Далее, пользуясь ежедневными заметками, которые вел Консель, упомяну о некоторых рыбах из рода иглобрюхов, водящихся исключительно в этих морях; о спенглирьенах с красной спиной и белой грудью, отличающихся тремя продольными рядами мягких нитей; о разных электрических рыбах, достигающих семи дюймов длины и сверкающих яркими цветами. Затем из представителей других родов укажу: овоидов, весьма похожих на яйца темно-коричневого цвета; диодонов, вооруженных шипами, — настоящих морских дикобразов, раздувающихся и тогда получающих вид клубка; морских коньков, населяющих все океаны; летающих пегасов с продолговатыми носами и с плавательными перьями, имеющими скорее вид крыльев; эти плавники-крылья если и не доставляют им возможности летать, то все же позволяют подниматься на незначительную высоту над водой; голубей с хвостом, покрытым множеством чешуйчатых колец; длинно-челюстных макрогнатов весьма красивого вида в двадцать пять сантиметров длиной и с чешуей блестящей нежной окраски; плоскоголовиков с шероховатой головой; скакунов с черными полосками и с длинными задними плавательными перьями — эти рыбы скользят с удивительной быстротой по поверхности вод; красивых парусников, подымающих свои плавательные перья, словно распущенные паруса, и при помощи их плывущих по ветру; блестящих курт, которых природа окрасила в желтый, небесной лазури, серебристый и золотистый цвета; трихоптеров с плавательными перьями из волокон; коттов, постоянно испачканных в морском иле и производящих шум при движении; тригл, печень которых сильно ядовита; бодьянов с подвижными веками на глазах; наконец, хельмонов с длинными трубчатыми носами; настоящих океанских мухоловок, вооруженных как бы ружьями, которых не предвидели ни Шаспо, ни Ремингтон, и убивающих насекомых ударом капли воды.
В восемьдесят девятом роду рыб, по классификации Ласепеда, принадлежащих ко второму подклассу костистых, отличающихся присутствием жаберной перепонки, я заметил скаперну, у которой голова была украшена иглами и которая обладала одним плавательным пером на спине; эта порода рыб бывает или покрыта чешуей, или совершенно ее лишена. Второй подрод выставил нам экземпляры дидактилий длиной от трех до четырех дециметров с желтыми волосами: голова этих рыб отличается весьма причудливой формой. Что же касается первого подрода, то он представил образчик весьма странной рыбы, называемой «амарская жаба». Большая голова этой рыбы изрыта глубокими впадинами, местами раздута в выпуклости, покрыта шипами, сплошь усеяна шишками и ко всему этому обладает кривыми, некрасивыми рогами; все ее тело, включая и хвост, покрыто мозолистыми наростами; шипы ее причиняют опасные раны; вообще, это одно из самых отвратительных и ужасных животных.
С 21 по 23 января «Наутилус» шел со скоростью двухсот пятидесяти миль в сутки, иначе говоря, проходил двадцать две мили в час. Если нам пришлось наблюдать так много пород рыб, то это только благодаря электрическому свету, который действительно их к себе привлекал и заставлял следовать за нами. Но большинство из них вследствие быстрого хода «Наутилуса» вскоре отставало, и только некоторым было под силу держаться некоторое время наряду с ним.
Утром 24-го, находясь под 12° южной широты и 97°33′ долготы, мы увидели остров Килинг, мадрепоровую возвышенность, покрытую великолепными кокосовыми пальмами, которую посещали Дарвин и капитан Фиц-Рой. «Наутилус» прошел, держась неподалеку от берегов этого пустынного острова.
Вскоре остров Килинг совершенно скрылся за горизонтом, и мы двинулись в северо-западном направлении к оконечности Индийского океана.
— Культурные страны, — сказал мне в этот день Нед Ленд, — гораздо интереснее этих островов Папуа, где встречается больше диких людей, чем коз! В этой индийской земле, господин профессор, есть шоссейные дороги, английские, французские железные дороги и индусские города. Не пройти и пяти миль без того, чтобы не встретить соотечественника. Как вы полагаете, не пришло ли время освободиться от капитана Немо?
— Нет, нет, Ленд! — ответил я убежденным тоном. — Пусть будет то, что будет, как говорят моряки. «Наутилус» приближается к обитаемым берегам. Он возвращается в Европу, пусть он туда и довезет нас. Раз мы пойдем в наши моря, благоразумие укажет нам, что делать. К тому же я не думаю, чтобы капитан Немо дозволил нам охотиться на берегах Малабарском или Коромандельском, как в лесах Новой Гвинеи.
