство не имеет особого значения. Воздух легко может быть освежен проветриванием.
Я с жадным любопытством продолжал осматривать машину «Наутилуса».
— Вы видите, — обратился ко мне капитан Немо, — я пользуюсь элементами Бунзена, а не Румкорфа. Последние оказались бы слишком слабыми. Хотя число элементов Бунзена, входящих в батарею, и меньше, но сами по себе эти элементы велики и сильны, что, как оказывается на опыте, гораздо важнее. Возбужденное электричество действует через электромагниты сильного напряжения на особую систему рычагов и колес, которые, в свою очередь, заставляют вращаться гребной винт. Этот винт, имеющий в диаметре семь с половиной метров, может вращаться со скоростью ста двадцати оборотов в секунду.
— И вы получаете тогда?
— Скорость движения судна, равную пятидесяти милям в час.
Тут была тайна, но я не настаивал на ее раскрытии. Как может действовать электричество с такой силой? Что служит источником такой почти неограниченной силы? В том ли огромном напряжении, которое развивают эти катушки особого изобретения? В передаче ли движения неизвестной системе особых рычагов, которая способна увеличивать действие силы до бесконечности? Это было то, чего я не мог понять.
— Капитан Немо, — сказал я, — я констатирую результаты и не ищу им объяснения. Я видел, как «Наутилус» маневрировал перед «Авраамом Линкольном», и знаю, как велика скорость его хода. Но двигаться только вперед недостаточно. Надо видеть, куда идти. Надо управлять движением, направляясь то вправо, то влево, то вверх, то вниз. Каким образом спускаетесь вы в морские глубины, где вы встречаете возрастающее давление, измеряемое сотнями атмосфер? Как поднимаетесь вы снова на поверхность океана? Наконец, каким образом вы удерживаетесь на желаемой для вас глубине? Но быть может, я выказываю излишнее любопытство, расспрашивая вас об этом?
— Ничуть, господин профессор, — ответил капитан после некоторого колебания, — так как вы никогда не покинете это подводное судно. Войдемте в салон, это наш настоящий рабочий кабинет, и там вы узнаете все, что вас так интересует в «Наутилусе».
Глава XIII В ОБЛАСТИ ЦИФР
Спустя минуту мы уже сидели на диване в салоне, держа сигары в зубах. Капитан разложил передо мной чертеж, объясняющий способ погружения и поднятия на поверхность воды «Наутилуса». Затем он прочел целую диссертацию приблизительно следующего содержания:
— Вот, господин Аронакс, размеры судна, на котором вы находитесь. Это цилиндр очень удлиненный, с оконечностями, имеющими форму конуса. Он очень напоминает собою сигару — форму, уже усвоенную в Англии для постройки подводных судов. Длина цилиндра не более и не менее как семьдесят метров, а наибольшая ширина его достигает восьми метров. Следовательно, он построен не вполне так, как скороходные паровые суда, так как имеет иное отношение ширины к длине, но тем не менее его продольные линии достаточно длинны для того, чтобы вытесняемая при движении вода могла свободно скользить по его поверхности и поэтому не задерживать его хода.
Эти две величины дают вам возможность вычислить поверхность и объем «Наутилуса». Его поверхность имеет 1000,45 квадратного метра; его объем равняется 1500,2 кубического метра, из чего следует, что, будучи вполне погружен, он вытесняет полторы тысячи кубических метров воды.
Когда я составлял план этого судна, предназначенного для плавания под водой, я хотел, чтобы оно, сидя на воде, ради устойчивости выступало наружу только своей десятой частью, а остальные его девять десятых частей были бы погружены в воду. Следовательно, при таких условиях оно могло вытеснять только девять десятых своего объема, или 1356,48 кубического метра, или, определяя это весом — такое же количество тонн. Это водоизмещение «Наутилуса» и послужило основой, от которой зависели все прочие размеры его конструкции.