— Нам ни к чему спрашивать его разрешения, можно и без него обойтись.
Я не ответил канадцу. Я не хотел продолжать спор. В сущности, у меня было сильное желание испытать все случайности судьбы, бросившей меня на борт «Наутилуса».
От острова Килинг «Наутилус» пошел средним ходом, он постоянно и капризно менял направление, часто опускался и держался на значительной глубине. Несколько раз приходилось пользоваться наклонными плоскостями, которые с помощью внутренних рычагов располагали под углом в ватерлинии. Мы не раз достигали глубины трех километров, но не могли проверить наибольшей глубины Индийского океана, где зонд в тринадцать тысяч метров не достигает дна. Температура низших слоев оставалась постоянно неизменной, и термометр показывал четыре градуса выше нуля. Я только заметил, что в верхних слоях вода всегда была холоднее над подводными горами, чем в открытом море.
25 января океан был совершенно пустынен. «Наутилус» провел весь день на поверхности воды, рассекая волны своим могущественным гребным винтом, разбрасывая брызги на огромную высоту. Как было при таких условиях не принять его за гигантского кита?
Три четверти дня были мною проведены на палубе. Я смотрел на море. Горизонт был чист, и только около четырех часов показался вдали с правой стороны борта пароход, державший направление на запад. Его оснастка мелькнула всего на минуту, и он не мог увидеть «Наутилус», слишком незначительно возвышавшийся над поверхностью воды. Я полагаю, что этот пароход принадлежал обществу «Пенинсулар энд Ориентал Компани», держащему рейсы между Цейлоном и Сиднеем, и продолжал путь далее к мысам Короля Георга и Мельбурна. В пять часов вечера, перед наступлением сумерек, быстро соединяющих в тропическом поясе день с ночью, мы с Конселем были очарованы весьма любопытным зрелищем.
Существует премиленькое животное, встреча с которым, по поверью древних, предвещает успех. Аристотель, Атеней, Плиний изучили его нрав и в своих описаниях исчерпали весь поэтический арсенал ученых Греции и Рима. Они называли его nautilus и pompylius. Но новейшая наука не приняла это название, и этот моллюск известен теперь под названием аргонавт.
Если бы спросили Конселя, то узнали бы от этого славного малого, что тип моллюсков делится на пять классов: первый класс — это головоногие моллюски, из них одни черепокожные, другие — голые; он заключает в себе два семейства — двужаберные и трехжаберные, так и различающиеся по числу своих жабр; семейство двужаберных заключает три рода: аргонавт, кальмар и каракатица, а семейство трехжаберных заключает только один род — кораблик. Если после этой номенклатуры чей-либо мятежный ум смешал бы аргонавта, который снабжен присосками, с корабликом, снабженным щупальцами, — тому нет извинения.
В это время на поверхности океана плыло стадо аргонавтов. Мы могли насчитать их несколько сотен. Они принадлежали к виду argonauta tuberculata — весьма обычному в Индийских морях.
Эти грациозные моллюски двигались задом наперед с помощью своих особых двигательных воронок, которые выгоняли воду. Из их восьми щупальцев шесть тонких и длинных расстилались по воде, тогда как два остальных, округленные и несколько схожие с ладонью, исполняли роль легких парусов. Я отчетливо видел волнистую и спиральную раковину аргонавтов, которую Кювье так метко сравнил с красивой шлюпкой. Действительно, это настоящая лодка, которая перевозит выделившее ее животное, причем животное не прирастает к ней.
— Аргонавт, — пояснил я Конселю, — если бы захотел, мог бы покинуть свою раковину, но он этого никогда не практикует.
— Он поступает так же, как и капитан Немо, — ответил рассудительный Консель. — И капитан лучше бы сделал, если бы назвал свой корабль «Аргонавтом».
В течение почти часа «Наутилус» плыл посреди этого стада моллюсков. Но затем их внезапно охватил какой-то страх. Словно по сигналу, они все разом опустили свои паруса, согнули свои щупальца, съежили тела; раковины, вследствие перемещения центра тяжести, опрокинулись, и вся флотилия исчезла под волнами. Все это совершилось в одно мгновение; никогда корабли самой образцовой эскадры не маневрировали с большим искусством.
В эту минуту вдруг наступила ночь, и волны, слегка вздымаемые ветром, спокойно расстилались вокруг «Наутилуса».
На следующий день, 25 января, мы пересекли экватор под 42° долготы и вошли в северное полушарие.
— Аргонавт, — пояснил я Конселю, — если бы захотел, мог бы покинуть свою раковину, но он этого никогда не практикует.
— Он поступает так же, как и капитан Немо, — ответил рассудительный Консель. — И капитан лучше бы сделал, если бы назвал свой корабль «Аргонавтом».
В течение почти часа «Наутилус» плыл посреди этого стада моллюсков. Но затем их внезапно охватил какой-то страх. Словно по сигналу, они все разом опустили свои паруса, согнули свои щупальца, съежили тела; раковины, вследствие перемещения центра тяжести, опрокинулись, и вся флотилия исчезла под волнами. Все это совершилось в одно мгновение; никогда корабли самой образцовой эскадры не маневрировали с большим искусством.
В эту минуту вдруг наступила ночь, и волны, слегка вздымаемые ветром, спокойно расстилались вокруг «Наутилуса».
На следующий день, 25 января, мы пересекли экватор под 42° долготы и вошли в северное полушарие.
В течение этого дня грозная стая акул составляла наш кортеж. Страшные животные кишат в этих морях и делают их очень опасными. Здесь были акулы филлипы с коричневой спиной и беловатым брюхом, вооруженные зубами в одиннадцать рядов; глазовые акулы, на шее которых находится большое черное пятно, окруженное белой каймой, похожей на глаз; акулы щабелы с круглой мордой, усеянной темными точками. Часто эти сильные животные с угрожающей яростью набрасывались на оконные стекла салона, желая схватить нас, Нед Ленд уже не в силах был владеть собой. Он хотел вернуться на поверхность волн и пустить в ход против этих чудовищ свой гарпун. Он точил зубы по преимуществу на гладких акул, у которых пасть выстлана зубами, как мозаикой, и на тигровых акул длиною в пять метров. Однако «Наутилус», увеличив скорость хода, вскоре оставил позади себя самых быстрых акул.
27 января, при входе в широкий Бенгальский залив, нам пришлось быть, и не раз, свидетелями ужасного зрелища плавающих на поверхности волн человеческих трупов: это были мертвецы из индийских городов, которые уносились Гангом в открытое море и которых коршуны, единственные могильщики этой страны, еще не успели расклевать. Но акулы не заставят себя долго ожидать, чтобы совершить должные похороны.
Около семи часов вечера «Наутилусу», наполовину погруженному в воду, пришлось плыть посреди молочного моря. Океан на всем пространстве, насколько можно было окинуть взором, казался молочным. Было ли это явление вызвано лунными лучами? Нет, так как новолуние наступило всего два дня назад, и луна еще терялась за горизонтом в лучах солнца. Все небо, хотя и освещенное звездными лучами, казалось черным по сравнению с белизной вод.
Консель не верил своим глазам и стал меня расспрашивать о причинах такого странного феномена. К счастью, я был в состоянии удовлетворить его любознательность.
— Это то, что называют молочным морем, — сказал я ему, — обширное пространство белых волн, которое можно наблюдать у берегов Амбоины и в этих местах.
— Но, — спросил Консель, — не может ли господин объяснить мне, какие причины вызывают подобное явление? Полагаю, что это не молоко, превращенное из воды!
— Нет, Консель, и эта белизна, которая тебя так изумляет, происходит лишь от присутствия мириад микроскопических животных вроде крохотных светящихся червячков, бесцветных и студенистых, толщиною в волос и длиною не превосходящих одной пятой миллиметра. Некоторые из этих инфузорий сцепляются друг с другом и в таком виде занимают пространство в несколько миль.
— Нескольких миль! — вскрикнул Консель.
— Да, мой славный Консель, и не трудись вычислить число этих инфузорий! Ты ничего не добьешься. Если я не ошибаюсь, то некоторым мореплавателям приходилось проходить по молочным морям расстояние более сорока миль.
Я не знаю, последовал ли Консель моему совету, но он почему-то погрузился в глубокие размышления и, наверное, стал вычислять, сколько раз в сорока тысячах кубических миль содержится одна пятая миллиметра. Что же касается меня, то я продолжал наблюдать этот феномен.
В течение нескольких часов «Наутилус» рассекал своим носом эти беловатые волны, и я заметил, что он бесшумно скользил по этой мыльной воде, как будто плыл в тех пенистых водоворотах, которые образуют в бухтах противоположные течения.
Около полуночи море внезапно приняло свой обычный цвет, но позади нас, вплоть до границ горизонта, небо, отражая белесоватость воды, долго казалось как бы слабо мерцающим северным сиянием.