«Наутилус» имеет два корпуса — один внутренний, другой наружный, соединенные между собой железными скрепами в виде буквы «Т», которые сообщают ему наилучшую прочность. И действительно, благодаря такому целлюларному, или клетчатому, устройству он неуязвим. Его обшивка не может отстать, она примыкает повсюду одинаково прочно и одинакова сама по себе; однородность конструкции судна, однообразное и лучшее качество материала, из которого он построен, позволяет ему выдержать самые стремительные напоры волн.
Оба корпуса сделаны из листовой стали. Толщина наружного корпуса пять сантиметров, и в общем он весит 394,86 тонны. Внутренний корпус, киль которого высотой в пятьдесят сантиметров и шириной в двадцать пять, весит сам по себе до шестидесяти двух тонн, машина, балласт и различные аксессуары судна, приводы, перегородки и внутренние подпорки в общем весят 961,62 тонны; таким образом, прикладывая к этой цифре 394,86, мы получим в итоге — 1356,48 тонны. Верно?
— Верно! — ответил я.
— Итак, — продолжал капитан, — находясь на воде, «Наутилус» выступает над ее поверхностью всего десятой частью своего объема. Если бы я располагал резервуарами, вмещавшими в себя воду в количестве, соответствующем этой десятой части, или, переводя на вес, — вместить в судно 150,62 тонны, то судно весило бы 1507 тонн и совершенно бы погрузилось в воду. Так, господин профессор, и происходит на самом деле. Эти резервуары расположены в нижней части «Наутилуса». Я открываю краны, они наполняются — и судно погружается в уровень с поверхностью вод.
— Прекрасно, господин капитан, но мы как раз подошли к главному затруднению. Что судно ваше может опуститься в уровень с океаном, я это понимаю. Но при дальнейшем погружении ваше подводное судно не будет ли встречать сопротивление, возрастающее на каждые тридцать футов углубления на величину, равную давлению в одну атмосферу, или около килограмма на каждый квадратный сантиметр? И если это так, то ваше судно подвергнется подъему с возрастающей силой по мере углубления.
— Совершенно верно, милостивый государь.
— Поэтому, если вы не наполните «Наутилус», я не вижу другого способа заставить его опуститься на глубину.
— Господин профессор, — ответил капитан Немо, — не следует смешивать статику с динамикой, тогда можно прийти к крупным ошибкам. И не требуется никаких особых усилий, чтобы достичь нижних слоев океана, когда тело имеет тенденцию опускаться.
— Я вас слушаю, капитан.
— Когда я хотел определить увеличение веса «Наутилуса», чтобы его заставить погружаться, мне приходилось обращать внимание только на увеличение удельного веса морской воды по мере возрастающей глубины.
— Это очевидно, — ответил я.
— Но если нельзя отрицать сжимаемость воды, то, по крайней мере, должно признать, что эта способность весьма ограниченна. И в самом деле, по новейшим вычислениям оказывается, что это сокращение равняется четыремстам тридцати шести десятимиллионным на каждую атмосферу, или на каждые тридцать футов глубины. Если требуется опуститься на тысячу метров, то я беру в расчет сокращение объема при давлении, равняющемся давлению столба воды в тысячу метров, то есть давлению в сто атмосфер. Это сокращение составит тогда четыреста тридцать шесть стотысячных. Я должен, следовательно, так увеличить тяжесть судна, чтобы оно весило 1513,77 тонны, вместо 1507,2 тонны. Итак, мне придется прибавить только 6,57 тонны.
— Я вас слушаю, капитан.
— Когда я хотел определить увеличение веса «Наутилуса», чтобы его заставить погружаться, мне приходилось обращать внимание только на увеличение удельного веса морской воды по мере возрастающей глубины.
— Это очевидно, — ответил я.
— Но если нельзя отрицать сжимаемость воды, то, по крайней мере, должно признать, что эта способность весьма ограниченна. И в самом деле, по новейшим вычислениям оказывается, что это сокращение равняется четыремстам тридцати шести десятимиллионным на каждую атмосферу, или на каждые тридцать футов глубины. Если требуется опуститься на тысячу метров, то я беру в расчет сокращение объема при давлении, равняющемся давлению столба воды в тысячу метров, то есть давлению в сто атмосфер. Это сокращение составит тогда четыреста тридцать шесть стотысячных. Я должен, следовательно, так увеличить тяжесть судна, чтобы оно весило 1513,77 тонны, вместо 1507,2 тонны. Итак, мне придется прибавить только 6,57 тонны.
— Только?
— Да, господин Аронакс, и вычисление это легко проверить. Я имею запасные резервуары, рассчитанные на сто тонн. Следовательно, я могу опускаться на значительную глубину. Когда же я хочу подняться на поверхность воды, то мне достаточно выкачать из них часть воды, чтобы держаться на уровне океана.
На эти рассуждения, опирающиеся на вычисления, я не мог возражать.
— Принимаю ваши вычисления, капитан, — ответил я, — к тому же было бы нелепо опровергать их, так как опыт подтверждает это каждый день. Но я все-таки вижу и на этот раз, по-видимому, действительно труднопреодолимое затруднение.
— Какое, господин профессор?
— Когда вы находитесь на глубине тысячи метров, стены «Наутилуса» испытывают давление в сто атмосфер. Если вы захотите в эту минуту выкачать воду из запасных резервуаров, чтобы облегчить судно и заставить его подняться наверх, то необходимо, чтобы ваши насосы, работая, преодолевали давление в сто атмосфер, или, иначе, давление ста километров на каждый квадратный сантиметр. Какая же могущественная сила…
— Которую только и может дать электричество, — прервал мой вопрос капитан Немо. — Я вам повторяю, господин профессор, что динамическое могущество моих машин почти беспредельно. Помпы «Наутилуса» обладают изумительной силой, в чем вы могли убедиться, когда выбрасываемые ими водяные струи, вернее столбы, обрушились на «Авраам Линкольн». К тому же я пользуюсь запасными резервуарами только для погружения на глубины от пятисот до тысячи метров с целью сберечь мои машины. Когда же у меня является фантазия посетить глубины океана в два или три лье, я прибегаю к более сложным маневрам, но так же верно достигающим своей цели.
— К каким, капитан? — спросил я.
— Для этого необходимо вас прежде ознакомить, как «Наутилус» управляется.
— Сгораю от нетерпения это узнать.
— Чтобы поворачивать это судно направо и налево, говоря короче, управлять им в горизонтальном направлении, я пользуюсь обыкновенным рулем с широкой лопастью, помещающимся позади кормы и поворачиваемым с помощью колеса. Но вместе с тем я могу управлять «Наутилусом», заставляя его идти сверху вниз и обратно, говоря иначе, в вертикальном направлении с помощью двух наклонных плоскостей, прикрепленных к его сторонам вдоль среднего горизонтального сечения судна; эти подвижные плоскости могут принимать любое положение с помощью сильных рычагов, находящихся внутри судна. Когда эти плоскости находятся в горизонтальном положении, судно движется также в горизонтальной плоскости. Если же они хотя бы и немного наклонены, то, смотря по направлению наклона, «Наутилус» в силу своего поступательного движения либо опускается, двигаясь под определенным, согласно моему же желанию, углом склонения, или же подымается под определенным углом повышения. Если я хочу еще скорее подняться на поверхность воды, то опорожняю запасные резервуары, и тогда под влиянием давления воды «Наутилус» подымается вверх так же быстро, как шар, наполненный водородом в воздухе.
— Браво, капитан! — воскликнул я. — Но как штурман различает свой путь под водой?
— Штурман помещается в стеклянной каюте, которая образует выступ в верхней части «Наутилуса» и стенки которой состоят из чечевицеобразных стекол.
— Из стекол, способных выдержать такое давление?
— Прекраснейшим образом! Хрусталь, несмотря на свою хрупкость, способен выдерживать значительные давления. На опытах рыбной ловли с помощью электрического света, произведенных в 1866 году в северных морях, оказалось, что хрустальные стенки фонаря толщиной всего в семь миллиметров выдерживали давление в шестнадцать атмосфер. Стекла же, которыми я пользуюсь, имеют в центре не менее двадцати одного сантиметра, то есть в тридцать раз толще.
— Так! Но каким образом вы освещаете впереди вас лежащее пространство? Причем вам надо достаточно сильно его осветить на большое расстояние.