Глава II НОВОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ КАПИТАНА НЕМО
28 февраля, когда «Наутилус» в полдень всплыл на поверхность моря под 9°4′ северной широты, на расстоянии восьми миль к западу показалась земля. Я тотчас заметил значительную цепь гор, возвышавшихся на две тысячи футов. Когда положение судна было определено, я направился в салон, где отыскал по карте место нахождения судна и таким образом узнал, что мы находимся около острова Цейлон, этой жемчужины, которая висит на мочке Индийского полуострова.
Я вошел в библиотеку с намерением прочесть описание этого плодороднейшего на земном шаре острова. И действительно, я нашел там книгу Сирра под заглавием «Цейлон и сингалезы». Возвратясь в салон, я прежде всего отметил все данные, касавшиеся величины и положения Цейлона, которому в древности обильно расточали различные названия. Географическое положение острова определяется между 5°55′ и 9°49′ северной широты и между 79°42′ и 82°4′ долготы от Гринвичского меридиана. В длину он простирается на двести семьдесят пять миль, ширина — наибольшая — полтораста миль; его окружность исчисляется в девятьсот миль, а поверхность — в восемьдесят тысяч четыреста сорок восемь квадратных миль; следовательно, своим пространством он немногим уступает Ирландии.
В это время вошли капитан Немо и его помощник.
Капитан взглянул на карту. Затем обернулся ко мне и сказал:
— Остров Цейлон знаменит своей ловлей жемчуга. Не будет ли вам желательно посетить место жемчужного промысла?
— Вне всякого сомнения, капитан.
— Хорошо, это легко устроить. Но мы там не увидим ловцов. Ежегодная эксплуатация еще не началась. Но это все равно. Я приказал приблизиться к Манарскому заливу, куда мы прибудем ночью.
Капитан отдал распоряжение своему помощнику, который тотчас же вышел. Вскоре «Наутилус» снова погрузился в свою жидкую стихию; манометр показывал, что он держится на глубине тридцати футов. Карта была у меня перед глазами, и я стал отыскивать Манарский залив. Я нашел его на девятом параллельном круге у северо-западного берега Цейлона. Он очерчивается как бы продолжением линии маленького острова Манар. Чтобы войти в Манарский залив, надо обойти весь западный берег Цейлона.
— Господин профессор, — обратился ко мне капитан Немо, — ловлей жемчуга занимаются в Бенгальском заливе, в Индийском море, в морях Китая и Японии, в морях Южной Америки, в Панамском и Калифорнийском заливах; но только на Цейлоне эта ловля достигает наилучших результатов. Правда, мы прибыли несколько рано. Искатели жемчуга собираются на Манарский залив только в марте месяце, и тогда на протяжении тридцати дней они на своих трехстах лодках занимаются самым прибыльным добыванием морских сокровищ. На каждой лодке находятся обычно десять гребцов и десять водолазов. Последние разделяются на две группы; они поочередно ныряют и опускаются на глубину двенадцати метров с помощью тяжелого камня, который обхватывают ногами; к камню привязана веревка, другой же ее конец привязан к лодке.
— Таким образом, оказывается, — заметил я, — что первобытный способ практикуется до сих пор?
— Да, до сих пор, — ответил капитан, — несмотря на то, что эта ловля принадлежит самому промышленному народу в мире — англичанам, которым ее уступили в 1802 году по Амьенскому трактату.
— Мне кажется, что скафандры вроде ваших были бы весьма пригодны для этой ловли.
— Конечно, бедные водолазы не могут долго оставаться под водой. Англичанин Персиваль в своем путешествии на остров Цейлон говорит, правда, об одном кафре, который мог оставаться под водой пять минут, не возвращаясь на поверхность, но, по-моему, это сомнительный факт. Я знаю, что некоторые водолазы остаются под водой до пятидесяти семи секунд, а очень искусные — и до восьмидесяти семи, но такие явления очень редки, и когда эти несчастные возвращаются на борт, у них из носа и ушей течет вода с кровью. Я полагаю, что водолазы могут оставаться под водой в среднем секунд тридцать, в течение которых они и торопятся наполнить свою маленькую сетку всеми жемчужинами, которые успеют оторвать. Вообще водолазы — искатели жемчуга — не живут долго: у них слабеет зрение, глаза начинают гноиться, тело покрывается язвами, и часто они умирают на дне моря от апоплексии.
— Да, — сказал я, — это трудное занятие, служащее только для удовлетворения капризов моды. Однако скажите мне, капитан, сколько жемчужин может наловить в день одна лодка?