— Позади каюты, которую занимает штурман, помещается рефлектор с сильным источником света. Лучи этого рефлектора проникают в воду на полмили расстояния.
— Браво и трижды браво, капитан! Теперь я понимаю эту фосфоресценцию предполагаемого нами нарвала, который так сильно заинтересовал ученых. И вот, кстати, я вас спрошу: столкновение «Наутилуса» с «Шотландией», наделавшее столько шума, произошло случайно?
— Чистый случай, господин профессор. Я плыл на глубине всего двух метров от поверхности воды, когда произошло столкновение. Впрочем, это столкновение, по моему наблюдению, не имело никаких серьезных последствий для «Шотландии».
— Никаких, милостивый государь. Но что касается вашей встречи с «Авраамом Линкольном»…
— Господин профессор, мне очень жаль этот один из лучших фрегатов американского флота, но я был вынужден так поступить. Когда на вас нападают, вы защищаетесь. Впрочем, я лишил фрегат только возможности мне вредить; он в состоянии будет дойти до ближайшего порта и там исправить свои повреждения.
— Какое чудесное судно ваш «Наутилус»! — воскликнул я, действительно глубоко в этом убежденный.
— Да, господин профессор, — ответил не без некоторого волнения капитан Немо, — и я его люблю, как плоть от плоти моей. Если на ваших судах, подвергнутых всем капризам океана, первое впечатление, производимое им, по удачному выражению голландца Янсена, есть сознание бездны, то на «Наутилусе» сердце человека совершенно спокойно. Опасаться, что судно разобьется или получит пролом, не приходится, так как оно имеет двойной железный корпус; оно не имеет оснастки, которая страдала бы от качки; ни парусов, которые рвет ветер; ни паровых котлов, которые разрывает пар; пожар немыслим, так как везде и повсюду железо или сталь; нет угля, запас которого быстро истощается, — все приводится в движение электричеством; не приходится опасаться столкновения, так как мое судно единственное, которое плавает в глубине морей; ему не страшны бури, штормы, так как оно, опустившись на глубину в несколько метров, плывет в совершенно спокойной среде! Вот, милостивый государь, что называется судном. И если верно, что инженер более питает доверия к судну, чем строитель, а строитель более, чем капитан, то вам будет вполне понятно мое доверие к «Наутилусу», так как в одно и то же время я и капитан его, и строитель, и инженер.
Капитан Немо говорил с увлекающим красноречием, огонь, горевший в его глазах, страстные жесты преобразили его. Да, он любил свой корабль, как мать свое дитя. Но один вопрос, быть может и нескромный, до того сильно интересовал меня, что я не мог удержаться, чтобы не высказать его:
— Так вы инженер, капитан Немо?
— Да, господин профессор, — ответил он, — я учился в Лондоне, в Париже и в Нью-Йорке в то время, когда был жителем континента.
— Но каким образом вам удалось сохранить в тайне постройку этого восхитительного «Наутилуса»?
— Каждая из его частей, господин профессор, получена из различных мест земного шара, и все они заказывались для вымышленных целей. Этот киль был выкован на заводе Крезо, во Франции, листы для обшивки корпуса — у Лерда, в Ливерпуле, ось для гребного винта — у Пена и К°, в Лондоне, гребной винт — у Скотта, в Глазго. Резервуары сработаны фирмой Кайля и К°, в Париже, машина — у Круппа, в Пруссии, таран — в мастерских Мотала, в Швеции, аппараты, руководящие направлением движения судна, — у братьев Гарт, в Нью-Йорке, и так далее, и каждый из этих поставщиков получил мои планы от имени различных лиц.
— Однако, — возразил я, — когда эти части были изготовлены, предстояла еще большая работа — надо было их пригнать, соединить.
— Господин профессор, я устроил свои мастерские на пустынном острове в открытом океане. Там мои мастеровые, говоря иначе, мои товарищи, которых я собрал и обучал, под моим руководством собрали и закончили постройку «Наутилуса». Затем, когда он был спущен на воду, огонь уничтожил все следы нашего пребывания на этом острове, который я бы взорвал, если бы только мог.